– Мое! – закричала она высоким голосом. – Мое это! Все до последней монеты. А вы… вы… подлый народ… Мужичье!
– Во дает! – удивленно закричал один из них, в то время как другой бесцеремонно оттолкнул взбесившуюся девицу, успевшую оцарапать третьего.
– Воровка! – закричал третий мужик и ударил бедную королевну по шее. Та остолбенела. Четвертый сорвал с ее шеи ожерелье с кулоном.
– Истинное дело, воровка! – согласился мужик с бердышом. – Нешто она это заработала?
– Молчать, быдло! – прохрипел Роппо.
Недолго думая мужик сунул кулак под глаз полковнику. Тот вскрикнул и закрыл лицо руками. В этот момент королевна подскочила ко второму сундуку и, порывшись, извлекла из-под камней небольшую изящную корону.
– А ну отзынь от золота! – заорал четвертый мужик.
– Сам отзынь! – спокойно и грубо сказала королевна и пошла на мужика, угрожающе выставив зубцы короны.
Мужик смущенно попятился.
– Моя это корона. Моя наследственная, – глухим голосом просипела молодая женщина. – Понял?
– А ну ее, ведьму! – пробормотал мужик и отступил еще на два шага.
– Да оставь ты ей побрякушку! – сказал его товарищ, взвешивая на руке цепочку с кулоном. – Но больше ни-ни.
– А что вообще делать с ними будем, командир? – спросил мужик с бердышом.
– Делать-то что? Да пущай идут на все четыре стороны, – миролюбиво сказал командир патруля. – Золотишко и прочее мы, конечно, здесь оставим. Пересчитаем, а там решим, как с ним быть. А кругляш этот зубчатый пущай берет. Может, и вправду наследство. Все же королевская дочка. Тоже уважение имеем. А вы, – он сверкнул глазами на полковника и молодую женщину, – валите, пока мы добрые. Неровен час под замком окажетесь.
Бросив на мужиков полный ненависти взгляд, полковник и его спутница удалились, держась друг за друга и спотыкаясь. Он с синяком под глазом, а она в разодранном платье и без своего ожерелья с кулоном, который один стоил столько, сколько стоит небольшая страна. Отойдя шагов на тридцать, она гордо, хотя и слегка набекрень, нахлобучила корону. Мужики смотрели им вслед, пока они не скрылись за ближайшим поворотом. Куда делся кучер, никто и не заметил.
В те же часы в городе Блиссе, в таверне, сидели Якоб Якоби, математик и врач.
– Знаете, что рассказывают?
– Что? – оживились оба собеседника и даже отодвинули тяжелые фаянсовые кружки, в которых пенилось золотистое пиво.
– Рассказывают, что желтоглазая саламандра и толстый неопрятный попугай каким-то образом оказались вместе. И это правда. Я понял это сегодня на рассвете. В момент бессонницы я их увидел так явственно. Со мной это бывает в последнее время. Сон так реален, протяни руку – и словно дотронешься. Они сидят по концам большой заплеванной, загаженной клетки и бранятся, бранятся…
«Это ты виноват!» – «Нет, это ты!» – «Я весь мир мог вот так держать…в кулаке…а ты, недоумок, вмешался…» – «Нет, это я весь мир мог вот так… одной левой ногой… небрежно… это ты, дубина, зачем-то полез…» – «Нет, ты!..»
До сей поры они мир не поделили.
– Никак не могу поверить, что с нами нет нашего сержанта, – сказал Галик.
Арик лишь тихо вздохнул. А Валик почему-то посмотрел на Сэнди.
Они все четверо сидели за сколоченным из простых досок столом в дальнем конце заглохшего сада позади Галикова дома и неспешно уплетали картошку с луком, которую приготовила тетушка Агнесса, мать Галика.
– Я знаю, почему он погиб, – внезапно сказала Сэнди.
Трое друзей удивленно уставились на девушку, а Валик даже поперхнулся горячей картошкой.
– Он отказался встать под отраженный луч малой Сферы. И во всех передрягах оказался без защиты.
– Неужели ты думаешь? – начал было Арик, но оборвал себя на полуслове.
– Очень похоже на правду, – задумчиво произнес Галик.
– Бедный наш сержант Подорога, – сказал Валик. – Как нам его не хватает!
Голубоглазая женщина Эльдина Корич ехала на простой пролетке по разбитой дороге, ехала в никуда. Она зябко куталась в скользкий, блестящий плащ. В ногах у нее стояла большая давно не чищенная клетка.
– Сфера? Да нет, правильно произносится – Сфира. Сфира? Или я путаю? Да нет, я помню, я знаю… Почему они называют меня Сфирой? Неужели я – Сфира? Или я опять не туда попала? Не на ту планету… Неужели я Ева? Ева? Первая женщина? Странно! Мне кажется, я читала о чем-то похожем в книге Иббур. Там утверждалось, что символ Евы – это желание. И что желание – это десятая Сфира. Из всех Сфирот, может быть, самая нежная. Мне это мнится? Что значит мнится? Неужели я схожу с ума? Медленно, тихо впадаю в помешательство…
Она держала на руках маленькую золотисто-зеленую саламандру, злобно стреляющую желтыми глазками, и кормила ее комарами, которых, отбросив полы скользкого плаща, шлепала на собственных голых коленках.
– А где наш толстый попугай? – спохватилась Эльдина, тревожно оглядываясь на грязную клетку с открытой дверцей. – Неужели улетел?
Валик и Сэнди сидели на высоком стогу сена посреди скошенного пожелтевшего поля. Поле было такое большое, что им казалось, что они одни в целом мире.
– Как странно, – говорила Сэнди, – вот уж не думала, что окажусь в северных лесах, в таком красивом поле…
– Да, – неопределенно протянул Валик, – я тоже не думал.
Ему совсем не хотелось разговаривать, ему хотелось обнять девушку, прижать ее к себе и поцеловать. Но он не мог решиться.
– Кто это? – спросила Сэнди, провожая взглядом большую темную птицу, которая, раскинув неподвижные крылья, скользила над полем.
– Стервятник, – охотно объяснил Валик. – Мышь высматривает или крота. А то и зайца.
– Зайца? – не то удивилась, не то испугалась Сэнди. – Жалко зайчика!
– Еще бы! – важно ответил Валик и наклонился, словно желал сказать что-то девушке на ухо. Но вместо этого неуклюже чмокнул ее в щеку.
– Ох! – тихо произнесла Сэнди, но не отстранилась.
А Валик, словно ненароком коснувшись своими губами губ девушки, почувствовал жар и озноб одновременно. Какой-то необыкновенный огонь внезапно пронизал его – от макушки до самых пяток. Осмелев, он взял девушку за руку. Она не отняла руки, но смотрела на далекий край поля, где полыхал оранжевым и красным осенний лес. Молчание затянулось.
– Сэнди, – Валик нашел в себе силы разжать губы, которые еще горели, так же как и щеки, – помнится, ты говорила, что в детстве тебя звали, как твоих сестер.
– Не совсем так, – поправила девушка, – мое имя было составлено из их имен.
– Как это? – не понял Валик.
– Очень просто. Старшую звали Анна, среднюю Мария…
– А тебя?
– Теперь могу сказать…
– Только теперь? – удивился Валик.
– Прежде я не могла.
– Но почему?
– Ты забыл. Я говорила. На моем имени лежало заклятие. Если бы я назвала его, то неисчислимые несчастья свалились бы на мою голову. Я могла даже погибнуть.
– Какой ужас! – искренне воскликнул Валик.
– Это правда, – тихо сказала девушка. – Жизнь моей семьи служила доказательством. Все было так печально. И я вынуждена была жить под чужими именами.
– А теперь?
– Цыганка сказала мне, что заклятие рассеется немедленно, как только меня поцелует парень. Сам поцелует, без моей просьбы.
– Неужели? – вскричал Валик и сделался пунцовым. – Сэнди, милая, я готов целовать тебя с утра до вечера и с осени до весны.
– Это не обязательно, – улыбнулась Сэнди.
– А с весны снова до осени, – распалился Валик. – И так всю жизнь!
– Какой ты милый, – сказала девушка.
– И не страшно тебе назвать теперь свое настоящее имя?
– Нет, – твердо сказала девушка. – Меня звали Марианна.
Они оба вздрогнули, схватившись за руки. Но небо не упало на них.
– Вот видишь, – сказала девушка и сжала руку парня.
– Какое красивое имя! – воскликнул Валик.
– Тебе нравится?
– Чудесное имя. У тебя не могло быть иного. Можно я буду звать тебя Марианной?
– Я уже так привыкла к Сэнди, – улыбнулась девушка.
– Честно говоря, я тоже, – признался Валик. – Ну, хотя бы иногда. А?
– Иногда – можно, – тихо сказала Марианна и ответно чмокнула Валика в щеку.
– А что вы здесь, в Блиссе, делаете, Якоб? – спросил математик, нажимая большим пальцем на рычажок узорной оловянной крышки и делая глоток прохладного пива.
– Жду попутного судна, – отвечал доктор волшебных наук.
– Корабль? – удивился врач. – И куда же вы намылились?
– Это секрет, – сказал Якоб Якоби. – Очень большой секрет. Такой большой! – Якоби вытаращил глаза и расправил плечи. – Его никому нельзя доверить. Честное слово! Но вам я скажу. От настоящих друзей секретов нет. Я отплываю навсегда. На остров Надежды.
– Куда, куда? – спросил математик.
– Куда? – подставил ухо врач.
– Такого места на земле нет, – тихо произнес Якоб Якоби. – Но там меня уже ждут.
– Вам пакет из самого Грома! – сказал деревенский письмоносец, снимая шапку и вытирая потную макушку. Письмоносец был хром, но ходил очень быстро, легко обслуживая десяток окрестных деревень.
– Пакет? – удивился Арик, протягивая руку.
– Что там? – встревожился Валик, глядя то на Арика, то на прыгающую спину удаляющегося почтальона.
– Сейчас посмотрим, – бормотал Арик, ломая сургучную печать.
– Так что там?
– Нас отзывают из отпуска, – сказал Арик, развернув письмо.
– Кто?
– Генерал.
– Когда?
– Через неделю.
– Ну, – протяжно свистнул Валик, – у нас еще куча времени!
А Галик вдруг сказал:
– Конечно, как ты, Валик, я петь не умею. Зато смотри, что я сочинил. И он, запрокинув голову, почти пропел короткие энергичные строчки:
Где нет поворота,
Там нету предела.
Раскатисто море
У берега пело.
И чайки кричали
Про счастье, про счастье,
А волны шуршали:
Прощайте, прощайте…