— Верно, брат — но подобно тебе, я должен ждать случая и надеяться, что он не представится.
— Наверно будет неплохо, если он не представится, по крайней мере с год или около того, если ты нуждаешься в отдыхе так сильно, как говоришь.
Магнус кивнул.
— В отдыхе и попытке понять страну, в которой родился.
— Да чего тут понимать? — недоумевающе нахмурился Джефри. — Если отбросить всю шелуху, то у нас самая простая нация.
— Но меня здесь не было, и мне не так просто отбросить её, — указал Магнус. — Хочешь верь, брат, хочешь не верь, но мне потребуется некоторое время и внимательное изучение недавней истории Грамария, прежде чем я снова стану чувствовать свою родную планету.
— Ты ж наверняка не мог стать настолько чужим! — возразил Джефри.
— Я не перестаю думать, что не стал; оглядываюсь кругом и вижу знакомые пейзажи, слышу знакомые звуки, прохожу по мирному городку и думаю, что все в нем такое же, каким было в моей юности, — отозвался Магнус. — А потом что–нибудь происходит, кто–нибудь поблизости скажет о каком–нибудь событии, про которое я ничего не знаю, или о каком–то общественном деятеле, про которого я никогда не слыхал, и заново осознаю, что страна эта стала для меня чужой.
— Грамарий никак не может быть чужим, — нахмурился по–прежнему не понимая Джефри.
— Больше, чем ты думаешь, брат, — вздохнул Магнус. — Томас Вульф верно сказал: "Нельзя снова вернуться домой".
Джефри нахмурился ещё сильнее:
— Ты же дома.
— Да, но за годы моего отсутствия дом изменился, и я тоже изменился, и мне потребуется некоторое время, чтобы найти себе новое место в жизни и снова стать частью королевства.
Джефри решил, что, в общем и целом, стремление Магнуса скорей найти себе новое место чем пытаться переть буром занять старое, возможно, не такая уж плохая штука.
— Как же ты тогда найдёшь себе такое место?
— Подходя к Грамарию так, как подходил к любой планете, на которой высаживался — как к новому миру, который я должен изучить прежде чем попробую что–либо сделать. У меня всегда уходило несколько месяцев на то, чтобы почувствовать тот или иной край и узнать основы его культуры, прежде чем я вообще начинал думать о каких–то действиях.
— И что это могли быть за действия? — спросил, снова насторожившись, Джефри.
— Ну, сперва выяснить, допустимо ли моё вмешательство, или дела и так обстоят отлично, такие какие есть, — принялся рассказывать Магнус, — но я неплохо судил об этом, отталкиваясь от тех исторических сведений, какие у меня имелись, и от своих наблюдений с орбиты; только на одной из тех планет была форма правления, подходившая её народу, хотя установить это оказалось очень трудно.
— А на остальных? — требовательно спросил Джефри.
— Я конечно же выступал за свержение тамошних тиранов, — ответил Магнус, — и старался сделать планеты неподдающимися махинациям ПОИСКа. С присущим юности высочайшим нахальством и величайшим высокомерием, я как–то не задумывался о том, что имею не больше прав вмешиваться, чем ПОИСК — но подобно им, я определённо делал это для него же, тамошнего народа Ошибка! Ошибка связи…
— И впрямь величайшее высокомерие, — нахмурился Джефри.
— По крайней мере я выбирал планеты, где основная масса населения была явно угнетена, — привёл довод в своё оправдание Магнус. — Первая сольная попытка у меня была на планете под названием Меланж, где колонисты предприняли собственную попытку устроить идеальное общество — в сущности культура восемнадцатого века, пудреные парики и помпадуры, кринолины и кюлоты — и клонировали нескольких привезённых с собой слуг в многочисленный низший класс. Конечно же, создав их, они стали их бояться и правили ими железной уздой гнёта. Современную технологию они сохранили, но только для себя.
— Что в основном аннулировало преимущества любых приборчиков, которые ты мог принести с собой!
Магнус кивнул.
— Поэтому я высадился на планете только с крестьянской одеждой на теле и космическим кораблём на орбите.
— По–глупому сунулся в самое пекло, брат!
— Конечно, — с удивлением подтвердил Магнус. — Не пытайся уверить меня, Джефри, будто ты поступил бы как–то иначе.
Джефри на миг уставился на него, а затем рот его расплылся в смущённой улыбке.
— Ну, да, но то ведь я, брат. Тебя я не стал бы подвергать опасности.
— Не больше чем я тебя, — парировал Магнус. — Проведя неделю скрываясь в лесу словно разбойник, пытаясь изучить тамошнее общество изнутри и потерпев неудачу, я благодаря везению вступил в контакт с одним местным жителем — Дирком Дюленом.
— По–моему, ты говорил, будто он был космонавтом, — непонимающе нахмурился Джефри.
— Был, но родился он керлом — именно так там назвали своих клонов — и сбежал ещё мальчишкой, после чего его поверстали в организацию других беглых керлов, ту, которая действовала уже больше века. Её основатели сумели удрать с планеты, заработали кое–какие средства и купили идущую ко дну межзвёздную грузовую линию, которая выкупила права снабжения товарами Меланжа — поэтому Дирк был местным парнем из отсталой культуры, но с современным образованием. И он также прошёл подготовку настоящих коммандос…
— Как и ты сам, — перебил его Джефри.
— Кое–какое сходство наблюдалось, — признал Магнус. — Мы бродили по стране, выискивая способы свергнуть пэров. Дирк объяснил мне, что время сейчас для этого самое подходящее; существовало пророчество, что ДеКад, вождь восстания, подавленного не один век назад, воскреснет из мёртвых и снова возглавит их, и если он вообще когда–либо собирался проснуться, то время это уже близко. К несчастью, меня захватил один пэр, который решил, что из меня выйдет идеальный гладиатор…
Он продолжал, рассказав о своём бое на арене, и Джефри зачарованно слушал, как его брат рассказывает фантастическую повесть о жестоком бое гладиаторов с пэрами, об автоматизированных схронах для аристократов и о пребывании в сумасшедшем доме — страшнейшем месте для телепата; оно привело Магнуса в кататоническое состояние — и о том, как Магнус, наконец, сам стал ДеКадом.
Взволнованный и потрясённый поворотами сюжета и напуганный опасностями, с которыми столкнулся Магнус, Джефри ругал себя за то, что не был там, дабы защитить своего старшего брата — как–то не подумав, что был тогда слишком молод.
— Менестрель! На пустырь идёт менестрель!
— Новые песни! Новости!
Вся молодёжь вдруг побежала обратно к деревне, оставив зерно простоять неубранным ещё один день. Диру выронил косу, побежал вместе со всеми, но Хирол толкнул его локтем в ребра, а Аркер подставил ножку со словами:
— Знай своё место, простофиля!
Диру споткнулся и упал; Хирол с Аркером рассмеялись и побежали дальше. Ленарь и её подружки хихикая пробежали мимо. Диру услышал, как одна из них говорит:
— Он даже на ногах удержаться не может!
Покраснев, Диру с трудом поднялся и заковылял следом, теперь уже прихрамывая. Он сумел оставить без внимания уколы боли, пронзавшие его голень всякий раз, когда его левая стопа касалась земли; она была в общем–то не сильной, определённо меньшей, чем смущение оттого, что девушки видели, как он упал — снова споткнулся о собственные ноги, вероятно подумали они.
Диру был ростом чуть пониже других парней, но куда более массивным. Массу эту составляли сплошь мускулы — ну, большей частью — но с виду так не казалось. Слишком много мускулов — он был медлительным; все другие парни могли ударить намного быстрее, и ударяли. У него было круглое как луна лицо с курносым носом, маленький тонкогубый рот и узкие глаза, редкие волосы мышастого цвета — определённо не загляденье, как постоянно напоминала ему мать. Он знал, что она права, так как деревенские девушки смотрели прямо мимо него и казалось никогда не видели его, если он не проявлял большей неуклюжести, чем выказывал обычно. Он ненавидел их за это. Ненавидел также и парней, за то, что те насмехались над ним и били его, если он смел огрызнуться. Но в один прекрасный день он найдёт способ расквитаться, в один прекрасный день… Но не сейчас. Молодёжь умолкла, пробираясь между хижинами на деревенский пустырь, и Диру расслышал звон струн. Сильно отстав от остальных и лишь немного опережая взрослых, он проковылял на пустырь, замедлил шаг и остановился, хватая воздух открытым ртом, но уже слушая песню.
— Когда холодный ветер в ночь дует над рекой,
(Лейся, лейся, песня, будет веселей!)
Король чудовищ сзывает свои войска на бой
Коне–, собако–, птице– и прочих кошколюдей!
А после, когда на рассвете встаёт туман–исполин
(Лейся, лейся, песня, будет веселей!)
Из тумана рванутся его легионы, страшилища все как один,
Там огры, драконы, уриски, один другого сильней!
Но сами выйти не могут они, как ни желай того,
(Лейся, лейся, песня, будет веселей!)
Их должен какой–то дурак пригласить, им надо найти его.
Тогда тотчас нахлынут они, любых кошмаров страшней!
Менестрель продолжал петь, описывая ужасы, которые год назад вырвались из тумана над текущей неподалёку от них рекой. Он не стал упоминать, как их выгнали обратно — все и так знали, что их разгромили Гэллоугласы, с подоспевшей следом за ними королевской армией, вырезавшей немногих сбежавших чудовищ. От этой повести у Диру запела кровь, ему представились чудесные картины героического юноши вроде него самого — но менестрель об этом не пел, он пел только о деянии, которое позволило чудовищам вырваться из своего ограниченного туманом царства, о глупости селян, попытавшихся успокоить страшных чудовищ, пригласив их явиться, думая будто их пощадят за такое проявление дружбы — но их вождь не пощадил никого; гигантская кошка Большеухая убила его на месте, прежде чем кудесники смогли отправить её обратно, туда, откуда взялась.
— И потому — не вздумайте их приглашать, вас в порошок сотрут, — пел менестрель. — К кому король чудищ благоволит, болтаются на ветру!