На пороге покоев аббата стоял верный глухонемой Поль. Если Петр Достопочтенный визиту санитарного брата и удивился, то виду не показал. Он кивком предложил Бернару пройти внутрь и словно забыл о его присутствии. В своих покоях настоятель монастыря был не один. С ним вместе над разложенными на длинном столе чертежами склонился подрядчик Этьен Марешаль, высокий кряжистый мужчина с проблесками седины в каштановой бороде. Санитарный брат осторожно вошел и, стараясь никого не беспокоить, отошел в сторону. Он попал в самый разгар оживленной дискуссии, и спорщикам было явно не до него.
– Наш собор должен быть таким же гармоничным, как и Божественный мир! – восклицал аббат. – Он должен напоминать грешным людям о том, что, чтобы спасти их, Бог принес в жертву собственного сына. Мы должны в нашем соборе найти секрет Божественной гармонии, только тогда он будет неподвластен времени и мы, простые смертные, сможем прикоснуться к вечности! Поэтому он должен превосходить все существующее в нашем мире!
– Я согласен с вами, преподобный монсеньор, – кивал головой подрядчик и тут же продолжал гнуть свою линию, – но наши возможности ограниченны, и сделать своды над алтарной частью еще выше и шире мы не в состоянии! И окна с каждой стороны центрального нефа должны оставаться именно этой ширины, больше не получится!
Этьен Марешаль заслуженно считался одним из лучших в своем деле. В молодости он много путешествовал и учился у лучших мастеров-каменщиков от Парижа до Кельна и Любека. Он был справедливым, знал цену себе и своим мастерам, но если брался за что-то, то все всегда доводил до конца. И с тех пор как он принялся за восстановление обрушившегося свода собора, дело пошло на лад. Движения рук Марешаля были медленными, но ловкими и точными. И под его умелыми пальцами линии на пергаменте оживали, принимая черты колонн, арок и окон-розариев. Бернар даже залюбовался.
– Этьен, мой дорогой Этьен, мы строим не просто храм! Мы строим обитель Бога на земле. И наш Творец, неужели Он не заслуживает самого великолепного, лучшего, что может дать земной мир? Храм – Врата небесные, именно они вход для заблудших душ человеческих в Новый Иерусалим, их путь из смерти и зла к добру и вечной жизни! Да простит меня мой друг, Бернар Клервосский, но долг наш не в освобождении Палестины и старого Иерусалима, а в постройке Нового, здесь и сейчас! Поэтому храм – Град небесный должен быть залит светом, а окна, которые ты предлагаешь, слишком узкие!
– Преподобный монсеньор, я все прекрасно понимаю, но помимо небесных правил есть вполне земные, от которых нам, творениям мира здешнего, никак не открутиться, – спокойно возражал Этьен, – и стены собора должны быть особой прочности, чтобы сдерживать распор потолочных сводов. Иначе крыша вновь рухнет вниз. А для света оконные проемы сделаем хоть и узкими, но с сильным скосом вниз.
– Собор не может быть крепостью, – возразил аббат, внимательно разглядывая рисунок Марешаля.
– Тогда еще раз позвольте настоять, что мы можем использовать контрфорсы, которые очень даже успешно применил аббат Сюжер для базилики в Сен-Дени.
– Но это значительно ограничит размеры здания, – не соглашался Петр Достопочтенный, – мне больше нравится идея боковых коридоров. Их колонны будут поддерживать свод, а их стены и станут служить контрфорсами, и в то же время они зрительно увеличат объемы…
– И значительно увеличат расходы камня, – вежливо, но твердо дополнил настоятеля Этьен Марешаль, – я вам недавно говорил, что монастырю необходимо приобрести хотя бы одну каменоломню, вначале расходы резко вырастут, но быстро окупятся.
– Думаю, что ты прав, – согласился на этот раз Петр Достопочтенный.
– Кроме того, мне придется нанимать дополнительных работников, мои ребята одни уже не справятся.
– Мы можем дать тебе в помощь большое количество послушников и монахов, – предложил Петр Достопочтенный.
– Не хочу вас обидеть, святой отец, но большая часть из них годится только на то, чтобы замешивать известь и ремонтировать леса. Поэтому я вас и предупреждаю, что расходы увеличатся в несколько раз.
– Сын мой, я прекрасно понимаю твои тревоги, но ты живешь здесь и сейчас, а я примеряю все с вечностью. Этот собор останется после нас, он расскажет о нас нашим потомкам больше, чем легенды, красочнее, чем рисунки, и поэтому я и мои братья готовы к самым большим жертвам. Продолжай твое дело и не беспокойся об остальном. С Божьей помощью все наши проблемы разрешатся.
Этьен стал собирать свои чертежи.
– Оставь их пока здесь, они озаряют мою душу радостью и согревают надеждой! Я знаю, что мне не суждено увидеть наш собор законченным, но твои рисунки помогают мне представить его воочию!
Этьен с глубоким поклоном вышел. После небольшой паузы настоятель поднял вопросительный взгляд на притулившегося в углу санитарного брата.
– Святой отец, дело, с которым я к вам пришел, сложное, и заранее прошу простить мою дерзость, – начал Бернар и поклонился.
– Говори, сын мой, – несколько рассеянно ответил настоятель, было видно, что все его мысли занимал только что законченный разговор с подрядчиком.
– Мне не дает покоя смерть нашего гостя, – без обиняков выложил он.
– Она действительно очень неожиданная. И ты выяснил ее причину?
– Нет, святой отец, но я не уверен, что смерть эта произошла сама собой, – заявил Бернар.
– В нашем мире ничего не происходит само собой, всему воля Господа и суд Его, – резонно возразил аббат.
– Простите меня, святой отец, – исправился Бернар, потом осторожно произнес: – Я только хотел сказать, что мне кажется, что погибель эта вовсе не результат вмешательства Божественных сил.
В комнате установилась тишина. Было слышно только громкое дыхание глухонемого охранника аббата.
– Продолжай, – вымолвил настоятель, на этот раз все его внимание было обращено к стоявшему напротив санитарному брату.
– Эта смерть – дело рук человеческих, Ваше Святейшество! Может быть, связанных с дьяволом, но человеческих! – твердо закончил Бернар.
Петр Достопочтенный вскинул голову и посерел. Только сейчас Бернар заметил, насколько постарел за последнее время их настоятель. Голубые, цвета неба глаза стали почти бесцветными, нос обострился, обтянутый сморщенной кожей подбородок беспрерывно подрагивал. Он весь как-то скукожился, ссутулился, только голос продолжал оставаться властным и напоминал того, бывшего Петра Достопочтенного:
– Ты уверен в этом?
– Уверен, мой отец, – как можно тверже ответил Бернар.
– Спаси нас, Отец Небесный, – перекрестился аббат, – ну что ж, видимо, мы сами себе «собрали гнев на день гнева» (Римл.2, 4–5), – грустно добавил он, покачав головой. Потом он замолчал.
Слышны были стук молотков, звук голосов, резкие команды каменщиков, поднимающих камни западного нефа базилики.
– Ваше святейшество, – не выдержал наконец Бернар, – мы должны найти виновных.
Аббат видимо заколебался, он размышлял, словно взвешивая все «за» и «против». Потом махнул рукой:
– Что же, будь по-твоему, только при одном условии: расследование свое ты будешь держать в тайне. Никому пользы не принесет, если узнают, что мы сами сомневаемся в естественности гибели нашего гостя. Плохая слава нашему монастырю ни к чему. Сам знаешь, сколько у нас завистников, и, к сожалению, не только среди светских, но и среди монашеской братии.
– Я выполню все в точности, – заверил его Бернар.
– Полагаюсь на твое благоразумие и сдержанность, дорогой брат. А помогать тебе будет брат Ансельм, он лучше всех узнал нашего гостя и его ученика, так что лишним он не окажется. А в его умении держать язык за зубами никакого сомнения у меня нет.
Бернар хотел было возразить, что в помощниках в таком деликатном и требующем осторожности деле не нуждается. Но аббат кивнул, давая знать, что аудиенция окончена, потом взял в руки колокольчик, заметив который Поль замычал и открыл дверь. Бернар поклонился и вышел прочь. На обратной дороге прокручивал в голове разговор с аббатом. Конечно, своего он добился. Только неприятное чувство неудовлетворения не оставляло его. Было ли ему причиной необходимость посвящать во все Ансельма или что-то другое, пока словами не выраженное, он не знал.
После повечерия на выходе из церкви его поджидал Ансельм.
– Его святейшество посвятил меня в курс дела, – без обиняков выложил странноприимный брат, – так ты уверен, что нашего гостя убили?
– Ни в чем я не уверен, – нервно оглянулся Бернар.
– Ты прав, – без слов понял Ансельм, – для разговора нам надо найти укромное место. У нас тут повсюду уши и глаза имеются, особенно вон те, хромоногие, – взглядом указал он в сторону ошивающегося рядом Иосифа. – Встретимся в сторожке рядом с садом, как только луна спрячется вон за тем дубом, договорились?
Бернар только кивнул в ответ. Но дойти до лазарета спокойно ему все равно не дали. Дорогу перерезал вездесущий Иосиф, не зря же он все время рядом околачивался.
– Правда, что Ожье убили? – запыхавшись, поинтересовался он.
– С чего ты взял?
– Ты, брат, не увиливай, я же тебе все как на ладони, как на исповеди, а ты меня даже в известность не поставил! – с обидой выговорил Иосиф.
– Сначала ответь на вопрос: почему ты решил, что Ожье убили?
– Да его ученик чуть за грудки с приором не схватился! Мол, убили его учителя и его, Руфина, порешить хотят.
– Теперь слушай внимательно, Иосиф, причина смерти теолога мне неведома, иначе я бы и сам заявил об этом во всеуслышание.
– Так его убили или нет? – растерялся слегка Иосиф.