Волшебник — страница 44 из 79

– Думаю, он отослал его перед отплытием. В нем ничего нельзя разобрать. Вероятно, письмо было написано в спешке, но я забеспокоилась.

– В его возрасте я писал по четыре часа с утра, наскоро обедал и отправлялся на прогулку.

– Он лишился родины.

– Все мы лишились родины.

– Мы должны вести себя с ним помягче.

– Эрика тоже тебе написала?

– Она просто передает свои наилучшие пожелания.

– Эрика за ним присмотрит.

Катя закрыла рот и сжала челюсть. Томас знал, что эту манеру она переняла от отца.

– Когда он приедет, мы должны вести себя с ним помягче, – повторила Катя.

Затем она нежно поцеловала Томаса, пожелала ему спокойной ночи и вернулась к себе.


После завтрака они с Катей занимались фразовыми глаголами. Катя заранее выписала по одному глаголу на листе бумаги, помещая на оборотной стороне пример. Она устроила Томасу экзамен, наугад вынимая листы из стопки.

– Put up with.

– I cannot put up with Agnes Meyer.

– Put on.

– I will put on my new coat.

– Go over.

– I will go over my new novel one more time.

– Get over.

– I cannot get over the news that Elizabeth is marrying Borgese.

– Give up.

– I will soon give up to be pleasant to anyone in Princeton[4].

– «Give up» означает «бросить, отказаться»!

– А ты уверена?

Томасу было назначено явиться в визовый департамент, и Катя нарисовала ему схему, чтобы он нашел нужное здание. Она предложила пойти вместе с ним, но Томас заверил ее, что сам со всем справится. Ему казалось, что немецкий писатель с женой, говорящие по-английски с сильным акцентом, произведут куда менее благоприятное впечатление, чем одинокий писатель, каких-нибудь десять лет назад получивший Нобелевскую премию по литературе. К тому же он чувствовал, что Катины отважные попытки самостоятельно освоить миграционные правила могут не понравиться принстонским чиновникам, а к тому, кто понятия не имеет о том, как действует закон, они отнесутся с большей симпатией.

Томас был уверен, что строго следовал Катиным инструкциям, однако вскоре обнаружил себя в центре кампуса: он шагал в направлении Нассау-стрит, в то время как должен был идти в противоположную сторону. Теперь он наверняка опоздает к назначенному времени. Томас попросил помощи у встречного студента, и тот направил его вниз по склону мимо спортзала и бассейна.

Услышав через открытое окно резкий вскрик и гулкий довольный возглас, который издал вошедший в воду пловец, Томас вспомнил, как Клаус рассказывал ему, что студенты плавают в бассейне голышом. И теперь, торопливо шагая мимо, Томас воображал, как молодые люди выгибают спину, поднимают руки и слегка разводят ноги перед прыжком. Другие молодые люди вылезали из воды, демонстрируя мышцы ног и ягодиц.

Пожилому немецкому профессору нечего было делать среди юных пловцов и даже задумываться о них дольше положенного. Тем не менее, шагая мимо бассейна, Томас воображал, как плывет по дорожке и оборачивается, чтобы полюбоваться группой обнаженных студентов, готовящихся к прыжку.

В его кабинете висела картина Людвига фон Гофмана «Источник», которую он умудрился вывезти из Мюнхена и которая переехала с ним из Швейцарии в Америку. Изображение трех обнаженных юношей в скалах, изгибы их выставленных напоказ нижних частей тел, изящные линии ног куда лучше, чем чашка кофе, наполняли его энергией по утрам, вдохновляя исписывать страницы предложениями.

Если собеседование его расстроит, решил Томас, он вызовет образ этой картины, чтобы утешиться, а если и этого будет недостаточно, представит студентов, проходящих мимо него – высоких и полностью одетых американцев, – обнаженными и выходящими из дверей раздевалки в замкнутое пространство бассейна.

Томас нашел нужный офис и толкнул дверь. За стойкой администратора было пусто. Постояв некоторое время, он сел. Когда в конце концов в комнату вошла женщина, она лишь бросила на него взгляд и сняла телефонную трубку. После того как она закончила разговор, Томас встал и подошел к стойке.

– У меня назначена встреча с миссис Финли, – сказал он.

– На какое время?

– Боюсь, я опоздал на пятнадцать минут. Я заблудился.

– Посмотрю, свободна ли она.

Она оставила Томаса у барьера, а сама вышла в смежную комнату. Вернувшись, отвела его в соседнюю комнату ожидания и жестом предложила присесть.

Томас смотрел, как люди входят и выходят, не обращая на него внимания, пока не вошла какая-то пожилая женщина с папкой в руках и громко, хотя, кроме него, посетителей не было, назвала его имя. Когда Томас отозвался, женщина жестом показала ему следовать за ней в кабинет, где принялась листать папку. Затем, не говоря ни слова, встала и вышла, оставив Томаса в одиночестве.

В дверном проеме он видел, как предполагаемая миссис Финли беседует с коллегой. Хорошо, что Катя с ним не пошла. Она нашла бы способ намекнуть миссис Финли: сначала работа, а потом пустая болтовня. Все, что мог делать Томас, – это таращиться в пространство, периодически поглядывая на дверь, за которой смеялась миссис Финли.

На миг он подумал, что мог бы просто улизнуть, незаметно вернуться домой и ждать реакции принстонских властей. Несколько раз ему звонили домой из офиса президента университета, настаивая, чтобы Томас разобрался со своим визовым статусом, иначе они не смогут ему платить, а его положение в Америке окажется весьма шатким. На этом фоне подобное поведение выглядело бы дерзостью и безрассудством. Он ждал, а миссис Финли наслаждалась прекрасным утром, проводя его в свое удовольствие.

Наконец она вернулась, села напротив и принялась быстро листать папку.

– Нет, нет и нет, – сказала она. – В этом нет смысла. Тут написано, что вы гражданин Германии, но, судя по вашему паспорту, вы – гражданин Чехии. Проблема в том, что вы подписали обе формы, а это влечет серьезные юридические последствия. Мне придется передать ваше дело в другой департамент.

– Я гражданин Чехии.

– Здесь так и сказано.

– Но родом я из Германии.

– Никто не спрашивает, откуда вы родом. Имеет значение только ваше гражданство.

– Я утратил немецкое гражданство.

– Знали бы вы, сколько людей приехало сюда в последнее время, – продолжила она, листая папку, – и от них одно беспокойство.

Томас холодно смотрел на нее.

– И жена ваша, вот, смотрите, те же проблемы. Полагаю, и у нее чешское гражданство?

– Как и я…

– Я все понимаю, – перебила она, – можете не объяснять про Германию. И я не знаю, какие законы действуют в отношении чешских граждан. В письме сказано, что вы с женой немцы.

Она вытащила письмо из папки.

– Я уже сказал, мы были немцами, пока…

– Пока не перестали быть ими.

Он встал.

– Придется назначить еще одну встречу, – сказала она. – Вы не собираетесь менять адрес?

– Нет.

– А телефон?

– Нет.

– Не знаю, надолго ли это затянется. Не советую вам менять адрес и телефон. Если потребуется, вы должны будете явиться по первому требованию.

В ожидании, когда миссис Финли разрешит ему откланяться, Томас напустил на себя гордый и независимый вид, не пытаясь скрыть, однако, как он обижен.

– На будущее вы – чех, – сказала миссис Финли. – Чех, чех, чех. А также ваша жена. Забудьте слово «немец». Проще всего было бы заполнить все заново, а эти формы выбросить в мусорную корзину. Дайте проверю, не выдадут ли вам дубликаты.

Она снова вышла.

Томаса трясло от злости.

– Нет, конечно нет, – сказала миссис Финли, вернувшись. – Разумеется, это невозможно! Мне придется отправить запрос на новые формы. Я извещу вас. Однако должна предупредить, что, если вы снова заполните их неправильно, у вас будут серьезные проблемы. С иммиграционным законодательством шутки плохи. Вас могут депортировать в Чехию ближайшим пароходом.

У Томаса чесался язык сказать ей, что Чехословакия не имеет выхода к морю, но внезапно он подумал, какую отличную историю можно соорудить из этого для Кати и Элизабет, а также для пары коллег, и с трудом удержался от смеха.

– Полагаю, вы отдаете себе отчет в серьезности ситуации?

Он кивнул.

Миссис Финли снова углубилась в папку.

Томас не был уверен, должен ли он сесть или остаться стоять, поэтому неуклюже мялся рядом со стулом. Подняв глаза, миссис Финли нахмурилась.

Он поклонился ей и вышел, намереваясь миновать бассейн не торопясь. Одинокого возгласа пловца или всплеска воды будет достаточно, чтобы даровать ему утешение.


Утром, когда они ждали Клауса и Эрику, Томас спросил Катю, каким поездом они прибудут.

– Думаю, они приедут на автомобиле, – сказала она.

– Они водят автомобиль?

– Наймут водителя.

Он улыбнулся подобной экстравагантности. Денег шаром покати, но общественный транспорт не для них. А Эрика еще хуже Клауса, подумал Томас.

Услышав, как автомобиль сворачивает на подъездную дорожку, Томас успел к окну в самый раз, чтобы заметить, как Катя передает шоферу наличные. Клаус медленно выполз из машины, словно у него болело все тело. Пока Катя и Эрика извлекали чемоданы из багажника, он праздно стоял рядом.

Томас отошел от окна и вернулся в кабинет.

Спустя короткое время в дверь постучала Эрика. Томас привык к застенчивой и тактичной манере Элизабет, поэтому решительность, с которой старшая дочь вошла, закрыла дверь за собой и с хозяйским видом устроилась в его кресле, позабавила Томаса и показалась ему освежающей.

Эрика поинтересовалась, над чем он работает, и попросила дать ей прочесть первую главу. Пока он шарил в бумагах, она заговорила о помолвке Элизабет с Боргезе.

– Я только открыла рот, а Элизабет просто развернулась и вышла из комнаты.

– Она уже все для себя решила, – сказал Томас.

Он передал ей стопку бумаг, которую Эрика принялась листать.

– Твой почерк ничуть не изменился. Только я умею читать то, что ты пишешь.