– Мы с Форстменом застали тут страшный разгром. Кто-то успел порыться в квартире до нашего прибытия. Может быть, тот же тип, который стащил вещи Кении из хосписа.
– Его вещи всего лишь временно затерялись, – не столько сказала, сколько рявкнула она.
Он кивнул, решив не спорить на эту тему. Поставил телефон на пол и начал подниматься с матраса. Ему хотелось сделать это изящно и непринужденно, однако усилие оказалось чрезмерным, и его повело в сторону. Мэри, подавшись вперед, успела поддержать его.
– Где мои двадцать один, – вздохнул он.
– Что?
Он улыбнулся. Он никогда не понимал, что его улыбка производит на некоторые женские сердца сокрушительное воздействие.
– Это строчка из одного стихотворения. Мой приятель часто цитирует ее, чтобы напомнить, что мы все уже не молоды.
– А когда мне было двадцать один, я услышала такой стишок:
Раздай все кроны, фунты, все гинеи раздай,
А сердце – ни в какую, его не отдавай,
Уж лучше все до нитки раздай и растеряй.
Но мне было всего двадцать один и я этого, конечно, не поняла.
– А я в том же возрасте, в двадцать один, услышал:
Коль разобьется сердце, накинется тоска И не отпустит горе тебя наверняка.
Теперь мне сорок два, и я в полной мере оценил правоту этих слов. – Он снова улыбнулся. – Хотя, собственно говоря, мне было тогда не двадцать один, а двадцать два.
– Значит, теперь вам сорок два?
– В этом роде.
– Хотелось бы мне познакомиться с этим вашим приятелем, который любит стихи.
– Если вы хотите выпить кофе, то это можно сделать прямо сейчас.
Последний раз застыв в дверном проеме, он выключил свет. Словно понадеявшись на то, что темная квартира в последний миг что-нибудь подскажет.
– Эй, что там происходит? – донеслось с нижней лестничной площадки.
Свистун закрыл дверь и следом за Мэри спустился по лестнице.
Пожилая женщина в халате, волосы которой были убраны под сетку, с явным подозрением уставилась на них обоих.
– Кто вы такие? – спросила она.
– Я пришел с родственником мистера Гоча, – ответил Свистун.
– А вы тоже родственница? – язвительно спросила женщина у Мэри.
– Нет, она со мной. А родственник мистера Гоча уже уехал.
Старик, который приехал с вами? Я его ви-дела. А как насчет мужчины в черном? Он что, тоже Родственник?
Что еще за мужчина в черном?
– Он прибыл на место первым.
– А как он выглядел?
– Ему, по-моему, лет тридцать. Черная рубашка, черные брюки. Черные волосы на пробор, сзади заплетенные в косичку красной резинкой или ленточкой.
– Вам бы на суде свидетельницей выступать.
Свистун поглядел на Мэри. Она вроде бы смутно вспомнила человека из закусочной, но тут старуха сказала:
– А я и выступала, причем не раз.
– Не знаю я никакого мужчину в черном, – сказал Свистун. – Я прибыл со стариком. Он попросил меня задержаться и все хорошенько осмотреть.
– Чего ради?
– Просто, чтобы проверить, все ли в порядке.
– В каком смысле?
– Сам не знаю.
– О чем вас ни спроси, ничего-то вы не знаете.
– Но вам не о чем беспокоиться, – сказал Свистун. – Просто объясните мне…
– А я и не беспокоюсь. Что я, по-вашему, беспокоюсь?
– … как найти управляющего.
– Это как раз я и буду. Иначе чего ради я бы тут разгуливала в халате. Как вас зовут?
– Свистун. То есть Уистлер. Моя фамилия Уист-лер. А это вот Мэри Бакет.
– Свистун и Бакет! Нарочно не придумаешь. Но вы-то это как раз придумали.
– Мы вас не обманываем, – сказала Мэри. -Миссис…?
– Прагер.
– Вы уже слышали, миссис Прагер, что мистер Гоч сегодня умер? – спросила Мэри.
Миссис Прагер старалась казаться суровой женщиной и все же на глаза ей навернулись слезы.
– Бедняга, – вздохнула она. – Что ж, ничего удивительного.
– А почему?
– Он был наркоманом и вытворял черт знает что со своим телом. У него были нехорошие друзья и он торговал собой на панели. Искал земного рая, а превратил собственную жизнь в настоящий ад… Ну, а вы-то кто такие?
– Я главная сиделка лос-анджелесского хосписа, миссис Прагер, – ответила Мэри.
– Там он и умер?
– А вы что, не обратили внимания на то, что он в последнее время не жил дома? – спросил Свистун.
– Жильцы приходят и уходят. Платят деньги за то, чтобы обзавестись крышей над головой. А вмешательства в свою жизнь они не терпят. Но, конечно, я знала, что он болен. Только не знала, куда именно его положили. Лос-анджелесский хо… Ну ладно, неважно. Последняя станция метро. – Она поглядела на Свистуна. – А вы доктор?
– Нет, я частный детектив.
– Ищейка? Что-то не похожи вы на ищейку.
– А вы часто с ними сталкиваетесь?
– Ну, телевизор-то я смотрю.
Кино и телевидение превратили каждого из нас в эксперта относительно того, как должен выглядеть представитель любой профессии, подумал Свистун.
– Не скажете ли вы нам, миссис Прагер, где Мистер Гоч держал машину? – спросил Свистун.
– Какую такую машину? Кении не мог позволить себе машину. Все, что он зарабатывал, он закачивал себе в вену или втягивал в ноздри. Или покупал всякие амулеты, талисманы и тому подобную чепуховину.
– Амулеты и талисманы?
– Фетиши, "кошачий глаз", всякие веревочки, колокольчики.
– А откуда вы это знаете?
– Он ими передо мной похвалялся. Ерунда, самая настоящая ерунда.
– А вы в таких делах разбираетесь?
– На цыганских картах гадать умею. И еще кое-что.
– А вы когда-нибудь пытались предсказать Кении его будущее?
– А для этого и гадать было нечего. Будущее Кении было написано у него на лице.
– Что ж, спокойной ночи, миссис Прагер, – сказал Свистун. – Надеюсь, больше вас сегодня никто не побеспокоит.
– Лучше о себе позаботьтесь!
Она отвернулась, услышав шум приближающихся шагов.
– А вот и они.
Теперь уже и Свистун увидел двух полицейских в форме.
– Я вызвала их час назад, когда тот, первый, прокрался по лестнице. Да не беспокойтесь вы! – Она правильно разгадала опасения Свистуна. – Про вас двоих я им ничего не скажу.
– Неужели, миссис Прагер, вы так уверены в том, что мы именно те, за кого себя выдаем? " спросила Мэри.
– Знаете ли, время от времени людям имеет смысл верить на слово.
И морщинистое лицо старухи расплылось в улыбке.
Удаляясь, Свистун и Мэри поравнялись с двумя молодыми полицейскими.
– Это вы нас вызвали? – спросил один из них, поправляя на поясе дубинку.
– Вон та старуха в халате, – ответил Свистун.
Глава пятнадцатая
В особняке Уолтера Кейпа, высящемся на холме, имелся зал, похожий на командный пульт управления космическим кораблем, как их показывают в кино и в телесериалах. Огромные полукруглые окна, несколько выдвинутые из корпуса здания, вызывали у каждого, кто опускался здесь в кожаное кресло, ощущение, будто он парит в космосе, а где-то далеко внизу мерцают огни утопленного в воде города инопланетян.
В ходе разговора они и любовались городом, казавшимся еще ослепительней и прекрасней, чем он есть на самом деле. Они – это сам Уолтер Кейп в черных брюках, белой шелковой рубашке и элегантном пуловере (он казался человеком, любящим мрачные ночные часы, да так оно на самом деле и было) и Бенну Рааб, по-прежнему во всем черном.
Рааб смотрел на собственное отражение в оконном стекле: это отражение ему льстило, скрывая все мелкие изъяны во внешности.
А Кейп смотрел на любующегося собой Рааба. Он прекрасно понимал чувства этого куда более молодого, чем он сам, человека, хотя бы потому, что и сам порой поддавался (да и поддается по сей день) подобному самообольщению.
– Не хотите ли со мной отужинать? – спросил Кейп.
– Договорились.
– А что вам будет угодно?
– Да то же самое, что и вам.
Раабу страшно польстило, что этот богач, платящий ему за его услуги такие деньги, приглашает его, вдобавок ко всему, отужинать в своем обществе.
Вошел и остановился в шести шагах за спиной у них слуга, больше похожий на спортивного тренера или на санитара из психиатрической лечебницы. Рааб даже не заметил и, соответственно, не понял, каким образом Кейп вызвал его.
– Шатобриан на двоих, Малькольм. Свежую спаржу. Картофель под паром. Дюжину устриц для начала. Пальмовые листья с клубничным джемом. Вино на ваше усмотрение. А сперва два мартини. Благодарю вас, Малькольм.
Слуга удалился.
Кейп, прочистив горло, отпихнул ногой стоящую на полу продуктовую сумку.
– И это все его пожитки? – спросил он голосом, похожим на крик больших черных птиц, вьющих гнезда на линиях за неприступной стеной особняка.
Рааб положил сумку себе на колени и принялся Доставать по одной и раскладывать на журнальном столике находящиеся в ней вещи: полупустой спичечный коробок, записную книжку, блокнот с отрывными листками, чековую книжку, шариковую ручку, брелок с тремя ключами, бумажник, тридцать два доллара в серебряной монетнице и восемнадцать центов мелочью.
Кейп окинул эти предметы взглядом, затем подался вперед и всмотрелся попристальней, как будто ожидая того, что один из этих предметов вдруг оживет или шевельнется. Положил руки на стол. Руки были в резиновых хирургических перчатках.
Рааб позволил себе едва заметно улыбнуться. Забавно было, что этот практически уже старик испытывает такой ужас, соприкасаясь с вещами, хотя бы отдаленно связанными со СПИДом. В его возрасте болезнь, наверное, даже не успела бы развиться до летальной стадии, – он умер бы раньше и по другой причине.
– Его крови ни на чем из этого нет, – успокаивающе сказал Рааб.
Кейп ничего не ответил. Кончиком пальца отодвинул монетницу с купюрами и горку мелочи, придвинул их к Раабу.
– Уберите это.
Рааб сгреб все в одну кучу и убрал. Ему не понравилось, что ему как бы давали на чай деньгами мертвеца.
Двумя кончиками пальцев Кейп приподнял каждый из носовых платков, подержал его на весу, пока тот не раскрылся, осмотрел с обеих сторон, а затем уронил в продуктовую сумку, услужливо придвинутую к нему Раабом.