ться в этом замке. Геду казалось, что именно из-за холода ему никак не удается стряхнуть с себя воспоминание о том, как он сошелся лицом к лицу со своим врагом, потерпел поражение и вынужден был бежать. Перед его мысленным взором собирались все Учителя Рока, и из их круга на него хмуро глядел Верховный Маг Геншер, и с ними были и Неммерле, и Огион, и даже та колдунья, которая выучила его первым заклинаниям. И все они так смотрели на него, что Гед без слов понимал: не оправдал он их доверия и тех надежд, какие они возлагали на Геда. Он пытался оправдаться, говоря им:
— Если бы я не побежал, Тень проникла бы в меня. Она уже присвоила себе суть Скиорха, она высосала из меня часть моей силы, а сражаться с ней я не мог, поскольку она знает мое имя. Единственное, что мне оставалось — спасаться бегством. Если бы она мной завладела, в мире появился бы волшебник-геббет, наделенный страшной мощью. Он начал бы творить злодейства, сокрушая все на своем пути. Поэтому я должен был бежать.
Но никто из тех, перед кем он оправдывался, не говорил в ответ ни слова. И он все смотрел и смотрел, как падает редкий, но никогда не прекращающийся снег на пустынную равнину за окнами, и чувствовал, как окутывает его изнутри отупляющий холод. Наконец ему начинало казаться, что он весь заледенел и не ощущает уже ничего, кроме странной усталости.
Так провел он много дней, в продолжение которых чувствовал себя все более несчастным и ничтожным. Когда ему случалось покинуть свою комнату и спуститься вниз, он оставался таким же молчаливым и скованным. Красота хозяйки дома вносила в его душу смятение, а роскошь, чопорность и аккуратность этого странного замка все время напоминали ему, что он рожден и воспитан среди козопасов.
Если он хотел уединиться, его никто не беспокоил, а когда его мысли и вид падающего снега становились совершенно непереносимы, он спускался вниз, чтобы в каком-нибудь из залов с закругленными стенами повстречать Серрет; чаще всего она была в одном из нижних покоев, задрапированном плотным шелком и освещенном пылающим камином. Они садились рядом и начинали беседу. Вскоре он понял, что и хозяйке замка жилось здесь невесело — хотя она часто улыбалась, но никогда не смеялась. С ней он начинал понемногу освобождаться от скованности и забывать свой позор. Прошло не так много времени, а они уже встречались каждый день и разговаривали подолгу. Устроившись чуть поодаль от девушек-служанок, которые всегда были при Серрет, они сидели в одной из верхних комнат башни, возле окна или у камина, и болтали о всякой всячине. Но эти праздные беседы приносили ему облегчение.
Старый владетель чаще всего пребывал в своих апартаментах, а из дома выходил лишь по утрам, чтобы погулять по заснеженному внутреннему двору замка; выглядел он при этом как старый колдун, всю ночь сочинявший какой-нибудь очень злокозненный наговор. Когда за ужином он присоединялся к Геду и Серрет, то молчал и лишь иногда бросал на юную супругу тяжелый, алчный взгляд. Тогда Геду становилось жаль ее. Она походила на дикую лань, заточенную в клетку, на белую птицу с подрезанными крыльями, на изысканное тонкое серебряное кольцо, надетое на палец старухи. Здесь она была лишь одной из вещей в сокровищнице Бендереска, и, кажется, не самой ценной. Когда хозяин замка покидал их, Гед старался хоть немного развеселить ее, чтобы развеять ее одиночество, а она, как могла, пыталась унять его тоску.
Как-то раз, когда они сидели в обеденном зале, гулком, как пещера, и беседовали при зажженных свечах над пустыми золотыми блюдами и кубками, он спросил ее:
— А что это за драгоценный камень, в честь которого назван ваш замок?
— Разве ты раньше не слышал о нем? Ведь он прославлен исстари.
— Нет. Я слышал только, что властителями Осскиля собрано много великих сокровищ.
— Ах, эта драгоценность затмевает все. Хочешь взглянуть на нее?
Она улыбнулась ему, и ее улыбка выражала и насмешку, и безрассудную отвагу, и, казалось, она сама побаивалась того, что собралась сделать. Когда молодой человек кивнул ей, она встала и повела его из зала вниз, потом они шли по лабиринту узких коридоров в нижнем этаже башни, затем снова спустились по лестнице в подземелье и остановились возле запертой двери, которая не была похожа на все другие, когда-либо виденные им. Она отперла эту дверь серебряным ключом и с прежней улыбкой глянула на Геда, как бы приглашая его войти вместе с ней. За дверью оказался короткий коридор, приведший к другой двери, которую она отперла золотым ключом; за ней — еще одна, третья дверь, и Серрет открыла ее уже не ключом, а одним из Великих Развязывающих Слов. За этой последней дверью ее свеча высветила маленькую комнату, или, скорее, камеру в подземной тюрьме: пол, стены и потолок из неровного грубого камня, без всякой обстановки. Просто пустая комната.
— Видишь его? — спросила Серрет.
Когда Гед оглядывал помещение, его внимательный взгляд волшебника сразу же заметил один из камней пола. Он был такой же грубый и влажный, как и остальные — обыкновенный массивный камень, в сущности, почти не обработанная глыба; но заключенная в камне безмерная мощь ощущалась так явственно, словно он вдруг заговорил в полный голос. У Геда перехватило дыхание, на мгновение он почувствовал, что ему стало плохо. Камень лежал в самом основании башни, являясь ее центром, и излучал холод, самый лютый холод. Ничто в мире не могло хоть чуточку согреть эту маленькую комнату. Камень был стар, очень стар, и в нем таился какой-то древний ужасный дух. Поэтому на вопрос Серрет он не отвечал ни «да», ни «нет», а стоял, неподвижно застыв на месте. Вскоре, глянув на него с удивлением, она показала ему на камень.
— Это и есть Тереннон. Тебя не удивляет, что мы заперли нашу драгоценность в самом глубоком подземелье замка?
Гед по-прежнему не отвечал ей и продолжал стоять, безмолвный и настороженный. Возможно, сейчас она подвергала его испытанию; но ему казалось, что она сама не имеет никакого представления об истинной природе Камня, — иначе Серрет не говорила бы здесь так легко и так небрежно. Она знала о Камне слишком мало, чтобы бояться его.
— Расскажи мне о его свойствах, — сказал он наконец.
— Он был сотворен еще до того, как Сегой поднял из Открытого Моря острова нашего мира. Он сотворен тогда, когда был сотворен мир. Времени для него не существует. Если положить на него ладонь и спросить о его сути — он ответит соответственно силе того, кто спросит. У него есть голос — для того, кто может услышать. И он может рассказать обо всем, что было, есть и будет. Это он сказал нам, что ты придешь — задолго до того, как ты ступил на наш остров. Хочешь спросить его о чем-нибудь?
— Нет.
— Но он ответит тебе.
— К нему у меня вопросов нет.
— Он скажет тебе, — тихо, ласково произнесла Серрет, — как можно победить твоего врага.
Гед застыл, не зная что сказать.
— Ты боишься Камня? — спросила она, как бы не веря в возможность этого.
И он ответил ей:
— Да.
В смертоносном холоде и безмолвии этой комнаты, окруженной множеством стен — из камня, потом из чар, потом снова из камня, потом снова из чар, — освещенной огоньком единственной свечи в руке Серрет, женщина еще раз глянула на Геда сияющими глазами.
— Ястреб, — сказала она, — ты же ничего не боишься.
— Но с этим Камнем я говорить не буду, — ответил Гед и, глядя в глаза женщине, объяснил:
— Госпожа моя, в Камне заключен некий дух. И если этот Камень скован вяжущим наговором, а также слепящими чарами, если на него наложены заклятия замыкания и предостережения, и сверх того он еще окружен тройными крепостными стенами в совершенно пустынной стране, — все это совсем не потому, что он драгоценен, а потому, что может сотворить великое зло. Я не знаю, что рассказали тебе о нем, когда ты прибыла сюда. Но я говорю тебе, столь юной и добросердечной, что нельзя не только касаться Камня, но даже смотреть на него. Он может очень плохо повлиять на тебя.
— Но я уже касалась его, — возразила Серрет. — Я говорила с ним и слушала, что он говорит. И никакого вреда он мне не причинил.
Она повернулась, и они прошли назад сквозь все двери и коридоры, пока не выбрались на освещенную факелами лестничную площадку, где она задула свечу. Обменявшись несколькими ничего не значащими фразами, они расстались.
В ту ночь Гед почти не сомкнул глаз. Но теперь ему не давал заснуть не страх перед Тенью — все мысли о ней были изгнаны из его головы почти полностью неотвязным образом Камня, лежащего в основании этой башни. А еще ему постоянно являлось лицо Серрет, на котором играли тени и свет, отбрасываемые единственной свечой. Лицо это смотрело на него. Снова и снова он ощущал ее взгляд и старался понять, что промелькнуло в ее глазах, когда он отказался дотронуться до Камня. Презрение или обида? Когда же наконец он лег, чтобы немного поспать, шелковые простыни оказались холодными, словно ледяными. Постоянно просыпаясь, он всякий раз обнаруживал, что неотступно думает о темной природе Камня и глазах Серрет.
На следующий день он отыскал ее в круглом зале из серого мрамора, залитом светом заходящего солнца; здесь она любила проводить вечера со своими девушками за играми, вышиванием или ткачеством. Он сказал:
— Госпожа Серрет, я обидел вас своим отказом и сожалею о случившемся.
— Нет, — растерянно отвечала она, думая о чем-то своем. И повторила: — Нет…
Она отослала служанок и, когда они остались одни, повернулась к Геду и сказала:
— О мой гость и друг мой, ты очень проницателен, но, возможно, ты видишь еще не все, что надлежит тебе видеть. Там, на Роке, тебя обучили высшему волшебству. Но нашему волшебству там не учат. А здесь Осскиль, Страна Воронов, не хардическая страна. Маги не имеют здесь власти, поэтому многого о ней не знают. Ученым Юга не сообщают о большинстве событий, происходящих здесь, а у нас порой случается такое, о чем не написано в ваших книгах. Когда человек чего-то не знает, он этого боится. Но тебе нечего бояться во Дворе Тереннона. Будь ты слаб, возможно, тебе бы следовало остерегаться. Но ты не таков. Тебе от рождения дана сила, которая только и может, одна во всем свете, подчинить себе силу Камня. Я знаю это. Поэтому ты здесь.