— Эту идею определённо стоит обдумать, — улыбнулась Алеа, — особенно если у этой религии будут кое–какие физические дисциплины, которые можно будет очень легко превратить в систему рукопашного боя.
— «Я бы старалась скрыть подобные аспекты», — предупредила Незаметная, — «особенно если у тебя будет искушение сделать ту философию доказывающей саму себя, заставляя всякое разное происходить как по волшебству».
— Да, любая магия будет для местных лордов основанием растоптать её, — согласилась Алеа. — Я усвоила, что все правительства зависят от монополии на насилие, а это первое из тех, о каких я когда–либо слышала, которое зависит от монополии на магию.
— «По крайней мере на крупную магию», — уточнила Незаметная. — «Небольшие фокусы пройдут незамеченными, но никак нельзя узнать, которая из мелких иллюзий докажет свою силу».
Алеа услышала, как где–то за спиной у неё заухала сова, а затем налетел порыв трепетания крыльев. Она оглянулась как раз в тот миг, когда птица изменила направление своего полёта, пронесясь над головой Алеа. Размах её крыльев достигал четырёх футов, а тело должно быть по меньшей мере восемнадцати дюймов в длину[7]. Алеа снова повернулась лицом к птице, наблюдая, как та подымается, описывая круги, используя восходящий воздушный поток от костра. Когда она исчезла в ночи, Алеа опустила взгляд, глядя на пустой лес вокруг неё, как и следовало хорошему караульному, но на поляне никого не было, кроме неё самой, её трёх спутников и их костра. Более ничего не шевелилось, и Алеа призналась самой себе, что ей очень хочется спать.
И все же в ходе полуночных размышлений ей пришла в голову неплохая идея. Караулить во вторую стражу было одиноко, но хорошо для медитации. Однако когда время шло и ничего не происходило, то возникало желание спать, и наверняка она караулила уже по меньшей мере четыре часа. Алеа поднялась и пошла разбудить Гара, с нетерпением дожидаясь возможности занять место на постели из соснового лапника. Этот здоровяк наверняка хорошо согрел для неё это ложе, даже если не сделал этой ночью ничего другого.
Проснулся он мгновенно, вскочив на ноги.
— Беда?
— Ничуточки, — заверила его Алеа. — Ничего не шелохнулось, кроме совы, которая спикировала мне на голову. Скучная ночь. Она полностью в твоём распоряжении.
Она проснулась с первыми лучами солнца, покуда молодёжь ещё спала. За первой чашкой чая она, стараясь говорить потише, рассказала Гару о своей идее:
— Мудрецы Бриганты показали нам, что философия и добрый пример могут в конце концов сработать вместо правительства.
— Да, когда комбинируются с деревенскими советами и проводятся в жизнь тайным обществом. — Улыбка Гара выглядела натянутой от иронии. — И все же, идея хороша — в обществе вроде этого она может оказаться как раз тем объединяющим лозунгом, какой нужен народу.
— А к тому времени, когда движение приобретёт достаточный размах, чтобы встревожить магов, оно уже слишком широко распространится, чтобы маги смогли остановить его, — победоносно заключила Алеа.
— Я б не был столь уверен в этом, — предостерёг её от чрезмерного оптимизма Гар. — Никогда не надо недооценивать мощь старомодного насилия. Но возможно нам удастся соединить учение с кое–какими уроками самообороны.
— Ты имеешь в виду преподавание единоборств как часть философии?
— А почему бы и нет? В конце концов, некоторые учителя утверждают, что таэквондо — это философия в действии. А если ближе к сути, то кунфу вышло из даосских монастырей, и именно эту–то философскую систему мы здесь и применим.
— А почему именно даосизм? — нахмурясь спросила Алеа. — И как мы сами узнаем о нем?
— Велим Геркаймеру распечатать копии книг и ночью сбросить их нам. Что же до того, почему даосизм, то потому, что именно даосские мудрецы выдвинули идею благодатной анархии, которую должны создать крестьяне, желающие подражать мудрецу, живущему высоко на горе в пустынной глуши. Глядя на него, им естественно захочется жить в гармонии с ближними и окружающей средой.
— Они забыли о человеческой жадности и жажде власти, — коротко рассмеялась Алеа.
— У всех нас есть свои слепые пятна, — заступился за даосов Гар, — но идеал это был благородный.
— Какой благородный идеал? Что может смыть человеческую жадность?
Собеседники подняли головы и увидели, как Майра подымается с постели из соснового лапника, а Блейз приподнялся на локте, смаргивая сон.
— Философия, — ответила Алеа, — ряд идей, подогнанных друг к другу для получения единого целого. Если в них поверит достаточно много народу, то они способны сформировать целое общество.
— В самом деле? — усомнилась Майра.
— В какой–то мере, — уточнил Гар. — Во всех культурах монахи и жрецы делали их менее приверженными насилию, чем те могли бы быть. Греческие философы изобрели систему логики, которая выросла в современную науку и изменила мир, превратив его в край чудес. Учёные–конфуцианцы изобрели систему государственной службы, благодаря которой китайская цивилизация протянула больше двух тысяч лет…. Список можно продолжать. Да, наш образ мыслей может посодействовать изменению нашего образа жизни.
— А кто такие греки? — нахмурилась Майра. — И конфуцианцы? Что значит китайская? И что такое государственная служба?
— По одному вопросу за раз, — остановил её Гар с улыбкой, которая у другого человека была бы смехом. И принялся объяснять. Когда он выдохся, его сменила Алеа, потом снова объяснял Гар, а затем опять Алеа.
Ошеломлённый Блейз только слушал, тогда как Майра задавала вопрос за вопросом. Его изумила панорама чудес, развёрнутых перед ним Гаром и Алеа, но ещё больше изумила быстрота ума Майры. Странно, похоже, это сделало её ещё более привлекательной. «Это неправильно, — подумал он. — Привлекательными людей должны делать только их души и внешность». И тем не менее он не мог отрицать, что пульс у него учащался при каждом заданном Майрой вопросе, при каждом сделанном ею метком замечании. Наконец Алеа повернулась к нему и спросила:
— А разве у тебя нет никаких вопросов, Блейз?
— Ну конечно, — отозвался все ещё ошеломлённый Блейз. — Что это за даусизм, о котором вы упоминали?
— Даосизм, — поправил его Гар, смягчая зубной звук и делая ударение на дифтонге.[8] Блейз нахмурился, замечая тонкую разницу в звучании этого слова. — Дао это гармония и единство во всем сущем, — объяснил Гар. — Если мы сумеем понять, как все сочетается друг с другом, и найти своё место в этом великом грандиозном Едином, то будем счастливее в этой жизни и ещё в большей степени станем его частью после того, как умрём.
— Это что–то вроде Рая? — нахмурился Блейз.
— В некотором смысле, — сказал Гар, — способ жить вечно. Но его нельзя осознать как самого себя.
— Впрочем, опять же, может, и получится, — проговорила Алеа, — но ты тогда поймёшь, что то, что ты считал «Блейзом», на самом деле лишь малая часть того, чем ты являешься в действительности.
— Значит, все дело в попытке раскрыть все, чем ты можешь стать? — спросила Майра.
— Это часть пути, — осторожно ответила Алеа.
По всему телу Блейза пробежала дрожь волнения. Она так быстро поняла! Слишком быстро, быстрей, чем он — он был недостаточно хорош для неё. Конечно, это не имело значения, поскольку она возненавидела его, как только узнала, что он был учеником мага.
И все же Гар вскоре вскинул руки сдаваясь, а Алеа объявила:
— Вы подошли к пределу того, что мы знаем, Майра. Хотя обещаю вам, мы быстро узнаем больше. Думаю, прежде чем мы начнём обучение, вам лучше найти для нас горную вершину, где мы сможем быть уверены в некоторой доле покоя.
Найти горы не составляло труда — они высились вдали. Спутники провели день, шагая к ним. Порой они шли молча, а иногда Алеа разговаривала с Майрой или Гаром. Блейз чувствовал себя исключённым из общего разговора, но напоминал себе, как ему повезло, что у него вообще есть какое–то общество. Однако Алеа и Гар то и дело обучали их какой–нибудь новой песне, и они все шагали, распевая: «Я построю себе desrick на Яндро…», хотя Блейз понятия не имел, что такое desrick и где может находиться Яндро. Глядя на лицо Майры, он сомневался, что это известно и ей тоже.
На следующее утро он проснулся, застав Гара и Алеа поочерёдно читающими абзацы из книги, покуда в котелке грелась вода для чая, а на костре поджаривались лепёшки. Книгой оказался «Дао дэ цзин», что означало, как сказал ему Гар, «Трактат о Пути Добродетели». После завтрака они поднялись в предгорья. За полуденной трапезой они ещё почитали книгу, а затем обсуждали её, подымаясь в горы. Вскоре подъём сделался слишком крутым и стало не до разговоров, но когда они разбили лагерь, Алеа уселась читать книгу, в то время как Гар показывал молодёжи, как разбивать лагерь, развести костёр и приготовить обед. На следующее утро лагерем занималась Алеа, тогда как Гар читал — на сей раз иную книгу, написанную кем–то по имени Чжуан–цзы.
Через четыре дня они наконец поднялись достаточно близко к вершине горы, чтобы Гар с Алеа были готовы создать более–менее постоянный лагерь — но к этому времени они уже настолько глубоко втянулись в обсуждение содержащихся в книгах идей, что предоставили разбивать лагерь Блейзу и Майре. Это означало, что тем приходилось разговаривать друг с другом, по крайней мере в пределах такого круга тем, как «Принеси ведро воды, хорошо?», или «Как думаешь, этих сосновых веток хватит для постели?», или даже «Ну–ка, дай я попробую — у меня всегда хорошо получалось с кремнём и кресалом».
— Конечно, — презрительно бросила Майра, — ведь ты же маг, не так ли?
Блейз в удивлении поднял взгляд, пытаясь скрыть обиду — в последнее время он порядком поупражнялся в данном умении.
— Я маг иного рода. — Он повернулся к куче лучин веточек для растопки и высек из кремня искру на сухой мох. — А теперь уже вряд ли стану