— Совершенно верно, ты ведь была именно в этом возрасте, когда мы встретились, не так ли?
Алеа чуть не выругалась; ей хотелось, чтобы Магнус для разнообразия поговорил о себе.
— Нет, несколько старше. Мне было двадцать четыре — столько же, сколько твоей сестре, не так ли?
— Нет, если мне двадцать восемь, то Корделии двадцать шесть, — поправил её Магнус.
Алеа облегчённо вздохнула оттого, что разговор вновь вернулся к его семье.
— Тогда Джефри двадцать четыре года.
— Да, и это делает меня положительно старцем.
— Старик, которому вот–вот стукнет тридцать, да? Она была вознаграждена сардонической улыбкой.
— Да, древняя развалина. — Затем лицо его омрачилось. — Мне следовало быть здесь и помочь им, быть здесь и настоять, чтобы маму отправили в госпиталь пока, ещё было время.
— Ты ведь не очень–то разбираешься в медицине, не так ли? — нахмурилась Алеа.
Лицо его скривилось, а взгляд посуровел от самого сильного гнева, какой она когда–либо видела в нем. Испугавшись, она вся подобралась, готовясь к бою — но гнев этот растаял так же быстро, как и возник, и Магнус опустил голову.
— Да, я никогда не интересовался больше, чем немногими средствами излечения в полевых условиях. И определённо не знал бы, что делать при таком экзотическом заболевании — и папа говорил, что сперва оно казалось не более чем утомлением… — Голос его стих.
Алеа подождала, все ещё потрясённая вспыхнувшим на миг гневом, но твёрдо решила проявить такое же терпение, какое он столь часто проявлял с ней — хотя её гнев наверняка не шёл ни в какое сравнение с его собственным!
Или шёл?
Она выбросила эту мысль из головы и спросила:
— А почему ты вообще покинул дом?
— Чтобы стать самостоятельным. — Магнус поднял голову, снова посмотрев ей в глаза. Во взгляде его снова присутствовала сила, но теперь он молил её о понимании.
— Понимаешь, мой отец здесь очень важное лицо, — принялся разъяснять ей Магнус, — самый выдающийся человек в королевстве после короля Туана, а мать наверно и того важней. Трудно быть высокого мнения о себе, когда они высятся над тобой. И мне требовалось уехать туда, где меня никто не знал, даже имени моего не слышал, и выяснить там, каковы мои собственные таланты, испытать свои способности, узнать, много ли я смогу сделать сам, а не шагая по вымощенной ими для меня дороге.
— И ты не мог сделать этого здесь, где все знали, кто ты такой, — медленно произнесла Алеа.
— Такого, кто на два фута выше большинства людей? Меня довольно трудно не заметить, — кисло отозвался Магнус. — Поэтому я отправился домой на Максиму, тот астероид, на котором вырос мой отец, познакомиться с родственниками и выяснить, от какого рода людей я происхожу.
— Должно быть, они пришли в восторг от встречи с родственником, которого считали пропавшим.
— Нет, они испугались, что я явился притязать по праву наследования на часть имущества, — кисло ответил Магнус. — А когда выяснили, что оно мне ни к чему, то подарили мне из чувства вины Геркаймера. А потом я нашёл ближайший квартал злачных мест и пустился кутить напропалую. Очнулся я в тюрьме, а потом попал в ту самую организацию, к которой принадлежит отец.
Алеа с шипением втянула в себя воздух.
— Из огня да… Нет, погоди! Это дало тебе шанс выяснить, насколько он важен был вне твоей родной планеты!
— Да, дало — и он оказался одним из их героев. — Магнус грустно покачал головой. — Но я не стал дёргаться, усвоил их подготовку, отправился на задание — и обнаружил, что для меня неприемлемы их попытки свергнуть форму правления той планеты и установить там свою собственную форму демократии, независимо от того, подходит она тамошнему народу или нет.
Алеа подняла голову.
— Поэтому ты решил отправиться освобождать людей из рабства, но помогать им развивать ту форму правления, какая им подходит.
Магнус кивнул.
— И я к тому же довольно неплохо поднаторел в этом, хотя и не стал знаменитым, каким сделался отец, когда был немногим старше меня.
— Да, не стал, — улыбнулась Алеа. — Стань ты знаменитым, то это означало бы, что тебя постигла неудача, не так ли?
6
Магнус с минуту молча взирал на неё, а затем губы его раздвинулись в искренней улыбке.
— Ты права. Я ведь тайный агент, не так ли? А от тайного агента, переставшего быть тайным, мало толку.
— Да, не много, — улыбнулась и Алеа. — Но послужной список у тебя изумительный — на девяти планетах сложились собственные устойчивые формы правления — формы правления гарантирующие права человека.
— Ну, вообще–то на восьми, — уточнил Магнус. — Олдейра не в счёт.
— Да — у них все сделали без нас, — признала Алеа. — Тайное правительство все равно правительство, и оно даже гарантировало их права. Так что придётся тебе удовольствоваться изменением формы правления пока в восьми мирах.
— Восемь миров — восемь революций. — Магнус кивнул. — Полагаю, это в конце концов не такой уж плохой послужной список.
— Сверхчеловеческий, если хочешь знать моё мнение, — высказалась Алеа. — Понимаю, что именно ты имел в виду говоря о желании стать самостоятельным. Ты занимался иным делом чем твой отец, и делал его столь же хорошо.
— Спасибо. — Магнус склонил голову благодаря, за комплимент — и рассердив Алеа своим возвращением к официальности. Делу помогло то, что он снова сардонически улыбнулся ей. — Конечно, отец стремился наставить каждую планету на путь демократии, а каждая из восьми, с которыми я соприкасался, развивает свою собственную демократическую форму правления.
— Да ну, ты лишь успешно выяснил, что при любой форме правления гарантирующей гражданские права будет образовываться какой–то способ народного самоуправления, — напомнила ему Алеа. — Нет, в общем и целом, я б сказала, что уехав из дому ты действовал совсем неплохо.
— Да, похоже, это пошло на пользу, — согласился Магнус.
— Но не твоим братьям и сестре, — нахмурилась Алеа. — Разве твоё отсутствие не создало для них такую же проблему, оставив их в тени родителей?
— Заметь, в одной тени, — поднял указательный палец Магнус. — Мои родители в таком тесном союзе, что я никогда не был уверен, сопутствует ли папе удача, поскольку за ним стояла мама, или вызвала бы ли она хоть какие–то перемены в этой стране, если б он не вдохновлял её.
Алеа почувствовала, как пульс у неё зачастил от прилива надежды, и изо всех сил старалась оставить это без внимания.
— Тем трудней твоим братьям с сестрой выявить свою истинную природу.
— На самом–то деле это больше проблема первенца, чем ещё кого–либо. — Магнус устремил взгляд в пространство, улыбка его сделалась ностальгической. — Помню, когда я был ещё подростком, а мои братья напрягались в тенётах детства, рвясь стать молодыми мужчинами, то я испытывал жгучую потребность доказывать, что знаю больше, чем они, каждый раз, каждый день — при малейшем признаке наличия у них любых знаний, выходящих за рамки средней школы.
У Алеа округлились глаза; она уже получила некоторое представление о способностях младших Гэллоугласов.
— И сколько это продолжалось?
— Пока я не увидел, как Джефри впервые возглавил отряд солдат, — ответил Магнус, — и пока случайно не услышал, как Грегори обсуждает с одним монахом из монастыря теорию магии.
— А Корделия?
— Ну, она ведь не была мальчиком, и поэтому я не чувствовал, будто она бросает мне вызов, — невесело улыбнулся Магнус. — Глупо, не правда ли? Но я усвоил эту истину только, когда она исцелила меня — или лучше сказать, обеспечила мне первую стадию исцеления.
Алеа почувствовала в его словах отвращение, шараханье прочь от воспоминаний о том исцелении, и поняла — тут затронуто что–то жизненно важное, нечто такое, о чем ей придётся рано или поздно выпытать у него. Позже.
— Значит, теперь ты способен воспринимать их как равных?
— Ну, порыв спорить и доказывать, что я знаю больше, по–прежнему на месте, — признался Магнус, — и вероятно будет всегда — но я научился владеть собой. Я принял тот факт, что Грегори более сведущ в магии, чем я, а Джефри больше моего понимает в военном деле — и в женщинах.
Алеа постаралась не обращать внимания на беспокойство, вызванное этими словами.
— А Корделия?
— Лучше меня разбирается в людях, в исцелении, в телекинезе, — перечислил Магнус, — и список этот можно продолжить. Приятного тут мало, но я принял это.
— Но тебе лучше известно, как ниспровергать разные формы правления, — возразила Алеа, — и как перестраивать их, у тебя много сопутствующих знаний.
Магнус застыл, пристально глядя ей в глаза. А затем медленно кивнул.
— Да, в этом я знаю толк, не так ли? Большое спасибо, Алеа.
— Всегда пожалуйста. — Алеа улыбнулась, и осмелилась наконец податься вперёд и коснуться его руки. — Кому ж лучше знать, как не той, которая у тебя училась?
Какой–то миг они дружно улыбались, глядя в глаза друг другу. Затем Магнус пошевельнулся, отводя взгляд и разрывая связавшую их невидимую нить, словно та стала слишком прочной и причиняла дискомфорт.
— Уже поздно, и мы оба измотаны. Я должен дать тебе выспаться.
Алеа с сожалением вздохнула, но заставила себя улыбнуться.
— А я тебе. Спокойной ночи, Гар. Надеюсь, ты найдёшь себе мягкую постель.
— Гар… — Магнус остановился в дверях и обернулся. — Приятно услышать данное имя в этом доме — напоминает мне о том, кем я стал.
— Покуда ты не забываешь, кем был, — ответила Алеа, — или что эти двое составляют вместе того, кто ты есть. Спокойной ночи.
Дверь за ним закрылась, и Алеа осталась одна, сидя в святилище его детства, окружённая напоминаниями о его детских идеалах, чувствуя себя в тот момент ближе к Магнусу, чем ей когда–либо доводилось раньше. За последние полчаса он рассказал ей о себе больше, чем за все четыре года, что она его знала.
— "Магнус, сюда!"
Магнус резко поднялся и сел на тюфяке у очага, с колотящимся сердцем, весь дрожа от потребности сражаться или сбежать. А затем он снова почувствовал зов — тревогу и ужас, и понял, что они исходят от отца. Отбросив стёганое одеяло, он вскочил на ноги, схватил халат и побежал к лестнице.