— Нет! — отец Флешье выглядел в достаточной степени возмущенным. — Неужели среди ваших начальников действительно осталось так мало веры?
— Именно так, — посетовал сержант, — но не нам спрашивать, почему, брат.
— Сержант, — мягко укорил его священник, — я же мирный человек.
Дирк вспомнил о стрелах, но держал язык за зубами.
— А мои начальники, боюсь, нет, — заметил сержант.
Тон отца Флешье сделался более резким.
— Сержант, если вы заденете находящихся под защитой священника, то заслужите неудовольствие Всемогущего.
— В этом есть доля истины, — задумчиво произнес сержант. — Но если не тронем их, заслужим неудовольствие пэра Кора, которое, вероятно, проявится раньше, чем божье.
— Но продлится совсем не так долго.
— В этом тоже есть правда, — сержант сердито посмотрел на Дирка, впавшего в увлеченное изучение частиц земли на дороге.
Мадлон посмотрела на него, широко раскрыв глаза, чуть ли не обожающим взглядом.
Сержант выпрямился в седле с видом человека, принявшего трудное решение.
— Что ж, ладно, отец, мы не станем вмешиваться в действия клириков. Мы позволим вам отвести ваших подопечных в Бедлам.
— Благодарю вас.
— Фактически, — продолжал сержант, — наше уважение к вашей вере и сутане столь велико, что мы даже проводим вас.
— О, — отец Флешье поджал губы, с миг обдумывая это предложение. — Я вам признателен, но… наверняка ведь это слишком хлопотно для вас.
— Вовсе нет, вовсе нет, — дружелюбно возразил сержант. — В конце концов, не можем же мы теперь оставить вас на милость разбойников, не так ли?
Солнце уже садилось, когда священник привел сумасшедших к приюту Святого Ортикона. За ними, правда, следовала тройка облаченных в сталь солдат. Их сестра нежно поцеловала их со слезами на прощанье и прошептала между поцелуями:
— Не падайте духом, сколько можете. Мы как-нибудь вызволим вас. Я просто не могу сказать, как скоро…
Затем она отошла, прощально подняв руку, в то время как священник благословил их, а служители препроводили с солнечного света в сырой холодный мрак, наполненный вонью немытых тел и экскрементов.
Они остановились в дверях, невольно отпрянув от ударившего по ним кромешного ада стонов и завываний. Глаза Дирка пытались приспособиться к мраку. Света из расположенных высоко на стенах немногих маленьких окошек — зарешеченных отверстий, проделанных в граните в десяти метрах над ними проникало совсем мало. К тому времени, когда лучик света просачивался до пола, он рассеивался в неровном мраке, из которого выступали острова бледных тел, наряженных в лохмотья и грязь. Некоторые из этих островов постоянно двигались, медленно взбалтывая мрак.
Служители потащили их вперед, и когда они проходили меж рядов сумасшедших, лежащих на соломенных тюфяках, Дирк видел иногда таких, чьи движения были торопливыми, лихорадочными и совершенно бесцельными, своего рода судорожная пантомима насилия. Дирк попытался отгородиться, внутри своей шкуры, конечно, от всех тех, кто заполнял это длинное узкое помещение, стоя, сидя, лежа или прислонившись к стенам. И каждого держала цепь, некоторых за лодыжки, некоторых за запястья, а другой конец ее крепился к стене. Дирк в ужасе озирался кругом, следуя за служителями, чувствуя себя словно погружающимся в море стонов, отчаянья, воплей ярости и визгливого невнятного смеха.
Он вдруг усомнился в том, что сможет выдержать здесь хотя бы одну ночь. Он был способен только в ужасе наблюдать, как надзиратель приковал цепь к его лодыжке и ушел, оставив их обоих прикованными между согнувшимися у стены ремесленником, зло глядевшим на невидимого гонителя и беспрестанно ругающимся низким ровным голосом, и фермером, приземистым и вялым, сидевшим сгорбясь у стены и медленно жующим болячку на тыльной стороне руки.
— Это сумасшедший дом, — прошептал ошеломленный Дирк.
— Да, — с трудом сглотнул выпучивший глаза Гар. — Не психиатрическая лечебница, не клиника для душевнобольных. Сумасшедший дом. Настоящее истинное средневековое изделие. Бедлам…
Он снова через силу сглотнул.
— Не знаю, смогу ли я выдержать здесь хоть одну ночь…
— Заткнись! — оборвал его, вспыхнув глазами Гар.
На лбу у него выступил холодный пот.
Дирк, озадаченно нахмурившись, смотрел на него — и почувствовал внезапный глухой страх, увидев, как гнев в глазах великана растаял, оставив только муку. Великан выглядел, словно раненый, борющийся с раздирающей ему внутренности жгучей болью, способный держаться только потому, что знает — врач уже идет.
— Что с тобой случилось?
— Стоны… муки… отчаянье… — он в ярости повернулся к Дирку. — Заткнись, неужели ты не можешь заткнуться? Ты терзаешь мне уши!
Дирк съежился, отпрянув от него, уставившись на великана, покуда страх переворачивал его внутренности и превращал ноги в желе. Он же ничего не говорил.
Когда свет растаял, Гар привалился к стене, опускаясь все ниже и ниже, распластавшись спиной на шершавом камне, глядя, выпучив глаза, на маленькое высокое окошко напротив него, со струящимся по лицу и подбородку потом.
Когда солнце зашло и огромное каменное помещение окутал сумрак, вошел надзиратель с пищей — кусками заплесневелого хлеба и чашей кашицы для каждого. Никаких ложек не полагалось, обитатели ели пальцами, пили кашицу, выгребали ее горстями или опрокидывали себе на головы.
Гар не прикасался к пище. Он сидел на корточках, плотно сжав челюсти, выпучив глаза и обливаясь потом. Дирк следил за ним и мудро проявлял спокойствие. По крайней мере, он надеялся, что это мудро.
Звон ключей — надзиратель остановился перед Гаром. Дирк поднял взгляд на миниатюрную гориллу, явно избранную на эту должность за изящество и тонкость чувств. Тот хмуро посмотрел на Гара.
— Эй ты, кончай — жри! Мы не собираемся лишаться тебя и украсть у себя тот грош в день, что дает за тебя король!
Но Гар просто сидел на корточках, уставившись в никуда.
Служитель выглядел обеспокоенным. Потрясенный Дирк понял, что этот неандерталец действительно обладал некоторой добросовестностью. Он присел на корточки, уставясь в глаза Гара.
— Брось, брось, не так уж это и плохо. Главное, ешь и держись за жизнь, и все образуется.
Мускулы на горле Гара завибрировали, но он продолжал молчать.
Надзиратель нахмурился, и Дирк вспомнил, что даже наитончайшая чувствительность может притупиться от неподходящей среды. Набравшись смелости, он протянул руку и встряхнул Гара.
— Кончай, старик! Неужели ты не выполнишь приказ короля? Его Величество приказывает тебе есть — так радуйся же, парень, ты всегда был хорошим едоком. Посмотри — это жирная курица и вино с королевского стола!
Лоб надзирателя разгладился, он одобрительно кивнул.
— Да, вот так, уговори его, если сможешь.
— Будьте уверены, Ваше Величество, будьте уверены! — весело отозвался Дирк и, повернувшись, зло прошептал на ухо Гару: — Выходи из этого состояния, идиот! Ты что, пытаешься добиться, чтобы тебя кормили с ложечки?
Голова Гара медленно, почти механически повернулась, словно ее отделили от остального тела. Голос его был хриплым скрежещущим шепотом:
— Стены…
— Да, стены. Ну и черт с ними, тебе вольют это в глотку!
Глаза Гара совершенно остекленели.
Дирк нахмурился, скрывая внезапно появившийся страх.
— Брось! Да что с тобой случилось? — он дал Гару пощечину и крикнул: — Проснись, старик! Ради луны, пустившейся в полет вдогон за солнцем, из озера ночи, что покрывает небосвод за горизонтом…
Он надеялся, что дух Хайяма не будет возражать, но это, кажется сработало. Что-то будто щелкнуло за стеклом глаз Гара, они, казалось, внезапно сфокусировались. Он повернулся и, нахмурясь, уставился на чашу с едой. А затем содрогнулся и начал есть.
Надзиратель одобрительно кивнул и поднялся на ноги.
— Ты человек что надо, хотя и рехнутый, — сказал он Дирку. — Позаботься тогда о своем брате. На это у тебя, по крайней мере, ума, кажется, хватает.
В противоположном конце палаты пронзительно закричал человек, вскочивший на ноги и молотивший воздух, натягивая обмотавшую ему плечи цепь. Надзиратель в тревоге бросился к нему. Еще один служитель врезался в кричавшего с другого бока. Они схватили древнего старца за руки и выкрутили ему их за спину.
— Брось ты это, Старый Жан, брось, — проворчал надзиратель тоном, по идее, предназначавшимся для успокоения. — Это пройдет, Жан. Это всегда проходит. Они уйдут…
Дирк отвернулся с бунтующим желудком, когда старик, рыдая, рухнул, скользя спиной по стене, пуская слюни и дрожа. Дирк взглянул на Гара и почувствовал, как его охватывает тревога.
Великан снова замер, обратившись в камень, плотно зажмурив глаза, раздвинув губы, с шипением втягивая и выпуская воздух. С его макушки градом катил пот.
— Эй ты, там! — нахмурился Дирк. — Что с тобой?
— Я не могу… — с трудом сглотнул Гар. Глаза его открылись, он быстро тряхнул головой. — Я не могу… Больше надолго…
Он качнулся вперед на колени, а потом обратно на корточки, так что только подошвы его ног вступили в контакт с полом.
— Камни, черт побери! Я не могу их принимать!.. Гам здесь и так ужасен, но камни!.. В десять раз хуже — это чересчур. Они… эмоции… вопят… ярость, отчаяние… — он сглотнул и снова окаменел, шевеля губами, словно пытаясь выдавить из себя звук.
Дирка продрал озноб страха, а за ним пришла жуткая уверенность, что если Гар не был безумцем, когда вошел сюда, то будет им, когда выйдет. Это было самое подходящее место для такой метаморфозы.
Он попытался успокоиться — может быть, все это игра. Слишком хорошая игра, укололо что-то внутри него. Он слышал о таких случаях — об актерах, действительно начинающих считать себя персонажами. А если персонаж сумасшедший…
Мрак в палате сгустился в ночь. В противоположном конце зала горела единственная лампа, там, где играли в карты двое надзирателей. Обитатели бедлама впали в сонное забытье — по крайней мере, большинство из них. Некоторые начали стенать, раскачиваясь из стороны в сторону, а несколько лежали, скорчившись у стен, рыдая от терзающей их муки беспредельного отчаяния. Время от времени один из них с воплем вскакивал на ноги, размахивая руками, словно сражаясь с невидимыми демонами. Двое надзирателей оказывались рядом с ними чуть ли не раньше, чем кончался первый долгий вопль, ограждая его и не отставая от него, когда он поворачивался, так, чтобы уже не мог причинить вреда своим соседям, до тех пор, пока приступ не проходил и пациент не погружался снова в лужу рыданий.