Это была кошмарная ночь, освещаемая только мерцающими лучами одной лампы, наполненная воем и стенаниями демонов — и вдруг Гар, протянув руку, шлепнул Дирка по предплечью:
— Говори, что угодно! И дай мне чего-нибудь пожевать!
Дирк уставился на него.
А затем встряхнулся, вспомнил, что, бывало, и он нуждался в отвлечении.
— Ладно. Здесь нет явно никакой психологии, даже попытки понять что-нибудь из того, что у них в голове; власти навешивают на несчастного ярлык «сумасшедший» и больше не интересуются им. В конце концов, всякий знает, что понять ум сумасшедшего абсолютно невозможно, верно?
— Верно, — кивнул Гар. — Но — здравый смысл, по крайней мере! Ее!
Он ткнул пальцем во мрак. Дирк посмотрел в ту сторону и увидел девушку лет двадцати, которая была бы прекрасной в любом другом месте — с золотыми волосами, покрытыми коркой грязи, овальным лицом, высокой полной грудью и узкой талией — что было легко разглядеть, так как ее серую тунику разодрали в дюжине мест в клочья. Глаза ее были казались стеклянными, пустыми. И, возможно, Дирк ошибся, но ему почудилось, что Гар содрогнулся, посмотрев на нее.
— Разве они не пытаются понять, почему прекрасная девушка впадает в отчаянье? — проскрипел он. — Разве они не видят, почему…
Девушка внезапно впала в беззвучную ярость, лицо ее исказилось, плотно сжались глаза, тело свернулось в тугой клубок, покачивающийся на пятках, до тех пор, пока девушка не расслабилась в безмолвных рыданиях, сотрясающий все ее стройное тело. Тогда Гар медленно поднял голову, хрипло дыша.
— Что случилось? — осторожно спросил Дирк. — Тебе невыносимо даже видеть ее?
Гар покачал головой, подняв широко раскрытые глаза, и выдохнул:
— Нет. Дело в том… в том, что происходило у нее в голове…
Дирк нахмурился. А это еще что за фигуральное выражение?
— Дело становится все хуже, — Гар неопределенно махнул рукой направо, не глядя, мимо Дирка. — Там дальше сидит старик, следящий за ней, словно горгона, и у него во рту густо от слюней.
Дирк повернулся, посмотрел в ту сторону и нахмурился. Он едва едва различил сгорбленное тело купца, сидевшего по-скорняцки, опершись локтями о колени, уставившись со всепоглощающей завороженностью на девушку, раскрыв рот со свисающей с нижней губы тонкой нитью слюны. Гар даже не смотрел туда. Как же он тогда смог об этом узнать? Вероятно, заметил этого парня раньше.
— Разве они не видят, что она делает с ним? — проскрежетал Гар. — Какие он строит о ней фантазии, в каком постоянном напряжении она его держит.
Дирк, нахмурив брови, повернулся к нему:
— Откуда ты это знаешь?
Гар нетерпеливо мотнул головой и продолжал, словно не расслышав вопроса:
— А за ним есть еще один, с поврежденными генами — от инбридинга? — лишь с обрубком ноги, он родился таким, а еще у него недостает части мозга. Он родился без левой лобной доли.
Дирк вгляделся сквозь мрак, но этого он вовсе не смог увидеть. Может ли зрение Гара быть настолько острее?
Нет. Невозможно.
Он снова повернулся к Гару:
— Ты можешь слышать их мысли, не так ли? И ты не можешь закрыться от них — не от такого множества и не настолько сильных.
Гар покачал головой, уставясь в небытие стеклянными глазами.
— Это вызвано не тем. Не только одно это. Все дело в камнях, — он поднялся, согнув спину, переступая с ноги на ногу в своего рода шаркающем танце. — Это копилось с камнях этого здания века, год за годом, муки и отчаянье, возросшие за эти века в громадную кучу, и я не могу скрыться от них!
Дирк нервно взглянул на надзирателей.
— Не повышай голос.
— Если бы только мне не приходилось прикасаться к ним, если бы я мог проложить что-то между ними и собой, хотя бы хорошую толстую доску, но нет, и это не помогло бы, они тянутся ко мне со всех сторон, вдалбливаются и втискиваются ко мне в голову, и я не могу… не могу… я не могу принять всего этого! — он круто обернулся, вцепившись в голову, крутясь на цепи. — Останови их, черт подери, останови их, заткни им рты! Я не могу принять этого! Я должен выбраться отсюда!
Он схватился обеими руками за голову, а потом за цепь и уперся ногой в стену.
— Я не могу этого принять!
Дирк вскочил на ноги, вспомнив решетки на арене, когда подбежали надзиратели. Тело Гара конвульсивно дергалось, натягивая цепь, металл застонал, заскрежетал и на него навалились надзиратели. Один обхватил его рукой за горло, другой по-медвежьи прижал его руки к бокам. Великан завертелся, рыча, стряхивая их, как терьер крыс. Затем навалились еще трое надзирателей из караулки, свалив его на пол собственной тяжестью. Дирк, распластавшись у стены, в ужасе уставился на них. Затем он встряхнулся и нырнул в колышущуюся массу тел, обхватив руками одного надзирателя и оторвав его — и Гар с ревом вздыбился, расшвыривая надзирателей, словно вулкан, испустив один громкий, створаживающий кровь крик, пронзивший Дирка сквозь уши до хребта. Он вызвал эхо и растаял, но сумеречный свет показал огромный, застывший на мгновение силуэт, выгнувшийся назад, с разинутым ртом и пустыми вытаращенными глазами. Затем фигура постепенно сложилась, а затем рухнула внезапно, разметав дрожащие конечности и склонив голову к полу.
Надзиратели стояли, не приближаясь, следя с застывшими в трагических масках лицами.
Дирк шагнул вперед, опустился на колени и протянул руку к огромному телу.
— Он жив? — спросил один из надзирателей.
Дирк коснулся для пробы массивного плеча, затем сжал и тряхнул его.
Огромное тело мучительно поднялось, выпрямив одну ногу назад, до тех пор, пока плечи и затылок не упали обратно на стену. Огромные руки бессильно опустились, упираясь в пол ладонями. Пустые глаза уставились в потолок.
Надзиратели молча стояли полукругом. Затем один из них нахмурился, нагнулся вперед и дал Гару пощечину.
— Ну, ты, отвечай — ты слышишь меня?
Лицо качнулось вбок от удара. Глаза оставались такими же пустыми.
— Ушел, — пробормотал, еле ворочая языком, другой надзиратель. Их лица казались желатиновыми, они медленно повернулись обратно к свету. Надзиратель, стоявший над Гаром, повернулся к Дирку.
— Он, значит, ушел, малыш. Ты знаешь, что это значит?
Дирк неожиданно вспомнил о своем якобы сумасшествии.
Он удивленно вскинул брови и сумел улыбнуться.
— Да, дяденька, он же мой брат.
Лицо надзирателя на мгновение, казалось, смягчилось.
— Да, бедный идиот. Но он ведь еще здесь?
Дирк повернулся и в удивлении посмотрел на Гара.
— Да где же еще?! Он такой же, как был всегда, со дня своего рождения. Кроме… — он опустился на колени, повернув лицо так, что оно оказалось в дюйме от лица Гара, и стал рассматривать его со всех сторон, борясь в то же время с внезапным приливом дурноты. А затем поднял взгляд на сторожа с восторженной детской улыбкой, — …кроме того, что теперь он больше.
Надзиратель с минуту постоял, шевеля губами. Затем на его лице возникла печальная улыбка, и он покачал головой из стороны в сторону.
— Да, малыш. Да, он теперь больше. И это все, — он протянул было руку к Дирку, словно собираясь погладить его по голове, но передумал и убрал ее. — Да, позаботься о нем. Тогда. Он ведь твой брат.
И, повернувшись, ушел обратно к свету.
Дирк глядел ему вслед, уставясь на слабое свечение лампы — что угодно, лишь бы не смотреть на Гара. Да, Гар теперь был ему брат. Между ними образовались узы — теперь, когда стало слишком поздно.
И надзиратель опять же был прав — Гар ушел, или, по крайней мере, ушел его разум. Вероятно, в кататоническое состояние — он, увы, не специалист и не может быть уверен в этом точно.
И теперь, когда стало слишком поздно, он понял: Гар был телепатом, он был способен «слышать» мысли других людей, да и не только это. Он мог «слышать» также мысли и умерших — если находился в помещении, где те прежде жили. Существовало научное объяснение этого явления — психометрия, и даже подкреплявшая его теория. Сильные эмоции производили миниатюрные перемены в электрическом потенциале объектов в пределах какого-то диапазона, и особого рода мозг, сканируя эти объекты даже века спустя, мог еще срезонировать крошечное эхо этих давно пропавших эмоций. Действительно хороший психометрист предположительно был обязан взять камень, или, к примеру, чашку, или вообще что угодно и описать характер лица, которому они принадлежали, и главные события жизни этого лица и его пристрастия.
А здесь, в помещении, никогда не содержавшем никого, кроме психических больных, и пропустившем через себя поколения их веками… Помещение, в котором никогда не бывало ничего, кроме сильных эмоций, в основном, крайне отрицательных… На миг Дирк почувствовал прикосновение того, что, должно быть, пережил Гар, и содрогнулся, автоматически перекрывая эти ощущения, закрыв от них свой мозг. Гар, наверное, подумал, что спустился в ад. Надо полагать, что телепат — или любого рода другой псих — выстраивал автоматическую защиту от псионического ввода, своего рода блокировку или перегородку, автоматически преграждающую путь любым сигналам, каких он не хотел слышать, подобно тому, как большинство людей может находиться в комнате, где звучит музыка, и иногда по-настоящему не осознавать этого, пока музыку не выключат. Но даже самая прочная плотина может быть прорвана. Или же поток может хлынуть поверх нее…
И что же случится тогда, когда с грохотом несется поток воды, а вокруг свирепствует гроза? Да ясное дело, ты найдешь себе нору, какое-нибудь водонепроницаемое место в недрах земли и запрешься там, утащив с собой ключ, чтобы никто и никогда не смог добраться до тебя. Никогда-никогда больше…
Где-то, в каком-то глухом углу мозга Гара укрылся разум великана, закрыв за собой входное отверстие, оставив остальной мозг чистым, предоставив играть на нем демонам…
Дирк вдруг отчаянно затосковал по рассвету.
ГЛАВА 10
Наконец-то после долгого ожидания огромная камера начала светлеть с зарей, серый свет просачивался, касаясь содрогающихся фигур прохладной прозрачностью. Надзиратели потягивались и кряхтели, готовые рвануть домой, как только придет дневная смена.