– Если мы имеем возможность посылать человека на Луну и вести войны за океаном, то почему бы нам не позаботиться о бедных и о бездомных? – с некоторой долей иронии произнес отец Мичем. В его словах нетрудно было распознать цитату из бесчисленных речей на столь же бесчисленных благотворительных обедах.
Возглавив шествие, отец Мичем, тем не менее, воспользовался тем же полуразрушенным участком ограды, что и Свистун.
– Надеюсь, миссис Маргарет нас не заметит. Она страшно злится, когда я, сокращая путь, перелезаю через ограду, – сказал отец Мичем. – Почему бы вам не подождать меня в читальном зале? Там чуточку прохладней.
– Мне показалось, что вашей секретарше не понравилось бы, если бы в ваше отсутствие в дом вошел посторонний мужчина.
Отец Мичем одобрительно посмотрел на Свистуна: парень не промах, если он смог понять такое про миссис Маргарет с первого взгляда.
– Нет у меня секретарши. А есть – и мне в этом отношении повезло – миссис Маргарет. Я подобрал ее на улице в Лос-Анджелесе. Она была пациенткой государственной психиатрической лечебницы, а когда лечебницу закрыли, ее вышвырнули на улицу.
– Чтобы о ней позаботились муниципальные власти, – не без горечи поддакнул Свистун.
– Она смастерила себе хижину из картонных коробок на виду у местного отделения крупнейшего в мире банка.
– Японского?
– Разумеется.
Они подошли к задним дверям, поставили корзину на каменную приступку. У стены здесь стояла деревянная скамья линяло-голубого цвета. Отец Мичем сел на нее, достал из заднего кармана красный носовой платок и отер лицо.
– Она боится, что в доме ее изнасилуют, – пояснил отец Мичем. – На улице она совершенно бесстрашно встречается с незнакомыми мужчинами, но если кто-нибудь войдет в дом в мое отсутствие, непременно запаникует. Хотите выпить холодненького?
– Неплохо бы, – признался Свистун. Затем, мотнув подбородком, указал на руки священника. – Вы в крови, отец.
Мичем, ничего поначалу не поняв, уставился на Свистуна, затем сообразил, о чем он, поднялся с места, подошел к рукомойнику, пустил воду. Через плечо он оглянулся на Свистуна.
– Вам, должно быть, неудобно называть меня отцом?
– Я в титулах не разбираюсь.
Отец Мичем кивнул, словно одобрив подобный подход к делу.
– Миссис Маргарет, – позвал он. – Миссис Маргарет!
– В чем дело?
Она уже появилась в дверях.
В присутствии священника, способного защитить ее, она казалась совершенно другим человеком – самоуверенным, даже, пожалуй, властным.
– Найдется у нас в холодильнике пара пивка?
– Я не пью пива, – сказал Свистун.
– Что-нибудь покрепче?
– Я вообще не пью.
Отец Мичем отошел от рукомойника, помахал руками, чтобы просохли, поглядел на Свистуна не без одобрения.
– Я приготовила лимонад, – сказала миссис Маргарет, исчезая в глубине дома.
– Трудно приходится? – спросил отец Мичем.
– Бывает.
– Знаю по себе. Речь не об алкоголе, а о других потребностях. Говорю вам, мне это знакомо. Когда я был молод. И молодые женщины искушали меня, как бы проверяя глубину моей веры. Понимаете, что я хочу сказать?
– Есть женщины, которых хлебом не корми, только дай соблазнить католического священника.
– А есть и такие, которых особенно радует, если ему все-таки удается устоять. Поэтому они и предпринимают свои попытки. Ведь мы не умеем по-настоящему доверять друг другу. Мы все время друг друга испытываем и проверяем. Это сущий бич наших дней. Вы это осознаете?
– И вот, – продолжил священник, – молодые женщины искушают молодого священника, и желая, чтобы он пал, и, в то же самое время, не желая этого, но совершенно не понимая, на какие страдания они его обрекают. – Он вновь опустился на голубую скамью. – Давайте прямо здесь посидим и выпьем холодненького. В доме на самом деле ничуть не прохладней. Мне просто нравится думать, что там прохладней.
На скамейке места на двоих хватало с избытком. Отец Мичем начал разговор:
– Миссис Маргарет сказала мне, что вы ищете духовной поддержки. Но мне не кажется, что дело обстоит именно так.
– Я ищу информацию.
– Ах вот оно что!
Отец Мичем тихо рассмеялся.
– У вас ведь был прихожанин по имени Кении Гоч?
– Неужели вы думаете, будто моя паства столь малочисленна, что я помню по имени и фамилии каждого прихожанина?
Свистун понимал, что священник темнит, выигрывая время на размышления, прежде чем прийти к выводу, рассказывать ему что-нибудь или нет.
– Я думаю, что такую фамилию, как Гоч, забыть не так-то просто, – возразил он. – А теперь, побывав здесь и поглядев на обитателей здешних мест, я готов поклясться, что англосакса по фамилии Гоч вы бы не забыли.
– Он не был прихожанином. Он был скорее… просителем.
– Просителем чего?
– Чтобы его выслушали.
– А кто должен был его выслушать?
– Кто-нибудь, кто мог бы направить его на путь истинный.
– А куда конкретно он собирался?
Отец Мичем пристально осмотрел свои руки от плеча до ладони, растопырил пальцы.
– Странная штука с кровью, – заметил он. -Сколько ни моешь рук, все равно что-то застревает под ногтями. Подобно следам веры, з которой вы воспитаны, – окончательно извести их не удается никому. – Он посмотрел на Свистуна как один умник и заговорщик на другого. – Я не собираюсь пускаться с вами во все эти идиотские рассуждения о царствии небесном и о спасении души, шанс на которое остается у каждого. У священников имеется тенденция использовать чью-нибудь безвременную кончину в качестве доказательства и примера выгоды и невыгоды обращения к Богу. Кении Гоч был испуган в той степени, в какой вообще может быть испуган человек. Испуган – или запуган. Он кое-что сделал.
– Он мне рассказывал, – самую малость покривив душой, заметил Свистун.
– Вот как?
– И я узнал кое-что еще.
– Ну и что?
– Но того, что я узнал, недостаточно.
– А как вы вышли на меня? Я не думаю, чтобы Кении Гоч жил где-нибудь поблизости.
– Он жил в Западном Голливуде. После его смерти я побывал у него на квартире. Ваш номер был внесен в память его телефона.
На губах у отца Мичема заиграла легкая улыбка, словно эта новость одновременно и обрадовала, и огорчила его.
– Сперва он мне звонил очень часто. Иногда посреди ночи. А бывало, и пьяный. Или под наркотиком. Его мучили угрызения совести. Затем эти звонки мало-помалу сошли на нет.
– А на протяжении какого примерно времени он звонил?
– Больше двух лет. Я храню свои старые записные книжки. Там отмечена дата его первого звонка – если это вас, конечно, интересует.
Свистун пожал плечами: значимость этого факта казалась ему несущественной.
– Возможно, это произошло после того, как он впервые понял, что является вич-инфицирован-ным, – заметил он.
– Не исключено. Именно такие потрясения и возвращают в стадо заблудших овец.
– Выходит, Кении Гоч был заблудшей овцой? Свистун спросил это, словно подразумевая, что у священника имеется своего рода классификация всех, кто обращается к нему за помощью. Вследствие чего сам священник и его миссия оказываются низведены до сферы услуг.
– Это всего лишь образное выражение, – возразил священник. – Не сомневаюсь, что и у вас имеется парочка профессиональных терминов, которые слетают с языка автоматически. То, что вернуло Кении в лоно церкви, никак нельзя сравнить со стадом и отбившейся от него овечкой. Дело обстояло не в пример чудовищней.
Появилась миссис Маргарет с подносом, на котором стояли два заледенелых бокала. В одном были лимонад и соломинка. Рядом с другим на подносе высилась бутылка пива. Поверх строгого черного платья она надела белый передник, чтобы придать всей церемонии официальный характер. Она даже улыбнулась гостю, когда он, приняв у нее бокал, поблагодарил ее. И все же не спускала с него настороженных глаз, пока он не пригубил и не провозгласил, что напиток она приготовила отменный.
– Может быть, стоило его немного подогреть, – сказала она. – Вы и без того простужены.
– Благодарю вас, – ответил Свистун, – но в холодном виде он гораздо приятней.
– Приготовьте себе на ночь горячего лимонаду и непременно добавьте меду, – посоветовала она.
– Так я и сделаю. Она вернулась в дом.
– Похоже, вы умеете ладить с женщинами, – заметил священник.
– О чем это вы?
– Миссис Маргарет надела свой лучший передник. Такие мелочи многое говорят о том, кто как друг к другу на самом деле относится.
– Ну, и как относился к вам Кении Гоч?
– В конце концов он прибыл сюда и попросил меня рассказать ему о спасении души. Я поведал ему об исповеди и о последующем покаянии.
– И он пошел к исповеди?
– Не в тот раз. Это была первая встреча, так сказать, проверочная. Полагаю, ему хотелось посмотреть, достаточно ли я тверд в своей вере. Хватит ли у меня силы сразиться за его душу с самим Сатаной.
– А он верил в Сатану? Священник косо усмехнулся.
– Вы хотите сказать, верил ли он в него буквально?
– Мы можем морочить себя и друг друга. Устраивать словесные шарады. Но вот вы – вы верите в Сатану? Буквально?
– Если бы верил, то стал бы иезуитом. – Священник вновь косо усмехнулся. – Эти парни великие мастера устраивать словесные шарады. А вы припоминаете знаменитую кинокартину "Изгоняющий дьявола"?
– Конечно. Она действительно знаменита.
– Значит, вы помните, что, когда мать приходит в церковь, ее сначала переадресуют к иезуиту, а тот утверждает, что девочка на самом деле нуждается в психиатрическом лечении. Не больно-то они верят во все эти россказни, сами иезуиты, не говоря уж о прочих священниках. И в итоге приходится выписывать старого священника аж из Египта, где тот занимался археологическими раскопками, чтобы он сделал то, что нужно. А именно, поборолся за ее душу с дьяволом.
– Одержимость. Это другое дело, – заметил Свистун. – Одни и те же признаки и симптомы можно истолковать двояко. Или буквально, или метафорически.