Лилия опускается на зеленый диванчик. Короткие белые кружевные рукавчики. Большая складка на животе переливается через поясную резинку туго натянутых колготок. Клочья утыканных заколками волос свисают на шею. Слезы текут по лицу. Руки стиснуты под грудями. Две лампы под остроконечными абажурами из черного шелка. Скорбный алтарный свет, горящий по обе стороны от окна в дальнем конце крохотной комнатки. Гудит кондиционер. Воздерживаюсь от вызванного маринадами и салатом из сырых овощей желания пукнуть и тем еще сильнее замарать ее жизнь. Самое малое, что я могу для нее сделать. Пока содрогаются белые плечи этой гражданки нашего города. У которой по сторонам от запястий свисают две не тронутых чужой рукой мясистых сумы. Странно красивых в своем сиротстве. Слезы текут уже по сосцам. Помедлив, срываются каплями вниз. Маленькие самоубийцы. А она ожидает, когда придет убийца, чтобы принести священную жертву. Которая продлит существование этого города. Лишив тебя всех тщеславных обманов жизни. Псы станут лизать твою кровь. Вернись, прикоснись к ней, утешь. Скажи, к чему так переживать. В одном из окошек Бронкса каждый год в июле появляется надпись «Счастливого Рождества». Сбивая с толку и без того замороченных пассажиров поезда. А если проехать дальше в ту сторону, то увидишь над входом в приемный покой больницы Белвью другую надпись — «Выхода нет». Веди себя с женщинами по-джентльменски, всю свою жизнь. Если у нее голод по члену, накорми.
Если отстала от моды, одень. А когда она спросит, почему бы тебе не поднести мне сюрприз. Двинь ей так, чтоб легла и не встала, разнообразия ради. И пробуди от сна на лужайке, где она сможет любоваться красивым штакетником. Покамест ты подстригаешь траву вокруг пьедестала. Готовя его к той минуте, когда она, затвердев, обратится в статую.
Боготворимую, как того вечно хотела она, больше уже не льющая слез.
После
Ухода
Убийцы
26
Сентябрьские загорающие в парке. Банды бесчинствующих подростков, размахивающих цепями и начиненными порохом и гвоздями отрезками труб. Которыми они с удовольствием швыряются в пешеходов постарше. Фанни сказала, бросил бы ты эту работу. Уходишь каждый день, и откуда мне знать, где ты шляешься, если я не могу позвонить в ваш дурацкий Мозговой центр.
В конторе я по-прежнему раздаю направо-налево записки. Симпатичные коротенькие ответы на важные вопросы. Скажем, мистер Убю спрашивает, долго еще будет продолжаться эта игра в молчанку. Отвечаю.
ДОК ГОВОРИТ, ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА МОЖНО БУДЕТ ЛЕЧИТЬ.
Убю сказал, что тем временем я мог бы выучиться варить кофе для прочих заседателей Мозгового центра. Сам он любит, чтоб было погорячей. Я поднес ему погорячей, подсластив ароматизированным шоколадом слабительным. Гарантирующим полное опорожнение даже для бетонированного кишечника.
Проснувшись наутро после вечера, проведенного с Лилией за молоком и ватрушками, получил по морде от Фанни, заявившей, что у меня под глазом губная помада. Я объяснил, что это меня лифтер-пакистанец измазал, что он красится, поскольку того требует его религия. Мазнул меня губами, когда бился в агонии, причиненной моим могучим зацепом. Некоторые не желают слышать ничего, кроме лжи, хотя бы ты даже старался внушить им святую истину.
Однажды утром появилась полиция. Сообщить, что у пакистанского джентльмена сломан нос и челюсть тоже, в четырех местах. Пьяный Вилли зашел поутру и измордовал его до полусмерти. Разнес вестибюль и высадил входную дверь. Мы лежали в постели и ничего не слышали. Кроме воплей других жильцов, грозившихся образовать комитет и вышвырнуть Фанни из дому. А у меня в голове так и скакали мысли. Бежать отсюда. Бежать. Как-то вечером отправились с Фанни обедать. В изысканное заведение с тентом на улице. За нами в другой машине следовал ее детектив. Фанни надела черное платье с блестками. Весь ресторан оборачивался, посмотреть. Пили густое красное вино и ели филе, сидя под старинными потолками, сооруженными всего месяц назад. Официант заляпал меня майонезом. И вообще вел себя неподобающим образом. Я только диву давался, какой я, оказывается, сдержанный. В конце концов Фанни сказала ему, слушай, сынок, давай уебывай отсюда и позови мне метрдотеля. Остаток ночи он простоял в углу, протирая вилки и гневно глядя на нас. Я же сознавал, что этому ублюдку хочется лишь одного, пойти к шеф-повару и вымолить разрешение плюнуть нам в заварной крем. И вытереть ноги о наш бифштекс.
Получая каждую пятницу жалованье, отсчитываю очередные десять долларов, коплю на билет через океан. Для облегчения охватывающего меня временами нервного напряжения принял какие-то пилюли. Вырвало. В конце концов заметил в поезде подземки девушку со спокойным лицом. И опустил глаза на ее багаж. Чтобы прочитать адрес и выяснить, откуда она приехала или куда направляется. Там было написано Девон, Англия. Я чуть не расплакался.
Умники в Мозговом центра треплются о девочках и свиданиях и все щеголяют в туфлях с тупыми носами, у меня у одного по-прежнему острые или средней ширины. Особенно гладкая и гадкая задница, окончившая Йельский университет и проживающая на Спитн-Дивл, поинтересовалась, в чем дело, Кристиан, пытаетесь отстать от времени. И я нацарапал записочку на желтом листке фирменного моттовского блокнота.
ДА, И ЗАТКНИСЬ, ПОКА Я НЕ ОТКРУТИЛ ТВОЮ ПОПУГАЙСКУЮ ГОЛОВУ.
Прибираюсь у себя на столе. Мистер Убю останавливается рядом со мной и, прежде чем бегом вернуться в сортир, успевает сказать.
— Это все ваши фокусы, не правда ли, Кристиан, но имейте в виду, подобным образом вы решительно ничего не добьетесь.
Выпала мне и радостная минута, как-то под вечер отправился посмотреть, нет ли писем, и мельком увидал Толстолицего, сворачивавшего за угол моего квартала. Все время, пока меня здесь не было, я скучал по нему. Правда, в восточной части парка у него появился конкурент. Лысый мужчина, приплясывающий с плакатиком у ступеней, ведущих с Пятой авеню к зоосаду.
Я ВЕДУЩИЙ ЭКСПЕРТ МИРА ПО КОРМЯЩЕЙ МАДОННЕ
Снова повстречал Толстолицего. Прогуливаясь по Колумбус-авеню. В попытках истратить как можно больше времени, принадлежащего империи Мотта. На ознакомление с безумной архитектурой этого города. И вдруг нате вам, стоит себе перед матрасным магазином и держит белый плакат, на котором написано крупными красными буквами.
БОЛЬШЕ НЕ БУДЬ ТАКИМ ПРИВЕРЕДОЙ
Долго приглядывался к Фанни, всю ночь пролежавшей без сна. Спросил, о чем она думает. Сказала, что думает о времени, когда работала в химчистке. Целый день на тебя через прилавок обрушиваются груды испакощенной одежды. Самая грязная работа на свете. Иисусе, какая это была грязища. У меня руки почернели. На заре она все же заснула. Старается не спускать с меня глаз. А когда у меня не встает. Она сжимает твердые беленькие кулачки и потрясает ими у висков.
— Ты не любишь меня, не любишь.
Попытался выбраться из постели. Выскользнул из-под простыни. После того, как мы оба продрыхли за полдень. Удивительно, что за хреновина творится с женщинами в этой стране. Протянул руку, желая в виде утешения погладить ее по груди.
— Убери от меня свои поганые лапы, раз ты собираешься целый день проваландаться в этом чертовом Бруклине.
— В Форест-Хиллс.
— Какая разница. Одна выгребная яма стоит другой. Бруклин, Кэнерси, Элмхерст, везде одни и те же олухи с миленькими женушками, которые похлопывают малюток по присыпанным тальком задницам.
— В Куинсе имеется несколько привилегированных жилых районов.
— Куча говна там имеется.
— Я думал, тебе понравился день, который мы провели в Рокавэе.
— Конечно понравился, Корнелиус, конечно. Но что ты хочешь услышать от меня, если ты во сне звал какую-то Лилию.
— Это цветок.
— И занюханное женское имя тоже. Путь тебя Глен отвезет.
— Я и подземкой доберусь.
— А откуда я буду знать, куда ты отправился.
— Куда же еще я могу отправиться. Если меня пригласил Говард Гау.
— Почему ты не бросишь эту грошовую работу, черт бы ее побрал.
— Хочу сохранить самоуважение. Кроме того, мистер Гау верит в меня.
— Самоуважение, как же. А то я не видела твоих записочек и листков, которые ты исписал сверху донизу. Притворяясь, будто лишился дара речи.
— Я вынужден это делать. Потому что они только и ждут повода уволить меня.
— Корнелиус Кристиан, кого ты пытаешься обмануть. Я могу сделать тебя богатым. Одним росчерком пера. Дать тебе все, что ты хочешь. Не будь идиотом.
— А как насчет мужиков, с которыми ты обманывала меня.
— Это так, однодневки. Им красная цена десять центов за дюжину.
— Ты им платила, что ли.
— Ну зачем ты такие гадости говоришь. Я еще в состоянии получить любого мужчину, какого захочу. И он сам мне заплатит. Сколько спрошу. Я их, если понадобится, могу вокруг экватора выстроить. И какого дьявола я вообще решила, что способна чем-то тебе помочь. Ты иногда бываешь таким мерзким мальчишкой. Брось мне сигареты. Прошлой ночью у тебя даже не встало. Я знаю, ты трахаешься с кем-то еще. Поймаю, обоих пришибу.
Как у нее водится в такие минуты, она вдруг облизывается и лицо раздвигает улыбка.
— Господи, какое удовольствие рассказывать, что я сделаю с этой лоханкой, с которой тебя застукаю. Сначала я ей сиськи винтом закручу. Потом отдавлю ей ноги. Клочьями выдеру волосы. Расцарапаю морду так, чтобы она у нее стала, как у гориллы, утиравшейся мотком колючей проволоки. Но боже мой, Корнелиус, почему все это случилось именно со мной. Неужели мне нет спасения, Корнелиус.
Фанни лежит, недвижно и молча. Посреди своего полутропического интерьера. Показала мне пачку писем, разосланных первой женой Соурпюсса. Всем ее родственникам и отцу с матерью. Во все лучшие магазины и конторы Санта-Клауса.
Дорогой Сосед или Владелец Магазина!
Мне очень жалко Вас, что Фанни Джексон, эта курва и дешевая шлюха, выросла на Вашей улице или делает покупки в Вашем магазине. Она теперь крутит с моим мужем, пытаясь выманить у него побольше денег, чтобы оплатить свои счета. И живет с ним в разных отелях. Примите мои соболезнования, что у Вас такая соседка или такая покупательница.