скренне огорчало, что она не может взвалить убийство собственного сына на Матильду де Вельтэн. Ее уж Настя как раз-то и не переваривала, однако алиби у мамаши было железобетонное, да и до мифической Медеи она явно не дотягивала. Второй, кому бы Настя с удовольствием повесила на шею убийство, была Селина, и вопрос о связи последней с нотариусом Вельтэнов оставался открытым. Папаша де Вельтэн, тот вообще был за тридевять земель и к семье давным-давно никакого отношения не имел. Оставались Роберт де Вельтэн, Коста, Вальтер Дильс и, чего греха таить, Ника. Несмотря на полную уверенность Бодлера в невиновности Ники, снимать со счетов последнюю Столетова не имела права. Тем временем Матильда де Вельтэн торжествовала. На публике, естественно, она играла убитую горем мать. Но проблески скрытой радости в глазах заставляли усомниться в искренности родительницы. Тем более, согласно информации вездесущего Бодлера, она уже заказала себе несколько новых туалетов и последнюю модель сумочки от Шанель в счет будущего наследства.
Настя бродила из угла в угол своих съемных апартаментов и пыталась сменить ракурс. Все говорило в пользу виновности Ники. Во-первых, эта история с переписыванием завещания. Если бы Вельтэн не собирался встречаться с нотариусом, все было бы гораздо проще. Во-вторых, ссора Ники и Эдуарда и его обвинения. В-третьих, у нее не было никакого алиби. Вся история про срочную встречу с подругой была чистой выдумкой. Все свидетели были единогласны. Ника и Эдуард явно поссорились перед его смертью. Крики слышали соседи по лестничной площадке. Правда, между их прекращением и убийством Магнуса прошло некоторое время, кроме того, одна из свидетельниц наткнулась на Нику, в бешенстве выскочившую из подъезда. Однако гречанка вполне могла вернуться незамеченной. Видеокамер на подходах к дому не было. Они присутствовали только в подземной стоянке.
Единственным человеком, настаивавшим на обратном, был Алекс. Логика его сводилась к следующему. Он был единственным свидетелем убийства, видел выражение лица Вельтэна и мог поклясться, что Эдуард разговаривал с кем угодно, но только не со своей подругой. В этот момент ее размышления прервал звонок. Взглянула на экран и удивилась: Бодлер. Вроде бы договаривались связываться другими способами.
– Привет, нас больше не прослушивают?
– Нас и не прослушивали, просто время нужно было, чтобы проверить.
– То есть «отец Браун» нам доверяет.
– Похоже на то, – согласился Бодлер, – я выяснил, в каком году Магнус был на Афоне! Четыре года назад.
– То есть до встречи с Никой?
– Да.
– Он мог встретить Косту?
– Понятия не имею, на Афоне паломников в любое время года пруд пруди, достаточно посмотреть количество их диамонитрионов – разрешений на посещение.
– Во всяком случае, Нику он встретить на Афоне не мог, это точно, – размышляла вслух Настя.
– На Афон не пускают даже куриц, а про особ женского пола и говорить нечего, – тоже мне удел Богородицы! – хмыкнул Алекс, бывший ярым сторонником равенства полов.
– Ника мне сказала, что он никогда ей не рассказывал о своем посещении Афона, – продолжала его собеседница, – почему? Если, конечно, она говорит правду.
– А зачем ей лгать? – резонно возразил Бодлер.
– Хорошо, попытаюсь узнать побольше от Косты. С Никой новую встречу мне вряд ли дадут.
– Будь осторожна, – посоветовал Бодлер.
– Кстати, как Никин адвокат, ты с ним говорил?
– Кто я такой, чтобы с ним говорить? – непонимающим тоном спросил хакер.
– Кто-кто? Клиент, и перестань, пожалуйста, рассказывать сказки про белого бычка! – возмутилась Столетова. – Мы должны доверять друг другу.
– Ладно, ты права, адвокат говорит, что ситуация сложная, учитывая, что у Ники нет алиби, предыдущее завещание было в ее пользу, и она об этом хорошо знала, у них есть свидетельство нотариуса. Потом это совсем ненужное вранье про встречу с подругой. В общем, он выбрал линию защиты, во-первых, Ника настаивает на собственной невиновности, во-вторых, полиция до конца не разобралась с некоторыми обстоятельствами, особенно с этим ночным посещением после убийства, в-третьих, если бы Ника убила, то у нее должно было хватить ума стереть собственные отпечатки пальцев с пистолета и т. д.
– Понятно.
– В общем, все зависит от тебя, Настя! – с чувством произнес хакер.
– Тебе не стыдно взваливать на меня такую ответственность? – слабо возмутилась она.
– Другого выхода просто нет, – просто ответил он, – кстати, у меня для тебя новая информация, только вряд ли она тебя обрадует.
– Говори.
– Встреча Селины с нотариусом более чем закономерна.
– То есть?
– Селина просто-напросто его дочь.
– Но ее фамилия Делапланш.
– По матери, а по отцу Обер.
– Подожди, подожди, так, может быть, они с папашей составили план, как завладеть наследством Эдуарда? Нотариус окручивает мамашу, а дочка убирает Эдуарда, раз его окрутить не удалось.
– Слабовато, для бульварного детектива сойдет, но не больше, – хмыкнул хакер.
Настя и сама понимала, что ее история немного притянута за уши.
– Жаль, вот Селину я бы упрятала в тюрьму без всякого сожаления, – честно призналась она.
– И это ты мне читаешь нотации о морали! – без всякого возмущения констатировал Алекс. – Кстати, ты рассказала Гарику о ночном происшествии?
– Пока было не до этого, – соврала Настя.
– У него нет настроения, – сообщил ей Бодлер.
– У кого, у Гарика?
– Он за тебя переживает и, по-моему, вообще переживает, что ты уехала.
– Ты стал психологом, – Настя отвечала с иронией, но самой было приятно.
– Нет, я просто всегда был наблюдательным. У людей слишком многое написано на лице, и они не умеют скрывать свои чувства.
– А ты умеешь их читать?
– Не всегда, но приучился, когда от этого зависит спасение собственной шкуры, и не тому научишься.
– Спасение собственной шкуры? – удивилась Настя.
– Видишь ли, меня в школе часто били, поэтому научился предсказывать грозу, находить защитников и вообще разбираться с людскими эмоциями. Синяки и ссадины надоели. – Алекс говорил об этом без всяких эмоций, словно пересказывал чью-то постороннюю, а вовсе не собственную историю.
– Может быть, лучше было научиться драться и давать отпор! – вспомнила Настя про «добро с кулаками».
– Пяти откормленным здоровякам? Ты знаешь, подлые особи часто перемещаются стаями, как шакалы. Ну ладно, не об этом речь. Может, все-таки расскажешь Гарику, я думаю, пришло время ему включиться в игру.
– Ты уверен?
– Не знаю, но, похоже, ты к чему-то или кому-то подобралась вплотную, вот он и занервничал.
– Самое противное, что я совершенно себе не представляю, к кому подобралась, – вздохнула Настя.
– В любом случае будь осторожнее.
– Ты думаешь, Дильс с Тристаном?
– Все может быть…
Легче от разговора с Бодлером не стало. Она вернулась к столу и стала прокручивать на экране последние записи Вельтэна, потом собственные наброски. Посмотрела и план квартиры Магнуса, расписание его дня. Потом вернулась к черновикам, вновь разложила их на столе. У нее было это противное ощущение, что она упустила какую-то незначительную, маленькую деталь. Что же это было? Точно она не знала, но этого было достаточно, чтобы поддерживать в ней уверенность в невиновности Ники. Но самое неприятное, теперь она совершенно четко и ясно поняла, что все ее исследования не просто не вывели ее ни на широкую дорогу, ни даже на узенькую тропинку, все было гораздо хуже: они привели в самый настоящий тупик. Решила встретиться с Костой и попытаться узнать, встречались ли они с Эдуардом на Афоне или нет.
Крошечные апартаменты грека были обставлены предельно просто: встроенный шкаф, раскладной диван, небольшой кухонный уголок со всем необходимым, холодильник, стол и два стула. К ее удивлению, книг было немного. Впрочем, с другой стороны, электронные книги были куда удобнее и съемная квартира была временным, а не постоянным пристанищем.
– У тебя есть новости от Ники? – с надеждой спросил Коста. Его черные глаза выражали тревогу.
– Трудная ситуация, – не стала скрывать Настя, – но у нее хороший адвокат.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Ты знал, что Эдуард ездил на Афон?
– Да, он этого никогда не скрывал, – пожал плечами Коста.
– А для Ники это было открытием, – удивленно произнесла Столетова. Она совершенно не понимала, зачем Нике понадобилось скрывать этот простой факт.
– Она скорее всего забыла или не обратила внимания, – слегка растерялся Коста.
– Все может быть, – согласилась его собеседница, – а он говорил, что его подвигло поехать на Афон?
– Любопытство скорее всего. Верующим Эдуард никогда не был, сам признавался, что больше всего тяготеет к атеизму или на худой конец к гностицизму.
– Может быть, эта поездка как-то связана с его исследованиями?
– Может быть, меня он особенно в этот вопрос не посвящал.
– А вы, случайно, с ним не встречались на Афоне?
– Анастасия, если бы ты видела количество паломников, знала насыщенность монашеского дня, ты бы поняла, что вероятность такой встречи равняется почти нулю, если не считать сотые и тысячные доли.
– А каким, по твоему мнению, был Эдуард? – спросила наконец Настя.
Коста удивленно приподнял брови:
– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Я его мало знал.
– Мне трудно составить о нем мнение, наше знакомство было коротким, – соврала она, вовремя припомнив версию собственного появления в Клюни. – Ника говорит о нем как об очень интересном, но непростом в быту человеке, Селина считает его ангелом, ну а ты?
– Он был законченным, влюбленным в себя эгоистом, – жестким голосом произнес грек, заметив удивленный взгляд собеседницы, пояснил: – Ты хотела правду, вот я и говорю, что думаю. В данном случае, как видишь, традицию говорить о мертвых или хорошо, или ничего я нарушаю. Он был талантливым, умным, но абсолютно бесчестным, аморальным. Однако внешне выглядел исключительно вежливым, доброжелательным, но внутри я всегда чувствовал эту иронию по отношению ко всем окружающим, словно он был не то что на голову, в два раза выше и великолепнее других. Был прагматичным, трудоголиком и исключительно занудным субъектом. Хотя старался казаться расслабленным, cool.