— Но не станет об этом говорить — не нарушит его доверия, как сказала она мне. И это означает, что вы — единственная моя надежда узнать то, что я хочу.
— А разве он сам тебе не расскажет? — На лбу Рода пролегли морщины печали. — Было время, когда он отличался своей открытостью.
— В самом деле? — Алеа пугающе пристально заглянула Роду в глаза. — Когда он был мальчишкой? Расскажите мне о нем!
Род несколько минут смотрел на неё изучающим взглядом, а затем ностальгически улыбнулся, устремив взор куда–то вдаль.
— Он был толковым и смышлёным, хотя всегда с тем преувеличенным чувством ответственности, которое приходит с положением старшего сына…
— Должно быть и время, когда он не был старшим сыном, — поднажала Алеа. — Ведь Корделия на три года младше него, не так ли? Каким он был, когда оставался единственным ребёнком?
— Смелым, — улыбнулся Род, оглядываясь на минувшие годы. — Жизнерадостным, всегда счастливым, немножко озорным — и очень смелым. Ему никогда и в голову не приходило чего–то бояться. — Он повернулся к ней с образующейся между бровей морщинкой. — Знаешь, он тогда был блондином — золотистым блондином.
— Нет, не знаю. — Алеа глядела широко раскрыв глаза, жадно впитывая каждую кроху сведений. — Как же он мог стать брюнетом?
— Так вышло в результате одного небольшого путешествия, в которое отправилась наша семья, — рассказал Род, — на экскурсию в страну фейри, где и впрямь действовала магия, и где мы открыли, что у каждого из нас есть свой аналог, человек, очень похожий на нас и играющий в своей стране роль, во многом схожую с теми, какие играли мы здесь, на Грамарии.
— Это всего лишь повесть, не так ли? — спросила Алеа.
— Нет, куда как более чем просто сказка. — И Род рассказал ей, как трехлетний Джефри угодил в ловушку врат между измерениями, как вся семья отправилась следом за ним, и как, уже немало лет спустя, когда все четверо детей попали в затруднительное положение, выбраться из которого они не могли даже с помощью своих пси–способностей, Магнус дотянулся с помощью Грегори и его аналога, Видора, до своего альтернативного "я", Альбертуса, старшего сына лорда Керна[42], и позаимствовал его таланты — но приобрёл больше, чем ожидал, так как волосы у него сделались чёрными, как у его аналога, а в его жизнерадостном характере развилась мрачная сторона, которая обычно оставалась скрытой, но всплывала на поверхность, когда он был расстроен.
— Слишком фантастично, чтобы поверить, — выдохнула Алеа, но Род видел по её лицу, что она как раз поверила.
— А я вернулся из того путешествия с совершенно ужасным нравом, — признался Род. — У меня ушёл не один год, прежде чем мне удалось избавиться от него — да и то только с помощью Гвен.
— Именно это и имел в виду Магнус, говоря, что вы исцелились, когда он пострадал? — спросила Алеа.
— Он так сказал? — удивлённо переспросил Род, а затем ответил: — Хотя понимаю. Произошло это конечно ни тогда — не один год спустя. Понимаешь, я впал в бредовое состояние — последствия попытки отравления, но теперь оно прошло…
Алеа вспомнила рассказанное Магнусом и придержала своё мнение по данному вопросу — Я всегда чувствовал себя очень виноватым из–за этого, — продолжал Род, уставясь на пламя костра. — Не сойди я как раз тогда с ума, прояви я больше терпения и понимания, то возможно сумел бы защитить его… — голос его стих, а взгляд сделался ещё более пристальным.
Алеа увидела его боль и сочувственно коснулась ладонью его руки.
— Нельзя винить себя за болезнь, — мягко сказала она.
— Да. Да, нельзя, — Род с мрачной улыбкой повернулся к ней. — Или, если и можно, то не следует. Но время для такой болезни оказалось самым неудачным — злосчастное совпадение, если угодно.
Это слово заставило сработать сигнализацию в глубине мозга Алеа, и та мигом напряглась.
— Магнус говорил, что вы учили его остерегаться совпадений, — сказала она.
Род уставился на неё.
Через минуту он кивнув, снова повернулся к костру.
— Да, я учил его этому. Следовало б и самому помнить об этом. Странно, как же я не понимал этого вплоть до данной минуты — но та гадюка, которая ужалила его, запросто могла проникнуть в мои мысли и снова раскочегарить безумие, чтобы не дать мне помочь ему.
— Кто была та гадюка? — тут же прицепилась Алеа, и, когда Род промолчал, сидя с виноватым видом, она догадалась: — Это ведь была Алуэтта, не так ли?
— Тогда её звали Финистер, — уведомил её Род, — почти иная личность. Алуэтта — это имя, которое ей дала её настоящая мать до похищения — ещё во младенчестве — Он повернулся к ней с очень серьёзным взглядом, положив руку на её ладонь. — Ты не должна винить её за сделанное ею — она сама достаточно винит себя. Её вырастила и воспитала пара эмоциональных убийц, которые промыли ей мозги, доведя девушку до паранойи, разрушив её самоуважение, извратив её природную доброту в жажду крови и разрушения, и оставив её эмоционально изувеченной. Исцеление её было самой трудной работой, за какую когда–либо бралась Гвен — но также и самым главным её достижением, стоящим в одном ряду с детьми, которых она вырастила сама.
Алеа заметила, что он не упомянул о собственной роли в том воспитании, но у неё хватило осмотрительности не спрашивать, почему.
— Ладно, я постараюсь не винить Алуэтту, хотя и вижу, как тяжело приходится Магнусу, когда то же самое пытается сделать он. Почему? Что же она сделала с ним?
— Пообещай не ставить ей этого в вину.
— Постараюсь проявить доброту и понимание и не осуждать. Я могу пообещать не мстить, но не могу пообещать не желать мести.
Род с минуту глядел ей в глаза, а затем коротко кивнул.
— Достаточно хорошо. Большего просить я не имею никакого права. Ну, в таком случае, сделала она вот что. — Но он снова перевёл взгляд на пламя костра, когда рассказал ей о гигантских способностях Алуэтты как проецирующей телепатки, о её умении заставлять встреченных ею людей думать, будто они видят какую–то совершенно иную особу — более прекрасную или более безобразную, в зависимости от того, что ей требовалось в данной ситуации — и о её таланте мгновенно гипнотизировать, склоняя разум жертвы влюбляться в неё даже когда она представлялась в самом безобразном обличье. Он рассказал ей, как Финистер прикинулась неверной молодой женой старого рыцаря, которая заманила Магнуса к себе в опочивальню и подстроила все так, что к ним ворвался её "муж". Затем он рассказал, как Финистер притворилась самой безобразной ведьмой северной округи, о том, как она заставила Магнуса все равно влюбиться в неё, о его сопротивлении и о том, как она вынудила его поверить, будто он стал змеем[43], обязанным вечно ползать вокруг основания дерева — а потом о том, как Корделия разбила эти чары и вернула брату человеческое мировосприятие. Далее он рассказал о дикой, волшебной красавице, увлёкшей Магнуса в ещё более дикую погоню за ней и, когда он влюбился в неё, бросившей его, ввергнув тем самым в отчаяние, в настолько глубокую депрессию, что он даже не видел, что она не настоящая, не мог вырваться из её тисков — но отправился, побуждаемый родителями, на поиски Зелёной Ведьмы, которая исцелила его от самых худших эффектов той депрессии, хотя и не смогла избавить его от слишком глубоко засевшего остаточного презрения к себе.
— Значит, Зелёная Ведьма оставила его в таком состоянии, в котором его можно исцелить, но пока никто этого не сделал, — медленно произнесла Алеа.
— Ей это было уже не по силам, — ответил Род, — возможно потому, что Магнусу требовалось время, чтобы притупилась боль, или потому, что он достиг той эмоциональной точки, на которой мог понять, и не только умом, но и глубоко внутри, что те кажущиеся различными женщины были на самом деле лишь одной в трёх разных обличьях, и что не все женщины подобны им.
— Вы хотите сказать, что не все мы стремимся поработить или унизить его?
— Именно это, — кивнул Род. — И не только.
— Значит, по–вашему, он все ещё способен полюбить?
— О, да, — подтвердил Род. — Понимаешь, он вырос в очень тёплой и любящей семье, пусть даже у него был отец, способный без предупреждения впасть в ярость. Этого определённо достаточно для возможности полюбить.
— Несмотря на пережитое им?
— Из–за выпавших на его долю тяжёлых испытаний ему определённо будет труднее полюбить вновь, — признал Род, — особенно оттого, что эти испытания, также как пребывание сыном двух исключительных людей, оставили его с низким самоуважением. Но это не значит будто он не может полюбить — это означает лишь, что ему понадобится время — много времени — с женщиной, которой он может доверять, зная, что она никогда не обратится против него, какие б там удобные случаи ей не представлялись.
Алеа сидела не шелохнувшись и не говоря ни слова.
— Ты несколько раз теряла с ним самообладание, не так ли? — мягко предположил Род.
Алеа напряглась, но сумела коротко кивнуть.
— Это не будет иметь значения, — заверил её Род, — поскольку все происходило открыто и честно, даже если ты швыряла в него все оскорбления, какие только смогла придумать, пытаясь ранить его побольнее, или обвиняла его в том, чего он не делал и заставляла пытаться угадать, в чем же его винят.
— Да, — медленно проговорила Алеа. — Я по крайней мере выступала открыто — возражала ему напрямик — хотя то, из–за чего я ссорилась с ним, не всегда бывало настоящей причиной спора.
Род подождал продолжения.
— На самом–то деле я сердилась не на него, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал, — но тогда я не понимала этого.
— Думаю, он понимал, — сказал Род. — Я б не тревожился из–за подобных стычек — особенно если они остались в прошлом.
— О да, — подтвердила Алеа. — Было несколько лет, когда я набрасывалась на него всякий раз, когда испытывала гнев или страх. Но теперь этого меньше. Намного меньше.