Он открыл дверь, и навстречу снежной буре хлынула волна теплого пара. Муми-тролль с трудом разглядел, что купальня битком набита народом.
– Вот явился! Это один из их компании! – крикнул кто-то.
– А кто еще из нашей компании? – спросил Муми-тролль, протирая глаза от залепившего их снега.
– Крошка Саломея заблудилась в снежном буране, – серьезно сказала Туу-тикки.
– Спасибо! – кивнул Муми-тролль мышкам-невидимкам и сказал: – Но ведь крошка Саломея никогда не выходит из дому.
– Мы тоже никак не можем этого понять, – сказал Хомса Старший. – А искать ее не стоит, пока буря не уймется. Крошка Саломея может быть где угодно, и скорее всего ее засыпало снегом.
– А где же Хемуль? – спросил Муми-тролль.
– Он отправился ее искать, – сообщила Туу-тикки. И, ехидно усмехнувшись, добавила: – Вы с ним, кажется, говорили об Одиноких горах?
– Ну и что, – пылко возразил Муми-тролль.
Туу-тикки ухмыльнулась еще сильней.
– Ты умеешь замечательно уговаривать, – сказала она. – Хемуль поведал нам, что холмы в Одиноких горах очень жалкие и кататься на лыжах там просто невозможно. Он страшно рад, что мы так любим его.
– Но я думал… – начал было Муми-тролль.
– Успокойся, – примирительно сказала Туу-тикки. – Может статься, мы и вправду его полюбим.
Вполне возможно, что Хемуль был толстокожим и не всегда понимал, что нравится и что не нравится тем, кто его окружает. Зато нюх на погоду был у него получше, чем у пса Юнка. (К тому же нюх Юнка как раз теперь притупили тоска и раздумье.)
Хемуль отыскал на чердаке пару старых теннисных ракеток и приспособил их вместо снегоступов. Он спокойно топал по снегу сквозь пургу, шаря глазами по белой равнине, и, принюхиваясь, пытался найти самое маленькое на свете существо.
Ему пришло в голову зайти в свой снежный дом, и там он уловил запах крошки Саломеи.
«Крошка была здесь и искала меня, – добродушно подумал Хемуль. – А зачем?..»
Он вдруг смутно вспомнил, как крошка Саломея пыталась ему что-то сказать, но очень застеснялась и не посмела.
И пока он протаптывал себе дорогу в снежном буране, одна картина за другой вставали в его памяти: вот крошка ожидает его на горке… вот бежит по следу… вот обнюхивает медный рог…
И Хемуль смущенно подумал: «А ведь я был с ней невежлив!»
Он не мучился угрызениями совести – такое с хемулями случается редко, – но ему еще больше захотелось найти крошку Саломею.
Тогда он встал на колени в снегу, чтобы удостовериться, не потерял ли ее след.
След беспорядочно петлял, как бывает у мелких зверьков, когда они не помнят себя от испуга. В какой-то миг крошка была на мосту, страшно близко к краю. Потом след ее пошел вверх по склону и исчез на холме.
Хемуль подумал немного – а для него это было достаточно трудно – и начал разгребать снег на холме. Он рыл очень долго. И наконец нащупал что-то очень маленькое и теплое.
– Не бойся, – сказал Хемуль. – Это я.
Он сунул малютку за пазуху между фуфайкой и курткой из меха ламы, поднялся на ноги и зашлепал дальше на своих снегоступах.
А вообще-то он сразу забыл про крошку Саломею и думал теперь лишь о стакане подогретого сока.
На другой день, в воскресенье, ветер улегся. Было тепло, пасмурно, и все чуть ли не по колено утопали в снегу.
Вся долина, озаренная луной, казалась игрушечной. Одни сугробы походили на огромные круглые булки, другие образовали красиво изогнутые горные гряды с остроконечными вершинами. На каждый куст была надета большая снежная шляпа.
А деревья выглядели как гигантские торты, придуманные кондитером с удивительной фантазией.
В виде исключения все гости высыпали на снег и устроили настоящую войну снежками. Варенье уже почти кончилось, но оно все же придало гостям сил, их лапы окрепли.
Хемуль сидел на крыше дровяного сарая и трубил в свой медный рог, а рядом с ним сидела счастливая крошка Саломея.
Он играл «Марш хемулей» и закончил свою любимую пьесу особенно замысловатым пассажем. Потом, повернувшись к Муми-троллю, сказал:
– Ты только не расстраивайся, но я все же поеду в Одинокие горы. А следующей зимой обещаю научить тебя кататься на лыжах.
– Я ведь говорил тебе… – огорченно начал Муми-тролль.
– Знаю, знаю, – прервал его Хемуль. – Тогда в Одиноких горах было именно так. Но после снежного бурана холмы там стали просто замечательные. И подумать только, сколько там свежайшего воздуха!
Муми-тролль взглянул на Туу-тикки.
Она кивнула. Это означало: «Пусть едет. Все разъяснилось и наладится само собой».
Муми-тролль вошел в дом и открыл печную вьюшку. Сначала он тихонько позвал своего предка неназойливым опознавательным сигналом, звучавшим примерно так: «Тиу-уу, тиу-уу». Предок не отвечал.
«Я совсем забыл про него, – подумал Муми-тролль. – Но то, что происходит сейчас, в самом деле гораздо интереснее, чем то, что было тысячу лет назад».
Он вытащил из печки большую банку клубничного варенья. А потом написал кусочком угля на бумажной наклейке: «Моему старому другу Хемулю».
В тот вечер Юнку пришлось пробираться по снегу целый час, прежде чем он добрался до своей ямки. Всякий раз, когда пес сидел здесь тоскуя, ямка печали становилась чуть больше, но теперь она вовсе утонула в снегу.
Одинокие горы от подножий до вершин были одеты снегом и раскинулись перед Юнком во всей своей роскошной белизне. Ночь была безлунная, но звезды необычайно ярко светили во влажном воздухе. Далеко-далеко глухо прогрохотал снежный обвал. Юнк уселся в ямку и стал ждать волков. Этой ночью ему пришлось ждать долго. Он представлял себе, как волки бегут по заснеженному полю – серые, сильные, огромные – и как они внезапно останавливаются, заслышав его вой на опушке леса.
А может, они думают: «Там, вдалеке, у нас есть товарищ. Двоюродный брат, с которым неплохо было бы познакомиться…»
Мысль об этом взволновала Юнка, и фантазия его вдруг дерзко разыгралась. Пока пес ждал, он вышивал свою мечту красочными узорами. Вот стая волков внезапно появляется где-то на дальней горной гряде. Они бегут к нему. Они виляют хвостами…
Тут Юнк вспомнил, что настоящие волки никогда не виляют хвостами. Но это не важно. Во всяком случае, они бегут к нему, они его узнали… Они решили наконец позволить ему сопровождать стаю…
Однако, если бы мечта Юнка осуществилась, ему грозила бы опасность. И мысль об этом ошеломила одинокого пса; подняв морду к звездам, подавленный тоской Юнк завыл.
И вдруг волки ответили ему.
Они были так близко, что Юнк испугался. Он сделал неловкую попытку зарыться в снег. Повсюду вокруг него зажглись огоньками волчьи глаза.
Теперь волки замолчали. Они окружили Юнка кольцом, и кольцо это все сжималось и сжималось.
Виляя хвостом, Юнк заскулил, но никто ему не ответил. Он снял свою шерстяную шапчонку и подбросил ее в воздух, желая показать, что он охотно поиграл бы с волками и что вообще он совсем безобидный пес.
Но волки даже не посмотрели на его шапчонку. И внезапно Юнк понял, как он ошибся! Волки вовсе не его братья, и с ними не поиграешь.
«Волки съедят меня в два счета, и я едва ли успею раскаяться в том, что вел себя как круглый дурак, – подумал Юнк и перестал вилять хвостом. – Как жаль, а ведь я бы мог спокойно спать по ночам, вместо того чтобы сидеть в снегу и тосковать до слез…»
Волки подходили все ближе.
И тут вдруг в лесу раздался звонкий звук медного рога. То была гремящая музыка духового инструмента, музыка, от которой с деревьев посыпался снег и заморгали желтые волчьи глаза. В одну секунду опасность миновала, и только шерстяная шапчонка осталась лежать на снегу рядом с Юнком. А с горного склона на широких снегоступах, с трудом волоча ноги, спускался Хемуль.
В походном мешке Хемуля лежала согретая теплом сонная крошка Саломея, прислушиваясь к музыке рога.
– Ты что тут сидишь, песик? – спросил Хемуль. – Долго ждал меня?
– Нет, – ответил Юнк.
– Скоро мы перейдем на твердый снежный наст, – радостно сообщил Хемуль. – А когда мы доберемся до Одиноких гор, я дам тебе теплого молока из термоса.
И Хемуль, не оглядываясь, побежал дальше.
Юнк брел следом за ним. Ему показалось, что это будет самое правильное. Иначе он поступить не мог.
Шестая главаПервая весна
После первой весенней бури в долину пришли беспокойство и перемены. Гости еще сильнее затосковали по дому. Один за другим отправлялись они в путь, чаще всего – ночью, когда снежный наст твердый и по нему легче идти. Кое-кто смастерил себе лыжи, и каждый захватил на дорогу хотя бы маленькую баночку с вареньем. Уходившие последними поделили между собой банку клюквенного варенья.
Вот и самые последние гости перешли мост, и погреб с вареньем совсем опустел.
– Теперь мы остались втроем, – сказала Туу-тикки, – ты, я да малышка Мю. А все таинственные загадочные существа спрятались до следующей зимы.
– Я так и не разглядел того, с серебристыми рогами, – вздохнул Муми-тролль. – И тех малюток с длинными ногами, которые скользили по льду. Или то черное с необычайно огромными глазами, что перелетело через костер.
– Их царство – зима, – объяснила Туу-тикки. – Разве ты не видишь, что скоро наступит весна.
Муми-тролль покачал головой.
– Еще рано. Я не узнаю ее, – сказал он.
Но Туу-тикки вывернула наизнанку свою красную шапчонку – подкладка ее оказалась нежно-голубой.
– Я всегда выворачиваю наизнанку шапчонку, когда нос мой чует весну, – проговорила она.
И, усевшись на крышу колодца, запела примерно так:
Я – Туу-тикки,
чую носом теплые ветры.
Теперь налетят великие бури.
Теперь понесутся грохочущие лавины.
Теперь я переверну всю землю,
так что все станет по-другому,
и все смогут снять шерстяные вещи
и положить их в шкаф.
Однажды вечером Муми-тролль возвращался из купальни и вдруг замер посреди дороги и навострил уши.