Кристиан крейсерским ходом проплывает мимо красно-ковровых ступеней монументальной гостиницы. И мимо входа в подземку, которым я не видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь пользовался. Стоит, дожидаясь переключения светофора. У только что выставленного лотка с напитками и натянутого над панелью полосатого тента кафе, поджидающего беспечных прохожих с толстыми сигарами во рту. Приметил сидящую там даму с затейливой башней на голове. Хорошее добавление к моей коллекции посмертных причесок. Расстроенный муж взревел бы. Можно подумать, вы мне жену не к похоронам готовили, а к конкурсу красоты. Можете даже поспорить, сэр. И она победит. Она, почитай, уже вышла в финал. Ха-ха. Задроченный ты боров.
Кристиан прячет в ладони лицо. Потирает виски у бровей. Ожидает, когда зеленый свет скажет ему, иди. Увязая в поклепах. Пересеки, как бы то ни было трудно, улицу и шагай навстречу жизни. К низу высокого, рыжеватых тонов отеля притулились закусочная и аптека. В первом ряду ожидающих пешеходов темноволосая девушка. Улыбается мне. Порыв ветра вздувает ее белый плащ, показывая цветистое платье. Синий зонт в обтянутой белой перчаткой руке. Она минует меня, и дуновенье духов пробивается сквозь автомобильную гарь. Слышал, как она почти беззвучно прошептала, хелло. Остановись у края панели. Чтобы обернуться и посмотреть. Как она останавливается. Оборачивается и смотрит. И улыбается снова.
Кристиан замирает. Может уйти. Если я не сделаю первого шага. Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, в ком еще уцелели душа и разум. Чтобы в любви и радости бороться, кувыркаясь под грудами грез. Чтобы заставить ее глаза изливать на меня веру. В мое благородство. Вынырнула из толпы. Потратишь отложенную двухнедельную квартирную плату, может быть даже сведешь ее пообедать. В один из баров с уютными кабинками. Где толстенные ломти ростбифа кладут на ржаной хлеб и не жалеют подливки. И все это смывается вниз золотыми струями пива.
Имя ее Карлотта. Мягкие, мерцающие, пьянящие губы. Я спросил, вы позволите вас угостить. Шагая впереди меня, она спустилась по трем ступенькам и сквозь мотающуюся дверь вошла в темный бар. Перебирая пальцами голубые и красные бусины на шее. Официантка спросила, что вы хотите. Я ответил, что она хочет хлебной водки, а я имбирного пива.
— Одного пива не подаем.
— Почему.
— Потому что не подаем. Только к крепким напиткам.
Кристиан получил имбирное пиво, а Карлотта две водки. На ногтях у нее большие небрежные ярко-красные мазки. Она вылила обе водки на кубики льда и перекрестила ноги.
— Чем вы занимаетесь, если вы не против, что я спрашиваю, мистер.
— Я пилот авиалинии.
— Правда.
— Да. Только что прилетел из Европы.
— То-то мне кажется, говорите вы как-то странно. Не купите мне сигарет.
Вальсирующей походкой подкатывается со своим подносиком сигаретная барышня. Берет пачку, сдирает целлофан. Кристиан отдает доллар. И получает вместо сдачи спасибо. Следи за собой. Не закипай, иначе все кончится еще одной гневной вспышкой. В этом городе выпустишь что-то из рук, пиши пропало. Что относится и к оливковым прелестям этой девушки с большими карими глазами. Если, конечно, я не засуну руку по локоть в карман и не начну сорить деньгами. И ведь как раз на этой неделе я выплатил почти половину того, что должен за Элен.
— Наверное интересно так вот летать повсюду.
— Да. А чем занимаетесь вы.
— Вы это про что.
— Ну, не знаю. Вы сюда откуда приехали.
— Не думаю, что я должна отвечать на этот вопрос.
— Почему.
— Закажите мне сначала еще выпивки.
Кристиан заказывает еще несколько порций. Карлотта отправляет их следом за первыми. Птичка в клетке за стойкой бара, не останавливаясь, макает клювик в чашку с водой. В пору кризиса оставайся твердым и трезвым. И сходи с ума от тревоги.
— Я из северной части штата. Женева. Это на Фингер-Лейкс. Хоть и не ваше дело, откуда я приехала.
— Ну хорошо, а куда вы теперь направляетесь.
— Назад в свою комнату. Мне целый день рассиживаться не по карману. Я беру двадцать долларов в час. За десять могу отсосать.
Во мраке сгущаются крупные тени. К столу приближается внушительный джентльмен. Привлеченный испущенным Кристианом воплем страдания. Перешедшего в ярость, когда официантка хлопнула счетом о стол. И застыла над ним, дожидаясь двадцатки. Не потеряв ни гроша, выбраться из одного фиаско и лишь затем, чтобы быть обобранным и впороться в другое. Отправься на поиск любви, лишишься всех денег. Самое безопасное — медленно встать. Пока вышибала рокочет. Поводя бульдозерными плечами. Выпячивая подбородок. Кривя нижнюю губу. Чтобы показать, какой он крутняк.
— Эй, ты шибко умный или чего.
— Нет, я всего-навсего мирный гражданин.
— Здесь у нас шуметь не положено, малыш. Потому как, если кто выступает, мы с ним обходимся грубо. Так что плати по счету и вали отсюда, пока я тебе башку не отшиб.
Глаза Кристиана пробегаются по телу громилы. Выискивая, не спрятан ли за какой-либо припухлостью револьвер. Мне повезло, что с виду я слабак слабаком. Каждому ясно, что меня довольно пихнуть разок и на пули тратиться уже не придется. Тени посетителей горбятся над стаканами. Зеркала за батареей бутылок. Табуретки у бара, чтобы ими размахивать, и пепельницы, чтобы швыряться. Зеленые с красным вспышки неона мечутся в темноте. Матерь Божья, Святая Дева Мария, смилуйся надо мной ради прежних времен. Потому что когда-то приемная мать обратила меня в католичество. Пожалуйста, не дай мне соскользнуть в новую бездну. Вайн прав, все убийства в этом городе проистекают из грубости. Раздается голос Карлотты.
— Сам говорит, сукин сын, что он пилот авиалинии, а сам просто паршивый сквалыга.
— О'кей, ты, летающий умник, ты слышал, что я сказал. Плати. Расправляй крылышки. И отваливай.
— Нет.
— Слушай, я могу еще раз сказать. Плати. И отваливай.
— А я могу сказать тебе следующее. Попробуй тронуть меня и у тебя мозги сквозь затылок вылетят.
— Ба, да ты, похоже, шутник, сынок.
Внушительный джентльмен через плечо окликает бармена в белой рубашке, и тот вылетает из-за стойки. Кристиан, фехтуя левой, отступает на шаг. Внушительный джентльмен делает шаг вперед. Протянув одну руку со здоровенной клешней и сжав другую в кулак. Официантка, роняя напитки, заслоняется подносом, точно щитом. Оборачиваются посетители. Воркующий голос наплывает из музыкального ящика. Хрустят под ногами орешки. В последний раз виденные в вазочке на столе. О, протыкать бы сейчас дырки верным моим троакаром в одной из светлых и радостных бальзамировочных комнат. Но мимо моего носа со свистом пролетает кулак внушительного джентльмена. Смачно впечатываясь в Карлотту, которая как раз зачем-то встает. И простонав, кулем валится на пол. Официантка визжит.
— Тони, Тони, ты глаз ей выбил, вон он на полу.
Тони смотрит вниз. Достаточно долго, чтобы Кристиан успел внушить ему мысль, что и вверх смотреть иногда невредно. С помощью хука правой, которая описывает странно замедленную дугу, начавшуюся от присогнутых колен Кристиана. И закончившуюся под челюстью Тони. Заставив его со свернутой шеей несколько воспарить над землей. С треском врубиться затылком в скругленье дубовой стойки, раскинуть руки и в мирном покое осесть, одну лапу засунув в плевательницу, а другую оставив ладонью кверху лежать на латунной подпорке для ног. Из барменовых уст с негромким шипением вылетает, иисусе-христе, он, не успев добежать, тормозит. И медленно отступает, поднимая руки. Перед приближающимся Кристианом. Кулаки которого привольно покачиваются у бедер, на концах полусогнутых рук.
— Не бейте меня, мистер, с этой минуты я ваш союзник, поверьте. Я только старался, чтобы тут все было культурно.
Официантка, прижав к щекам кулачки, уставилась в пол. Какой-то голос орет от бара, доктора сюда, да глаз держите в тепле, они его могут обратно вставить. И дрожащий палец чьей-то вытянутой руки указывает на Кристиана.
— Это вон того парня работа. Он ей глаз выбил.
Бармен, с кокетливыми круглыми резиночками на каждом рукаве, набирается смелости. Обиженно простирает перст, присоединяясь к поискам справедливости. Успев в поисках безопасности отступить всего на два шага. Он успевает еще поднять обе руки, чтобы прикрыться от прыгнувшего вперед Кристиана, но слишком высоко и слишком поздно, ибо правый кулак последнего, описав широкую и низкую кривую, с гулким булькающим звуком врезается бармену под сердце. А молниеносный левый сминает ему правое легкое. Из нагрудного кармана рубашки разлетаются спички, сигареты и карандаши. Бармен, наклонясь вперед, некоторое время висит, мотаясь в метели ударов слева и справа, а когда она утихает, рушится мордой в собственную тягучую рвоту.
Двое посетителей перемахивают через стойку. Один мчит к расположенному в глуби бара сортиру. Еще один, пьяный, поднимается с табурета. Шляпа сдвинута с потного лба на затылок. Выпятив губы и нахмурив чело, он болтает пальцем перед носом налетающего в поисках выходной двери Кристиана. Кристиан на ходу плюхает тылом ладони по мутноглазой орясине. Шляпа еще летит по воздуху. Когда Корнелиус, рискуя растяженьем в паху, проскакивает по лестнице мимо последнего, так и оставшегося за канатами ринга пьянчуги, который тянет руку, желая хлопнуть меня по спине.
— Вот это чемпион. Такого убойного таланта я со времен Сахарного Рея не видывал.
Кристиан сворачивает направо, и пользуясь небольшим холмом, как прикрытием, ударяется в бегство. Виляя, несется средь уличных теней. Зачем облегчать задачу пулям, если дело до них дойдет. А не дойдет, так хоть потренируюсь, это тоже не лишнее. Пропади они пропадом, эти жуткие обираловки. Маленькие храмы корысти. А вам, долбоёбы. Нынче меня не достать. Потому что, иисусе-христе, прежде, чем придет мой конец, я, пожалуй, присоединюсь к пацифистам. Если понадобится, буду с трусливым видом разгуливать, прикрываясь мирным плакатом. Вопя, прекратите давить людям яйца, играть их глазами в бильярд и прокалывать задницы, долой войну и насилие. Ибо. Сам Корнелиус, сей испытанный Кристиан, всегда готов с наслажденьем удрать с поля кровавой брани, в этом можете на него положиться.