некоторое уважение.
Солнце уже восходило, когда Корделия поднялась на стену, где по словам слуг она могла найти Магнуса. И верно, он оказался там, прогуливался по восточной стене останавливаясь немного поболтать с каждым из караульных, а затем стоя неподвижно в центре парапета, наблюдая за тем, как подымается большой оранжевый диск.
Корделия подошла и остановилась позади него.
— Это как, брат — ты сделался зороастрийцем, раз должен молиться свету, когда он возвращается?
— Вовсе нет, сестричка, — посмотрел на неё с нежной улыбкой Магнус. — Просто оно прекрасно, и служит обещанием, что по крайней мере какая–то часть мира не загажена более грязными деяниями человечества.
Корделия гадала, что же случилось с весёлым, оптимистичным старшим братом её детства, а затем напомнила себе, что среди взрослых двухлетняя разница в возрасте не так уж много значит.
— Ты так рано встаёшь только ради этого мига созерцания?
— Он бы стоил того. — Магнус повернулся снова посмотреть на солнце. — Но я сейчас просыпаюсь рано без цели. В своих путешествиях я привык подыматься с солнцем, и моё тело продолжает это делать независимо от моего желания.
— Ты так себе насчёт поспать подольше, да? — Корделия тоже обратила взгляд к большому пылающему шару. Она подождала несколько минут, набираясь решимости для предстоящей конфронтации, а затем спросила: — И ты намерен стать для нас, домоседов, солнцем, ожидая, что все мы будем вращаться вокруг тебя?
— Едва ли, — пожал плечами Магнус, подавляя смех.
— Я серьёзно, брат. — В голосе Корделии зазвенела сталь. — Ты мало знаком с тем, что произошло в этом мире за эти последние десять лет. И твоё положение не позволяет тебе приказывать, чего бы там ни сказал папа — и ни Ален, ни я не подчинимся тебе, если ты прикажешь!
— Папа не говорил приказывать. Корделия в удивлении расширила глаза.
— Он велел мне позаботиться о стране и народе Грамария, — продолжал Магнус. — И не говорил, что занимаясь этим, я должен командовать офицерским составом.
— Ты ведь наверняка не думаешь, будто способен справиться с любым вызовом в одиночку!
— Если возникнет чрезвычайная ситуация, на которую я должен буду откликнуться, то со мной возможно решит отправиться и Алеа.
— Ну… и я тоже, если дойдёт до этого. — Корделия снова обратила взгляд к солнцу. — Но это будет по выбору, Магнус, а не по приказу.
— Это будет твой выбор, Корделия, а не мой, — кивнул Магнус.
Корделия нахмурясь метнула на него острый взгляд.
— Тут звучат обертоны эмоционального шантажа, или мне послышалось?
— Если ты их слышишь, то они только в твоём воображении, — улыбнулся сестре позабавленный её словами Магнус. — Может ты и находишь их, но я их не вкладывал.
Корделия с миг пристально глядела на него сведя брови. А затем сказала:
— Значит ты будешь без подготовки срываться с места в ответ на какой–то воображаемый вызов и ожидать, что Алеа и все остальные бросятся следом за тобой.
— Этого ожидать я не буду. — Магнус сцепился с ней взглядом. — Я вообще ничего не буду ожидать.
Корделия нахмурилась, пытаясь разгадать эту загадку.
— Думаешь, ты в силах противостоять всем угрозам в одиночку?
— Да вообще–то нет. Но я не имею права командовать никем, кто не избрал меня для этого. Я обладаю властью только над самим собой, и поэтому буду отправляться навстречу всякому вызову сам по себе.
— Вот так ты и свергал правительства, когда носился среди звёзд?
— Нет, — ответил Магнус. — Начинал я в одиночку, все верно — на Меланже, а потом вновь на Мидгарде. А на всех других планетах меня сопровождал товарищ, Дирк Дюлен, а потом Алеа. И уверяю тебя, это были грозные бойцы.
— И вы вдвоём оказывались неодолимыми для всего, с чем ни столкнётесь? — Корделия и не пыталась скрыть звучавшего в её голосе откровенного скептицизма.
— Нет, не одни. — Магнус снова обратил взгляд к солнцу. — Мы как правило находили местного беглеца–другого, способного посоветовать нам, а потом постепенно наращивали группы недовольных и находили для них какой–то способ связываться друг с другом. Дважды восстание вспыхивало из–за какого–то события, какого–то необычно резкого проявления высокомерия со стороны местных лордов, и мы восставали вместе с недовольными и гарантировали их победу. А чаще мы ставили отдельные ячейки сопротивления на путь, ведущий к конечной победе, и оставляли их расти и расцветать.
Корделия была в шоке.
— Вы так никогда и не узнаете, обрекли ли их на поражение или гарантировали им победу?
— Подтверждения мы, полагаю, так никогда и не получим, — признал Магнус, — но мы никогда не улетали, пока не минует кризис и не сложится механизм, гарантирующий их конечное торжество. В конце концов, системе правления, скорее, лучше вырастать, чем быть привитой; так у неё больше шансов на выживание.
Корделия нахмурилась, разглядывая его профиль.
— Здесь, брат, никакая революция не нужна.
— Да, — согласился Магнус, — хотя БИТА и ВЕТО возможно все ещё сеют раздоры и пытаются устроить потрясения, каждая на свой лад. Если им удастся чего–то организовать, то я сделаю все, что в моих силах, для срыва их планов, так как желаю увидеть, как тоталитаристы навязывают нашему народу диктатуру, не больше того, чем если бы папа втюхивал ему демократию, когда б та не годилась для него.
— Но демократия для него годится! Позабавленный её словами Магнус повернулся к ней.
— И это говорит будущая королева? Корделия сжала губы в тонкую строчку.
— Конституционная монархия, Магнус, может стать формой демократии. И ты это знаешь!
— Да, знаю. — Магнус снова встретился с ней взглядом. — Разделение власти между парламентом и короной — это промежуточная станция на пути к демократии, и я нисколько не желаю преграждать этот путь. Фактически, я сделаю все возможное для гарантирования его открытости для народа. — Он нахмурился, внезапно став настойчивым. — Но она должна быть живой, эта демократия — она не может быть трупом, оживляемым, словно марионетка. А для этого она должна произрасти сама собой и принять ту форму, какая для неё естественна.
— Я только этого и желаю, брат, — сказала захваченная врасплох его настойчивостью Корделия.
— А Ален? — требовательно спросил он, все с тем же упорством.
— Он тоже, — заверила Корделия. — Как ты можешь думать иначе?
— Потому что я мало знаю о происходившем здесь за эти последние десять лет. — Магнус расслабился и повернулся лицом к взошедшему теперь солнцу. — Мало знаю, и не буду настолько глуп, чтобы пытаться действовать не зная. Будь уверена, сестричка, я пойду своим путём и никого не стану беспокоить — если не возникнет вооружённый конфликт.
— Никого? — нахмурилась Корделия. Магнус пожал плечами.
— Возможно я поброжу по стране, попробую узнать характер народа и порассказывать истории- сказки о героях, свергающих деспотов, или о миротворцах, которые примиряли враждующие стороны — но ничего более.
Однако Корделия была более проницательной, чем большинство из тех, с кем ранее имел дело Магнус.
— Снова создавая свои ячейки?
Магнус радостно улыбаясь повернулся к ней.
— Вижу, ты ничуть не утратила своей сообразительности. Да, возможно я насажу по нашей стране ячейки — но все они будут уважать корону и общее благо.
— Воля народа и бремя, несомое сообща? — догадалась Корделия и неохотна сказала: — С этим я не могу спорить.
Магнус кивнул, снова поворачиваясь к востоку, но не говоря ни слова.
Наблюдая за его лицом, Корделия увидела, что на самом–то деле он глядит на подымающийся с луга лёгкий туман.
— Магнус… — проговорила она после нескольких минут молчания, — когда Ален станет королём, а я королевой…
— Надеюсь быть первым, кто преклонит перед тобой колено во время коронации — и не сомневайся, я подчинюсь любому приказу, отданному моими сюзеренами.
— Если он не будет противоречить твоей совести.
— Такого приказа я и помыслить не могу, — заявил Магнус без задержки.
По этому ответу Корделия поняла, что он уже тщательно обдумал этот вопрос. Подразумевалось, конечно же, что если они с Аленом когда–нибудь все ж таки станут тиранами, то Магнус будет бороться с ними, не жалея сил — и она не питала ни малейших иллюзий насчёт того, насколько грозным он мог быть врагом. Однако она тоже не могла представить ни себя, ни Алена превратившимися в деспотов, и поэтому данная братом клятва верности согрела ей сердце. Она постояла рядом с ним, глядя, как солнечное тепло выжигает туман, и через некоторое время вложила ладонь в его руку.
Джефри всегда любил выбраться в город. О, в замке жилось распрекрасно, после произведённой его родителями реконструкции, но в плане общения замок по–прежнему мог вызывать клаустрофобию из–за постоянного нахождения день за днём среди одних и тех же людей — и человеку, пребывающему в своей стихии находясь в поле или в лесу, решительно не по душе быть всегда окружённым стенами. И поэтому, если под рукой не было ни полей, ни лесов, то для разнообразия обстановки отлично подходил город на нижних склонах холма, на котором стоял замок.
Подъехав к таверне, он натянул узду, спрыгнул с коня и жестом подозвал стоявшего поблизости конюха.
— Придержи моего коня, парень, и когда я выйду, будет тебе монета.
Конюх подошёл и взял коня за узду.
— Его нужно почистить скребницей, милорд?
— Только «сэр», — поправил его Джефри. — Я рыцарь, которому нечего надеяться когда–нибудь стать лордом.
— Ах, да — ибо теперь, когда вернулся ваш старший брат, титул унаследует он, не так ли?
Джефри нахмурясь посмотрел на этого малого повнимательнее. Он и не представлял, что горожане столь пристально следили за происходящим в замке.
— Титул верховного чародея не наследственный, любезный. Отцу он дарован лишь пожизненно.
Конюх кивнул, поглаживая коня по шее.