парни уже не раз колотили его. Страдая от унижения, он плёлся вброд сквозь этот поток смеха, пока не скрылся за деревьями с их благословенной прохладой тени и шум веселья начал стихать позади него. Следовать за ним в лес — в этом было, конечно же, мало смысла. Его догнал последний насмешливый крик:
— Да оставьте вы его в покое! Он пошёл делать предложение той медведице, о которой мы ему сказали.
И ещё один последний взрыв смеха.
Диру пёр в глубь леса, толком не зная, куда и зачем идёт, полный страдания и ярости. В один прекрасный день он отомстит им, Рие и Ленари, Хиролу и Аркеру — всем им, кто всегда презрительно кривил рот при виде него, всей этой молодёжи, которая с детства насмехалась над ним. Он понятия не имел как именно, но он отомстит!
И тут его осенила мысль, и он замер, уставясь невидящим взором на деревья перед собой, сообразив, как именно он сможет отомстить — и не через год или позже, а завтра! Он снова двинулся через лес, но теперь уже целеустремлённо, шагая как можно быстрей к реке.
Род выехал на городскую площадь, неровный круг футов так ста в поперечнике, окружённую трехэтажными домами с отштукатуренными стенами и вынесенными наружу балками, сплошь с какими–нибудь лавками на первых этажах — но теперь закрытыми. Горожане с мрачным видом собрались вокруг воздвигнутого в центре площади эшафота, из неошкуренного и необструганного свежесрубленного дерева. Слева от эшафота подымались скамьи трибун, отделённые от него десятью футами пространства и пятьюдесятью ощетинившимися копьями ратниками — но не в ливреях Логайра. Их цвета совпадали с яркими красками одежд сидевших на скамьях, нарядов из атласа и бархата, призванных показать их богатство и власть, а мечи у них на боках говорили не только об их военной подготовке, но и о готовности пустить их в ход и начать войну, если им не понравится вердикт.
Род сделал вдох, с холодком в сердце сообразив, что мятеж может вспыхнуть прямо здесь — мятеж или гражданская война; он увидел дюжину рыцарей, сидящих на лошадях у противоположного конца эшафота с двумя десятками ратников, выстроившимися позади них, и ещё множеством рассеянных в толпе. Судья принял военные меры предосторожности, но его личные вооружённые силы не смогут предотвратить битву. Это под силу только ясному мышлению и умному суждению.
Между высоким креслом судьи у одного конца эшафота и Ансельмом с его союзниками у другого стояла виселица. Лучи вечернего солнца поблёскивали на свисающей с перекладины цепи.
— Я и не знал, что мы прибудем на казнь Джорди! — оценил обстановку Род.
— И я тоже. — Ровена соскользнула с седла; несколько её охранников бросились помочь ей, но она уже подымалась по грубо сколоченной лестнице. — Я должна просить за него! — Она чуть ли не бегом кинулась к сидевшему в кресле судьи молодому человеку и бросилась ему в ноги, склонив голову — но Роду хватило всего одного взгляда, чтобы понять, сколь невелики её шансы. Диармид Логайр был в высшей степени логичным человеком и гордился своей способностью отбрасывать эмоции при рассмотрении сложного вопроса.
Род ощутил дуновение ледяного ветра, не шелохнувшего ни единого листка на окружающих деревьях и не имеющего никакого отношения к погоде. Если предупредить войну могло только ясное мышление и здравое суждение, то возможно все они в большой беде. Род вполне доверял способности Диармида ясно мыслить, но не был уверен в другом: с людьми Диармид разбираться не умел.
Род быстро обвёл взглядом других стоящих на помосте. Ближе всего к нему расположилось трое мужчин постарше, сплошь мрачного вида. В центре их был худощавый, чисто выбритый седовласый человек со злым лицом. Род узнал его — старший брат короля, Ансельм, лишённый прав состояния за измену, пониженный в ранге до сквайра и вынужденный проводить жизнь в безвестности. Род слышал, что Ансельм женился и ему очень хотелось бы встретиться с его женой, увидеть эту изумительную женщину, которая вышла замуж за человека, обречённого жить опозоренным. Должно быть она действительно любила его.
Позади Ансельма и его сторонников стоял с десяток ратников в его ливрее. Род почувствовал, как волосы у него встали дыбом.
В центре помоста он увидел молодого человека с обнажённой грудью и связанными за спиной руками, стоящего там под золотой цепью — черноволосого юношу на редкость красивой наружности, должно быть, Джорди. Род вдруг понял, что привлекло к нему Ровену.
— Милосердия, добрый судья! — Ровена откинула вуаль и подняла на Диармида блестящие от слез глаза, давая ему лицезреть свою поразительную красоту. — Умоляю вас, помилуйте моего мужа!
Среди стоявших с Ансельмом лордов возникло брожение и ропот — и ещё один в ответ на него среди ратников, и даже со стороны рыцарей и солдат за спиной у Диармида.
Вся толпа, казалось, затаила дыхание, а все мужчины вздохнули от восхищения и зависти. Красота леди Ровены подействовала на всех, а её трагические слезы и хрупкость вызывали у всех мужчин желание броситься защитить её.
У всех, кроме Диармида. Быстро взглянув на него, Род увидел, как расширились глаза этого юноши, как его руки сжали подлокотники кресла — но голос его оставался бесстрастным и спокойным, когда он ответил:
— Миледи, он нарушил закон.
— Любимая, не унижайся перед сим бессердечным человеком! — крикнул Джорди так, словно это у него разбито сердце.
Диармид сузил глаза, руки его ещё плотнее сжали подлокотники.
— Нет позора в том, чтобы просить помиловать мужа! — выкрикнула Ровена. — О добрый судья, приговори его к любому наказанию, кроме смерти!
— Я б так и поступил, если бы дозволял закон, — сказал Диармид с куда большим сочувствием в голосе, чем когда–либо доводилось слышать у него Роду. — Я б так и поступил и вернул бы его тебе, но закон ясен, и он сам признался, что браконьерским образом застрелил шестнадцать королевских оленей.
— Оленей, право охотиться на которых ему полагалось иметь! — выкрикнул Ансельм так, словно эти слова вырвались у него сами собой. — Великие лорды всегда обладали привилегией охотиться в королевских лесах, а герцогом Логайра полагалось бы быть Джорди, а не его мямле–кузену.
— Так оно и было бы, если бы ты не лишил его полагающегося ему места своей изменой. — Диармид поднял голову и посмотрел каменным взглядом на дядю, а его стража взялась обеими руками за пики.
Стоящие рядом с Ансельмом придвинулись к нему и что–то гневно зашептали, а лорды позади него слегка выдвинули мечи из ножен — но взглянули на рыцарей за спиной у молодого герцога, который, казалось, подался вперёд, на стражников рядом с Диармидом, с Джорди, и ещё на тридцать, стоящих на земле у эшафота, с пиками и алебардами наготове — и Ансельм смог лишь сжать в бессильной ярости кулаки.
Диармид снова повернулся к Ровене.
— Он похитил шестнадцать королевских оленей короны, и должен быть повешен за любого из них. Таков закон, и он признал своё преступление. Я не могу простить Джорди.
Ансельм страдальчески вскрикнул и схватился за эфес меча, и находившийся рядом с ним ещё более настойчиво зашептал ему что–то — но лишённый прав состояния лорд лишь стоял дрожа всем телом.
— Милорд, разве вы не можете смягчить закон? — воскликнула Ровена.
— Если отбросить в сторону законы, то королевство впадёт в хаос, и тогда пострадают все, — объяснил ей Диармид.
— Я жду ребёнка! — крикнула Ровена. Ансельм застонал, а Джорди и сам вскрикнул.
22
— Увы, муж мой должен узнать о сём вот так вот! — по щекам Ровены текли в три ручья слезы. — Но я уверена в сём — через семь месяцев у меня будет ребёнок! Ужель я должна родить сироту?
— Любимая! — Джорди дёрнулся было к ней, но стражники рванули его обратно. Он с дикой яростью бросился на них, пусть и со связанными руками, но один из стражников зажал его в борцовский захват.
— Мне жаль вас, — серьёзно ответил Диармид, — но покуда я герцог Логайра, ни вы, ни ваш ребёнок не будете ни в чем нуждаться. Возвращайтесь к себе в имение, леди, и позаботьтесь о своём ребёнке.
Она встала и рыдая отвернулась к Ансельму, который обнял её и крикнул, глядя поверх головы невестки на Диармида:
— Бессердечный принц! Неужто ты не можешь проявить милосердия даже к своему же кузену?
— Именно потому, что он мой кузен, милорд, я и не смею делать никаких исключений из закона, — не замедлил с ответом Диармид. — Или пусть люди говорят, что один закон для короны и её родственников и другой — для всех прочих? Правосудие должно быть одинаково для всех!
— Да, правосудие. — И с этими словами Род поднялся по лестнице на помост. — Но иногда, чтобы добиться правосудия, закон надо смягчать милосердием.
— Гэллоуглас! — вскрикнул в гневе и отчаянии Ансельм, а Ровена в ужасе подняла взгляд на Рода, открыв, что возможный защитник оказался злейшим врагом её семьи.
— Лорд–чародей! — Лицо Диармида на миг отразило чувство облегчения. — Как вы сюда попали?
— Я буду защищать здесь дело правосудия, милорд герцог. — Выражение лица Диармида напомнило Роду, насколько же молод на самом деле этот юноша. — Лесные Законы — дело хорошее и полезное, поскольку они не дают истребить всех оленей и позволяют отстреливать их ровно столько, чтобы они не пожрали всю свою еду и не умерли с голоду — но не слишком ли жёстко добиваются их соблюдения? Разве цель сохранения оленьих стад как раз не в том, чтобы благодаря им можно было в случае нужды накормить голодных людей?
— Здравое обоснование, — задумчиво произнёс Диармид. — История говорит нам, что Лесные Законы были созданы только с целью сохранить оленей в качестве развлечения для великих лордов — но вы даёте нам более великую цель, лорд–чародей.
Ансельм уставился на него во все глаза, не в состоянии поверить, что Род на стороне его сына — Джорди ошеломлённо воззрился на него, Ровена посмотрела на Рода с внезапной безумной надеждой.
— И данную цель наверняка следует здесь учитывать, — продолжал развивать свою мысль Род. — Разве развлечение для немногих важнее жизней крестьян?