– Может, Ника вернулась?
– Зачем ей было возвращаться?
– За уликами, – высказала Настя предположение, прекрасно зная, что Бодлеру оно не понравится.
– Прекрати, пожалуйста, привязываться к Нике. Она в этой истории ни при чем!
– Вынуждена рассматривать все гипотезы. Но если это не Ника, то кто? Дверь, кстати, открыли как: ключом, отмычкой или взломали?
– Отмычкой! Вот видишь, я же тебе говорил, что Ника ни при чем! У нее-то как раз есть ключи!
Настя переубеждать Бодлера не стала. Да и зачем? Надуется и начнет скрывать информацию. От Александра чего угодно можно было ожидать.
– А у нашего «отца Брауна» есть какие-нибудь гипотезы?
– Относительно личности ночного посетителя, посетительницы? Пока нет.
– У Гарика есть новости?
– О Магнусе ничего нового, зато теперь знаем, кто обокрал мою квартиру.
– Это как-то связано с гибелью Вельтэна?
– Оказалось, что нет, ложная тревога. Три подростка из соседнего двора, они давно на мою технику заглядывались, теперь на стены специальной школы для юных правонарушителей будут заглядываться…
Сегодня утром Бернар ожидал важного визита. Похороны Ожье были назначены на два часа после полудня. И до того, как тело окончательно предадут земле, ему было важно узнать мнение одного человека, которому доверял больше, чем самому себе. Этого человека звали мэтр Теодориус из Лиона, был он лионским аптекарем, в своей профессии считался одним из лучших, самым искусным и опытным, а в излечении от горячки, подагры равных ему не было. Рассказывали, что ему однажды даже удалось спасти больного от антонова огня. Но самое главное, аптекарь не чурался никаких знаний, особенно не глядя ни на одобрение, ни на порицание Церкви. Не чурался алхимии, не брезговал трудами арабских врачей, как Библию, изучал труды Авиценны. Послание санитарного брата Теодориус получил на следующий после смерти Ожье день и, не мешкая, собрался в дорогу. Это был подвижный мужчина лет пятидесяти. Но если бы не изрезанное морщинами лицо и поседевшие волосы, то неугомонного аптекаря можно было бы принять за мальчика, настолько живыми и ловкими были движения его небольшого тела. И самое главное, в глазах светился неугасавший интерес ко всему в мире. Сразу же после прибытия Теодориуса Бернар отвел своего гостя в мертвецкую. Приготовления к похоронам были почти закончены. Лицу Ожье как могли придали более благолепный вид, но никакие действия монахов не могли стереть припечатанной к нему теперь уже навечно маски ужаса.
– Видели ли вы что-то подобное, мэтр?
– Сколько раз говорил тебе, Бернар, мы друзья, и для меня большим удовольствием будет, если ты будешь называть меня просто Теодориусом, – живо отреагировал аптекарь, внимательно рассматривая мертвое тело.
– Хорошо, Теодориус, пусть будет так, – слегка поклонился Бернар.
– Ты меня спрашиваешь, видел ли я что-то подобное раньше? Могу сказать уверенно, что не видел. И еще хочу добавить, что ни одна известная мне естественная смерть не оставляет такого следа.
– Я думал о яде.
– Мне такой яд неизвестен! – уверенно ответил аптекарь.
– Тогда, если это смерть неестественная, может быть, к ней приложили руки… – Бернар запнулся и нервно оглянулся.
Теодориус понимающе усмехнулся:
– Ты хочешь спросить меня, не является ли эта смерть последствием каких-то магических действий?
– Ты, как всегда, читаешь мои мысли, мэтр.
– Сколько раз говорил тебе не называть меня мэтром! – весело возмутился Теодориус. – У меня молодая жена, а ты вечно меня выставляешь за бессильного старикашку!
– Ну я думаю, подобные волнения неуместны, – тон в тон ему ответил Бернар, – никому в голову не придет принять тебя за бессильного старикашку!
Теодориус задумался. Он еще раз внимательно осмотрел тело.
– Если я правильно понял, его ученик утверждает, что его наставнику приказали умереть? Тебе удалось узнать побольше?
Бернар развел руками. Все попытки вызвать Руфина на откровенность закончились полной неудачей. Редналь замкнулся и ни на какие вопросы не отвечал. Ученик Ожье ожидал похорон, а после собирался тут же отправиться в обратный путь в сопровождении эмиссаров аббата Сюжера. Единственное, что удалось вырвать Бернару, были туманные слова о том, что Ожье убила та сила, за владением которой он сюда отправился.
– Сила, за владением которой он приехал? – удивился Теодориус. – Какую силу могут заключать в себе древние тонарии? Конечно, музыка может вызывать эмоции, и некоторые из них могут быть достаточно сильными, но убить?
Бернар кивнул. Он был полностью согласен с аптекарем. Тем временем его гость задумчиво продолжал:
– Правда, давным-давно у Геродота или у Платона читал я о древнем певце, равных которому с тех пор никого не было. Про него говорили, что он мог повелевать людьми и животными, а однажды пришлось ему даже спуститься в ад. Но после него никто той силой уже не владел, – задумчиво произнес Теодориус, – я еще тогда подумал, грешный, что вот бы мне научиться такой волшебной музыке. В то время я был молод и влюблен в дочку торговца кожами. Только она на меня внимания не обращала, вот я и мечтал овладеть такой силой и влюбить ее в себя. Глупец! Юный, неразумный глупец!
– Потому что был влюблен или потому что мечтал о волшебной музыке?
– И первое и второе вместе, – махнул рукой Теодориус, – только какое отношение к этому легендарному певцу могли иметь тонарии? Им в самом лучшем случае не больше двухсот-трехсот лет, а волшебная музыка существовала во времена царя Давида, если не Соломона.
– То есть сейчас существовать она не может?
– Задай вопрос полегче, – усмехнулся аптекарь.
– А если мы вернемся к магии, можно заставить умереть?
– Это вопрос не ко мне. Я могу тебе перечислить десятки ядов и болезней, которые вполне могут ускорить встречу с Создателем. Но магия – это не моя специальность.
– А твои занятия алхимией? – спросил Бернар, и в его карих глазах засветилось недоумение.
– Алхимия, друг мой, это наука, и без нее в моем аптекарском искусстве не обойдешься. А магия – это другое дело. Это тебе лучше обратиться сам знаешь к кому.
Оба вслух не стали произносить имя старой Бригитты, жившей в горах, неподалеку от монастыря. Монахи не раз уже пытались выжить старую колдунью, но местные крестьяне каждый раз вставали на защиту своей целительницы. Бригитта и на самом деле умело вправляла вывихи, грыжи, справлялась даже со сложными переломами, помогала при трудных родах, спасала от золотухи, останавливала кровотечения. Зазря денег не брала, и если не могла помочь кому-то, то так и говорила, что, мол, увозите, готовьте и отмаливайте. Правда, была и другая, более темная сторона занятий старой Бригитты. Поговаривали всякое, мол, по ночам отправляется она к источнику и молится старым богам и что приходят к ней странные существа, полулюди, полузвери, и слушаются ее как свою повелительницу. И еще Бригитта была прорицательницей и видела то, что простым смертным видеть было запрещено.
– Думаешь, стоит мне ее посетить?
– Братья могут тебя осудить…
– Конечно, могут, но мне уже не раз приходилось покупать у нее редкие травы и коренья. Она одна умеет их находить, так что и вопросов ни у кого ко мне не возникнет.
– Как знаешь, расспроси ее, может, она сможет тебе помочь.
Настало время похорон. Гроб с телом опустили в землю после долгой, продолжавшейся почти два часа мессы. Посланцы Сюжера, трое монахов, больше похожих на рыцарей, и четверо солдат, их охранявших, не произнесли почти ни одного слова. Лица их были жесткими, они образовали полукруг вокруг Редналя и еле слышно молились. Ученик теолога был бледен и еле держался на ногах. Самое странное, на его лице Бернар совершенно не заметил облегчения, вызванного прибытием посланцев королевского министра. Напротив, он казался еще более несчастным, и только обреченность читалась в глазах. Бернар попытался было в конце протиснуться к Руфину и сказать ему несколько слов. Сделать ему это не дали. Один из монахов-посланников бросил на него столь злобный взгляд, что настаивать санитарному брату как-то враз расхотелось.
Зато после похорон, когда всем явно было не до него, он воспользовался случаем и отправился к старой Бригитте. До ее пещеры было два часа быстрой ходьбы. Пока дошел, запыхался. Старая колдунья была у себя. Одетая в простой балахон из грязно-серого льна с накинутой на плечи шкурой волка, она сидела под подвешенной над входом головой быка с круглым диском между рогами и толкла что-то в небольшой ступке. На стенах сушились пучки лечебных трав, в банках копошились насекомые, квакали лягушки, а в клетке на задних лапках сидели две невероятно огромные черные крысы и рассматривали Бернара черными злобными бусинками. Бригитта подняла косматую голову и вопросительно посмотрела на пришельца. В ее взгляде не было ни удивления, ни вопроса. У санитарного брата возникло противное впечатление, что она прекрасно знала, зачем он пришел.
– Говори, – коротко приказала она, – мне некогда.
– Скажи, возможно ли убить человека, не притрагиваясь к нему и без яда?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Не могу объяснить одну смерть в моем аббатстве. Человек умер, а никакого следа ни болезни, ни яда найти мне не удалось.
– Опиши мне, что ты видел.
Бернар подробно, стараясь не упустить ни единой, самой мельчайшей детали стал пересказывать виденное. Старая колдунья слушала внимательно, и по мере рассказа ее лицо мрачнело.
– Мне это заклятие неведомо. Но твоего ученого мужа убили, это точно, – уставившись в одну точку, произнесла она, словно размышляя, потом потребовала: – Дай руку.