Наконец он легко приземлился рядом с Яхонтом, и тот, никогда не снисходивший до громкого смеха, пренебрежительно отстранив его, насмешливо сказал:
— Ну и Ястреб — летать не умеет!
— Значит, Яхонт должен блестеть и сверкать? — оскалил зубы Гед. — О драгоценный камень в перстне магии! — вскричал Гед. — О жемчужина Хавнора! Озари нас своим блеском!
Мальчик, развлекающийся танцующими огоньками, тут же опустил один из них пониже так, что тот заскользил в танце вокруг головы Яхонта. Насупившись и утратив обычное хладнокровие, Яхонт отмахнул от себя огонек, погасив его, как гасят чадящую свечку.
— Меня уже мутит, — сказал он, — от мальчишек, от крика, от всего этого дурачества!
— Конечно, дружище, ты же у нас уже зрелый, степенный господин средних лет, — заметил сверху Боб.
— Если тебе захотелось туда, где потише и потемнее, — выкрикнул один из самых маленьких, — тебе самое место в Башне.
Гед спросил:
— А в самом деле — чего бы ты хотел, Яхонт?
— Общества равных мне, — сказал Яхонт. — Идем отсюда, Боб. Предоставим этим детишкам развлекаться своими погремушками.
Гед подошел вплотную к Яхонту.
— Чем же ученики хуже настоящих колдунов? — произнес он.
Спросил он совсем спокойно, но все остальные мальчики внезапно замолчали, потому что и в его голосе, и в голосе Яхонта наконец-то прорвалась долго скрываемая злоба. Она звенела теперь, ясная и очевидная, как сталь, освобожденная из ножен.
— У настоящих колдунов — сила, — сказал Яхонт.
— В силе я могу с тобой потягаться, — сказал Гед.
— Ты что же — вызываешь меня на состязание?
— Да.
Боб тут же приземлился и встал между ними, сурово глядя на обоих.
— Нам запрещено состязаться в колдовстве, и вы оба хорошо это знаете! — напомнил он. — Прекратите немедленно!
Гед и Яхонт стояли и молчали, глядя друг на друга, ибо действительно знали законы Рока, и еще они понимали, что сейчас Бобом движет любовь, а ими — ненависть. Но, наткнувшись на преграду, их ярость не утихала. Отойдя чуть в сторонку, Яхонт тихим голосом с холодной усмешкой произнес, обращаясь к Бобу:
— Ты хорошо сделал, напомнив своему дружку-козопасу спасительный для него закон. Не понимаю только, почему он дуется. Неужели он и вправду поверил, что я приму его вызов? Стану состязаться с деревенским увальнем, от которого до сих пор смердит козами? С учеником, все еще не знающим, как делается Первое Превращение?
— Яхонт, — спокойно спросил Гед, — как можешь ты судить, чего я знаю и чего не знаю?
И мгновенно, так, что никто не слышал, сказал ли он заклинание, Гед прямо на глазах исчез, а на его месте низко над землей завис огромный ястреб. Он раскрыл огромный клюв и хрипло проклекотал. Еще мгновение — и снова в колышущемся свете факелов стоял и гневно глядел на Яхонта Гед.
Изумленный Яхонт даже попятился, но потом пожал плечами и сказал лишь одно слово:
— Иллюзия.
Остальные зароптали. Боб возразил:
— Нет, это была не иллюзия, а настоящее превращение. Кончайте. Послушай-ка, Яхонт, что я тебе скажу…
— Он всего лишь доказал, что заглянул в Книгу Превращений тайком от Учителя, — сказал Яхонт. — Только и всего. Меня интересует, что у него еще в запасе. Продолжай, козопас. Приятно видеть, как ты роешь себе яму. Чем сильнее ты будешь пыжиться, чтобы доказать, что ты мне ровня, тем яснее покажешь остальным, кто ты такой на самом деле.
Тут Боб отвернулся от Яхонта и, понизив голос, сказал Геду:
— Ястреб, веди себя как мужчина. Брось эти глупости. Пошли отсюда.
Гед посмотрел на друга, улыбнулся и сказал:
— Пожалуйста, возьми хоэга и подержи его.
Он снял со своего плеча зверька и посадил на руку Бобу. Никому, кроме Геда, не позволял отак прикасаться к себе, но сейчас он спокойно перешел к Бобу и, взбежав по его руке, устроился на плече. Его огромные сверкающие глаза, не отрываясь, глядели на хозяина.
— Ну а теперь, Яхонт, — так же спокойно спросил Гед, — что ты собираешься сделать, чтобы доказать мне свое превосходство?
— Я? — надменно произнес тот. — Мне для этого ничего не надо делать, козопас. Доказывать должен ты. И я дам тебе шанс. Благоприятную возможность. Зависть выела у тебя все внутри — как червь яблоко. Изгони из себя этого червя. Как-то на холме Рока ты похвастал, что волшебники Гонта не снисходят до пустых забав. Давай сейчас отправимся на холм, и ты нам покажешь, что же они в таком случае умеют. А если получится что-то стоящее, то и я покажу тебе какое-нибудь совсем простенькое колдовство.
— Интересно, что у тебя получится, — ответил Гед.
Младшие ученики, уже усвоившие, что при малейшем намеке на оскорбление дурное настроение Геда взрывается дикими выходками, были поражены, как он хладнокровен и даже, если судить по виду, спокоен. Боб тоже наблюдал за происходящим с удивлением, но он уже начал испытывать нарастающий страх. Он снова хотел вмешаться, но Яхонт сказал:
— Не мешай, Боб… Ну как, козопас? Намерен ли ты использовать шанс, который я тебе даю? Какой фокус ты нам сейчас покажешь — может, огненный мячик? Или вылечишь наговором козу от чесотки?
— А чего бы ты хотел, Яхонт?
Яхонт снова пожал плечами:
— Единственное, что я хотел бы посмотреть — как ты вызовешь дух кого-нибудь из умерших. Сможешь?
— Смогу.
— Не сможешь!
Яхонт выкрикнул это, глядя Геду в глаза с неистовой яростью, которая, внезапно вспыхнув в нем, выжгла без следа прежнее высокомерное пренебрежение. Теперь он, не таясь, изливал все свое презрение, всю ненависть:
— Не сможешь. Не сумеешь. Ты просто хвастун, жалкий хвастунишка…
— Клянусь моим именем — сделаю!
И на какое-то мгновение все застыли.
Вырвавшись из рук Боба, пытавшегося силой удержать его, Гед пошел прочь со двора, ни разу даже не глянув назад. Все танцующие чародейные огни либо погасли, либо упали на землю. Сразу стемнело. Яхонт, помедлив какое-то мгновение в нерешительности, последовал за Гедом. Остальные вразброд потянулись за ними безмолвные, сгорающие от любопытства и страха.
Склоны холма Рока терялись вверху, в темноте, под черным летним небом, какое бывает перед восходом луны. Когда все приблизились к этому холму, на котором было свершено столько чудес, какая-то тяжесть легла всем на сердце — как будто сам воздух давил на них. Стоило им ступить на эти склоны, и они сразу же вспомнили, в какую глубину уходят корни холма — глубже моря, дотягиваясь до древнего, сдавленного земной толщей, потаенного огня, который клокочет в самом сердце земли. Они остановились на восточном склоне. Звезды светили над вершиной холма, поросшей травой, которая казалась черной. Ветер совсем стих.
Мальчики остановились, но Гед прошел еще несколько шагов выше по склону. Затем он повернулся ко всем лицом и произнес ясным, звучным голосом:
— Чей дух мне вызывать, Яхонт?
— Зови кого хочешь, все равно никто не услышит, — ответил Яхонт.
Голос его чуть дрогнул, возможно, от гнева.
Гед спросил мягко, с насмешкой:
— Испугался?
Возможно, Яхонт что-то и ответил, но Гед не слышал ответа. Яхонт его больше не интересовал. Теперь, когда они стояли на холме Рока, ненависть и гнев покинули его, а на их место пришли спокойствие и уверенность. В нем не было больше зависти. Он ощущал, что в эту ночь, на этой темной зачарованной земле, его сила стала больше, чем когда-либо прежде. Сила переполняла все его существо, и он почувствовал, что уже не может ее удержать. Он чувствовал, что Яхонту действительно далеко до него. Скорее всего, этот высокомерный юноша послан был в мир лишь для того, чтобы привести Геда сюда в эту ночь. Он не соперник Геду, он лишь орудие его судьбы. Ногами своими Гед чувствовал корни холма, уходящие все ниже и ниже во тьму; над головою светили острые, холодные огоньки звезд. И все, что находилось между звездами и корнями холма, было в его власти. Он ощущал себя средоточием мира.
— Не бойся, — улыбаясь, звучно произнес он. — Я вызову дух женщины. А женщины ты можешь не бояться. Знаешь, кого я вызову? Эльфарран, прекрасную принцессу, о которой повествуют «Элладские Деяния».
— Она умерла тысячу лет назад, ее кости лежат глубоко, на дне Эйского моря. Или ее просто выдумали, а на самом деле Эльфарран никогда не было на свете.
— Что мертвым годы и расстояния?.. И неужели ты считаешь, что легенды лгут? — спросил Гед с прежней мягкой насмешкой, а потом сказал:
— Смотрите все сюда, на мои руки.
И, повернувшись к ним спиной, он застыл на месте.
Величественным, замедленным движением раскинул он руки в стороны. Это был приветственный жест, жест раскрытия и призыва. Потом он заговорил.
Руны этого заклинания он прочел в книге Огиона два года назад и с тех пор не видел. Да и читал он их тогда в темноте. Теперь он, снова в темноте, видел так, будто та страница раскрылась перед ним в ночи. Но сейчас он хорошо понимал смысл того, что читает, и четко выговаривал слово за словом. Он ясно видел каждую пометку, объясняющую, какие интонации, а также движения рук и тела должны соответствовать тому или иному слову.
Остальные мальчики стояли в сторонке и смотрели на него молча и не шевелясь, некоторых пробирала дрожь. Великие чары начали действовать. Голос Геда звучал по-прежнему негромко, но изменился, стал глубоким и напевным. Гед произносил слова, которых никто не понимал. Вдруг он замолчал. Со свистом, взвихрив траву, налетел сильный ветер. Гед упал на колени и что-то громко выкрикнул. Потом медленно наклонился вперед, припав к земле и широко раскинув руки, будто желая заключить ее в объятия, а когда так же медленно оторвался от земли и встал, между его напряженными простертыми руками было заключено что-то темное. Он держал что-то такое тяжелое, что пошатывался, с трудом поднимаясь на ноги. В черной взвихренной траве на холме жалобно проскулил ветер, пахнувший жаром. Если звезды еще светили, то никто их не видел.
Губы Геда продолжали с присвистом лепетать слова заклинаний, а потом он вдруг крикнул громко и звонко: