Диру внезапно осенило. Это неправда, это не могло быть правдой! Любой, кого боялись эти злобные селяне, должен быть другом Диру! И способ отомстить им всем…
Он содрогнулся и отринул эту мысль; даже они не заслуживали быть разорванными на части кошмарами. И слушал с большим вниманием, когда менестрель запел более весёлую песню, надеясь, что страшное видение рассеется.
Сидевшая в позе лотоса Алуэтта поднялась и молча ушла. Мгновенно озабоченный, но задержанный глубиной своего транса, Грегори дал своему сознанию устремиться вверх, пока, через несколько минут, не поднялся на поверхность и нахмурясь поднял голову. Поднявшись он бесшумно ступая двинулся следом за женой.
Он нашёл её у окна в их соларе.
— Что тебя тревожит, любимая?
Алуэтта осталась стоять спиной к нему, всего лишь отмахнувшись от него — но Грегори даже не читая её мыслей почувствовал излучаемое ею опасение. Он подошёл к ней сзади, раскрыв объятия, но у него хватило здравомыслия не прикасаться к ней.
— Это Магнус?
13
— Ты не должен читать моих мыслей, если я тебя не приглашаю!
— Я не читаю, — заверил её Грегори, — да мне и не нужна телепатия чтобы догадаться о причине твоей озабоченности. Любимая, будь уверена — Магнус полностью тебя прощает, насколько вообще может простить любой человек. А когда он узнает тебя, пройдёт даже эта теперешняя… неловкость… между вами.
— Не хочешь же ты сказать, будто он научится доверять мне!
— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил Грегори, — так как ты, за исключением твоей красоты и духа, настолько не похожа на ранившую его женщину, насколько это вообще возможно.
Алуэтта задушила в себе рыдание.
— Да, знаю, ты тогда не считала себя красавицей — но была ею, даже не проецируя никакого идеализированного образа. Тем не менее ты таки проецировала его, и он ассоциирует свою боль именно с тем образом, а не с твоим истинным "я".
— Тогда почему же он по–прежнему так холоден со мной? — Алуэтта резко развернулась к нему, и Грегори увидел, что щеки у неё мокрые, а глаза красные от слез. — Как мы можем жить дальше с висящей между нами моей невысказанной виной?
— Это пройдёт, — заверил её Грегори. — Она там сейчас только потому, что ты для него, во всех смыслах, чужой человек.
— Чужой человек и неприятное воспоминание! — Алуэтта упала наконец в его объятия и уткнулась ему лицом в плечо. — Ах, Грегори, как мы теперь будем жить с твоей семьёй. Я начала верить, что твои брат и сестра действительно примут меня в число своих, и их супруги тоже! И вот все пошло вкривь и вкось!
— Насколько я их знаю, — сухо ответил Грегори, — неприязненное отношение Магнуса никак не подействует на них. Боль его — может подействовать, но ты больше не вызываешь её.
— Но я вызываю! — подняла голову Алуэтта, глядя ему прямо в глаза. — Они с Алеа столь явно неравнодушны друг к другу, но он никогда не признается в этом даже самому себе — а почему? Из–за боли, которую я причинила ему десять лет назад!
— Его не может сковывать только та боль, которую причинила ты, — возразил Грегори. — И кроме того, как насчёт Алеа? Почему она не признается себе в том, что её влечёт к нему?
— Есть кое–какие проблемы. — Страхи самой Алуэтты отступали на второй план, когда она говорила о чьих–то ещё. — Даже не читая её мыслей, я вижу, что её ранили, и глубоко — да притом не раз, если я не ошибаюсь.
Грегори посмотрел на неё изучающим взглядом.
— Но они же четыре года путешествовали вместе. Неужто боль может так долго душить её?
— О, да! Поэтому я и не сомневаюсь, что подобная боль по–прежнему мучает твоего брата. — У неё снова навернулись на глаза слезы. — Ах, Грегори, он заразит и других своим отношением ко мне, даже если и не намерен этого делать!
— К нам, — твёрдо поправил её Грегори, — и если не по какой–то иной причине, он научится любить тебя хотя бы ради меня.
— Но если он сдержит обещание, данное отцу, то станет главой вас всех и настроит против меня Корделию и Джефри!
— Вы с Ртутью стали для Корделии сёстрами, которых у неё никогда не было, — твёрдо сказал Грегори. — Она не бросит тебя по приказу Магнуса — да он и не отдаст такого приказа, так как знает, что это настроит нас против него. Он может и командовал нами, когда мы были детьми, или полагал, будто командует, но определённо не будет делать этого теперь, когда мы выросли.
— Грегори, это человек громадной силы, я чувствую её! Большей, чем он обладал десять лет назад, намного больше! А в своих путешествиях он научился действовать тонко и манипулировать людьми. Я не смею выйти во двор замка, пока он там.
— Тогда мы будем оставаться здесь в нашей башне из слоновой кости. — Грегори теснее прижал её к себе. — Ты для меня определённо достаточно большой мир. Для чего мне ещё что–либо, покуда ты со мной?
Дрожа всем телом, Алуэтта подняла голову.
— О, мне тоже определённо ничего не нужно, кроме тебя и этой башни. Довольно с меня остального мира, пусть больше не надеется на моё присутствие.
С миг они глядели друг другу в глаза, а потом поцеловались. Алуэтта закрыла глаза и дала объятиям Грегори быть её вселенной, сосредоточившись только на ощущении его губ, рук, ладоней…
Через несколько часов, когда она крепко спала, Грегори поднялся с их постели и тихо оделся. Он оставил записку, заверяющую жену, что вернётся на следующий же день, ему нужно лишь заняться одним небольшим делом. Затем он спустился в низ башни, и, когда его разделяли с женой несколько этажей винтовой лестницы и она ничего бы не смогла услышать, — исчез с буханьем схлопнувшегося воздуха.
Незаметная осознала окружающие её звуки, но все равно полежала ещё немного, мысленно зондируя своё окружение. Убедившись, что поблизости никакой опасности нет, она открыла глаза и подняла голову. Поляну, где она решила денёк поспать, заливали пунктирные линии лунного света. Она восхищалась красотой этой сцены, пока желудок не напомнил ей, что пора поохотиться. Она поднялась, потянулась, а затем вышла, мягко ступая, на поляну и постояла, мысленно выискивая что–нибудь съедобное. Хотя видимые её зубы были зубами плотоядного, располагавшиеся за ними моляры — коренные зубы — были приспособлены для поедания растений. Маленький Народец настолько трепетно относился к защите своего леса, что, как она решила, более осмотрительным будет поискать какие–то орехи и ягоды.
Дело конечно заключалось не в том, что она боялась этих миниатюрных существ — ну, во всяком случае не сильно. Её собственные экстрасенсорные силы были настолько велики, что в одиночку никто из них, даже тот, который называл себя Паком, не имел больших шансов устоять против них — никогда, даже если почерпнёт сил у пяти–шести своих собратьев.
Вся беда в том, что он вполне мог привести с собой целых двадцать их, а то и больше. Нет, осмотрительность диктовала придерживаться некоторое время растительной диеты — по крайней мере, до тех пор, пока Незаметная не будет более уверена в намереньях Крошечного Народца. Она бесшумно шла среди деревьев, зорко выискивая с помощью ночного зрения что–нибудь съедобное на вид. Листья, кусты, грибы…
Инопланетянка остановилась, и нахмурясь уставилась на кочку чего–то похожего с виду на мох. Она опустила голову и принюхалась; пахло не мхом. Фактически запах походил на исходящий от древесной губки.
Ведьмин мох! Она помнила его по мыслям Магнуса. Гадая, действительно ли он чувствителен к телепатии, она направила на него мысль, воспоминание о крупном и сладком фрукте со своей родной планеты — и с удивлением уставилась на кочку, когда та втянулась в себя, округляясь с одного конца и заостряясь с другого, темнея до розовато–лилового цвета, пока перед ней не оказался лежащим фрукт её родного мира.
У неё снова заурчало в животе от голода; она опустила голову и понюхав, сочла аромат плода точно таким, каким ему полагалось быть. Незаметная гадала, будет ли он столь же хорош на вкус, но решила проявить осмотрительность.
Она присела на задние лапы, чуть склонила голову набок, рассматривая фрукт. Застыл ли он теперь в этой форме или она могла переделать его ещё во что–нибудь? Она пристально посмотрела на него, думая о палке, которую видела днём раньше, той, которая привлекла её внимание своей необычной узловатой формой.
Фрукт съёжился, цвет его потемнел, когда он вытянулся, отвердел и превратился в палку.
Незаметная уставилась на неё. А затем усмехнулась и ударила по палке лапой; та покатилась, как любая настоящая палка. Фактически, она и на ощупь казалась настоящей палкой. Инопланетянка снова склонила голову набок, думая о кинжале Алеа, а потом о мяче, в который, как она видела, играли дети на одной из посещённых ими планет, а затем в женскую ступку и пестик — и наблюдала за тем, как ком ведьмина мха прямо у неё на глазах менялся, принимая одну форму за другой.
Незаметная улеглась, пристально глядя на ступку и пестик. А как насчёт чего–то способного двигаться? Она подумала об эльфе, и ком начал меняться — но Незаметная сообразила, что маленькие люди могут рассердиться, если она сымитирует их или что–либо, обладающее разумом. И в последний момент передумала; ком мха отрастил ноги и грудь, но больше ничего. Она решила снова придать ему вид палки, а затем велела двигаться, и маленький человечек–палка замаршировал перед ней взад–вперёд.
В подлеске раздался шорох.
Незаметная в мгновение ока оказалась на ногах, круто разворачиваясь лицом к звуку — и увидела марширующих из палой листвы ещё с полдюжины людей–палок. Она уставилась на них, а затем усмехнулась, сообразив, что именно произошло — она не ограничивала своих мыслей; другие комья ведьмина мха приняли такую же форму как и тот, с которым она играла, и промаршировали к той, которая их придумала.
Снова шорох; она развернулась и увидела марширующие из чащи новые ходячие палки. Опять шорох; она крутанулась на месте и увидела шагающую из зарослей ежевики ещё дюжину. Она улеглась и усмехнулась, мысленно направляя их, и ходячие палки сошлись, сомкнули ряды и промаршировали прочь с поляны.