Но летел он именно туда, куда нужно. Ибо всего лишь несколько людей на Роке и один-единственный человек на Гонте могли снова вернуть ему человеческую сущность.
Проснувшись, он по-прежнему был дик и молчалив. Огион не заговаривал с ним, но, дав воды и мяса, оставил в покое. Гед продолжал сидеть, ссутулившись, возле огня, вроде бы человек, но угрюмый и насупленный, как огромный измученный дикий ястреб. Пришла ночь, он лег и уснул. На третье утро он подошел к горящему камину, возле которого сидел маг, уставился в огонь застывшим взором и произнес:
— Учитель…
— Здравствуй, мальчик, — ответил ему Огион.
— Я вернулся к тебе, — сказал юноша хрипло. — Вернулся таким же дураком, каким ушел.
Легкая улыбка тронула губы мага, и он жестом предложил сесть напротив себя, к камину, а сам поставил на огонь котелок, чтобы приготовить чай.
Шел снег — первый зимний снегопад на склонах горы Гонт. Окна Огиона плотно закрывали ставни, но было слышно, как мягко ложатся на крышу влажные снежинки. Глубокая снежная тишина окружила дом. Долго просидели они в тот день у огня, и Гед рассказал старому своему учителю обо всем, что приключилось с ним за эти годы, после того, как он покинул Гонт на корабле, называвшемся «Тень». Огион слушал, не перебивая, а когда Гед закончил свою повесть, он долго еще молчал в тихом глубоком раздумье. Наконец он поднялся, поставил на стол хлеб, сыр и вино, и они вместе поели. Только тогда Огион заговорил. Он сказал:
— Страшные у тебя рубцы, мальчик, горестно смотреть на них.
— Нет у меня сил, чтобы сладить с этой Тварью, — ответил Гед.
Огион покачал головой, но какое-то время снова безмолвствовал. Наконец он заговорил.
— Это странно, — сказал он. — Хватило же у тебя сил, чтобы своими чарами остановить творящего заклинания волшебника, который был дома, в своем наследственном осскильском владении. Хватило их тебе, чтобы не поддаться соблазну, источаемому Камнем, а потом отразить натиск слуг одной из Древних Сил Земли. А еще раньше, на Пендоре, твоих сил хватило на то, чтобы сойтись один на один со старым драконом.
— На Осскиле меня спасло чистое везение, а не сила, — и Гед содрогнулся, ибо живо припомнил призрачный, смертоносный холод во Дворе Тереннона. — А что касается дракона, я знал его имя. У той же злобной Твари, что гонится за мной, нет имени.
— У всех вещей и тварей есть имена, — возразил Огион с твердой уверенностью, и Гед не рискнул повторить то, что слышал от Верховного Мага Геншера: злые силы вроде той, что он высвободил, имен не имеют.
Тут Гед припомнил, что дракон с Пендора предлагал ему назвать имя Тени, только он усомнился в искренности дракона. Точно так же позднее не поверил он и обещанию Серрет, что Камень может открыть все необходимое ему.
— Если у Тени есть имя, — сказал он, — не думаю, что можно заставить ее выдать себя.
— Нет, — согласился Огион. — Но и ты тоже не назвал бы ей своего. И ты ей его не называл. Однако она его узнала. На пустоши близ Двора Тереннона она назвала тебя истинным именем, которое я дал тебе. И это тоже странно, очень странно.
И он снова погрузился в раздумья. Гед нарушил его молчание:
— Я летел к тебе за советом, а не за защитой, Учитель. Не хочу, чтобы она явилась сюда вслед за мной, а она обязательно явится, если я останусь здесь. Правда, один раз ты уже прогнал ее из этого дома…
— Не ее, — сказал Огион. — То было лишь ее предвестье, тень Тени. Мне ее не прогнать. Это можешь сделать только ты.
— Но я бессилен перед ней. Есть ли где-нибудь такое место… — начал Гед, но вдруг осекся и не закончил свой вопрос.
— Безопасных мест нигде нет, — мягко ответил ему Огион. — И, пожалуйста, Гед, постарайся больше не превращаться. Все, что нужно Тени — это разрушить твою подлинную суть. Ей уже почти удалось это, когда она загнала тебя в ястребиное естество. Нет, я не знаю, куда тебе нужно пойти. Но у меня есть некоторые мысли о том, что тебе следует сделать. Хотя мне нелегко сказать тебе — что именно.
Гед молча смотрел на Учителя, требуя правды, и, подумав еще немного, Огион вымолвил:
— Пойти навстречу.
— Пойти навстречу?
— До сих пор она гналась за тобой — и тебе приходилось от нее убегать. И куда бы ты ни направлялся, всюду тебя ждали опасность и зло. Иначе и быть не могло, ибо это она гнала тебя туда, она определяла твой путь. А выбирать дорогу должен ты сам. Начни искать силу, которая ищет тебя. Начни охоту за Тварью, которая охотится за тобой.
Гед ничего не ответил ему.
— Я дал тебе имя у истока реки Ар, — продолжал Огион. — Истока той реки, что, сбегая с гор, сливается с морем. Каждый человек должен знать цель, к которой идет, но ее не определить, если однажды не вернуться к своему началу, чтобы вобрать в себя сокровеннейшую его суть. Если не хочешь быть щепкой, которую кружит и захлестывает поток, ты должен стать самим потоком — от самого истока и до того места, где он растворяется в море. Вернувшись ко мне, Гед, ты уже вернулся на Гонт, и теперь тебе нужно, обратившись к истоку, отыскать то, что было прежде истока. Там все твои надежды на силу.
— Там? — спросил Гед, и в голосе его прозвучал ужас. — Где там, Учитель?
Огион не ответил.
— Если я поверну, — заговорил спустя некоторое время Гед, — если я, как ты говоришь, начну охоту за Тварью, которая охотится за мной, то, думается мне, охота эта продлится недолго. Ведь все, что нужно этой Твари — сойтись со мной лицом к лицу. Дважды ей это удавалось, и дважды она одолевала меня.
— Все решит третья встреча, — сказал Огион.
Гед начал беспокойно расхаживать по комнате — от камина к двери и от двери к камину.
— И если она окончательно одолеет меня, — сказал он, возражая то ли Огиону, то ли самому себе, — она завладеет и моими знаниями, и моей силой, чтобы использовать их во зло. Сейчас она угрожает лишь мне одному. Но если она войдет в меня и завладеет мной, то моими руками она сотворит много непоправимого зла…
— Да. Если одолеет тебя.
— Но если я снова побегу от нее, она наверняка нагонит меня снова… А силы мои будут истрачены на бегство…
Еще какое-то время Гед продолжал ходить по комнате, затем, неожиданно повернувшись, преклонил колени перед магом и сказал:
— Я жил на острове Мудрых и учился там у величайших волшебников нашего времени, но истинный мой учитель — ты, Огион.
И в голосе его звучали любовь и горькая сумрачная радость.
— Хорошо, — сказал Огион. — Теперь это понял и ты. Лучше поздно, чем никогда. Но тебе еще предстоит стать моим учителем.
Он встал, подложил дрова в камин, разжигая доброе яркое пламя, повесил над огнем котелок, чтобы вскипятить воду для чая, потом, накинув на себя овчинный тулуп, сказал:
— Надо пойти поглядеть, как там козы. Последи пока за чаем, мальчик.
Когда он вернулся, весь запорошенный снегом, и отряхнул свои сапоги из козьей кожи, Гед увидел, что маг принес длинный тяжелый сук, отломанный от тиса. Весь короткий остаток зимнего дня и весь вечер после ужина при свете лампы Огион просидел над этим суком, обрабатывая его ножом и шлифовальным камнем, наговаривая при этом заклинания и вплетая в должных местах чары. Много раз водил он ладонями вдоль всего жезла, как бы выискивая в нем какой-нибудь изъян. Работая, он время от времени принимался тихонько напевать. Гед, все еще не отдохнувший как следует после перелета, под это пение задремал и во сне увидел себя ребенком в хижине колдуньи из деревни Ольховки, в такую же снежную ночь, во тьме, освещенной красным огнем очага; он вдохнул воздух, настоянный на аромате целебных трав и смешанный с пахучим дымом, а потом поплыл по волнам сна под нескончаемый протяжный напев заклинаний и сказаний о героях, которые сражались в незапамятные времена на далеких островах против сил зла, побеждая их или терпя поражение.
— Ну вот, — сказал Огион, вручая ему законченный жезл. — Верховный Маг удостоил тебя тисового жезла. То был хороший выбор, и я сделал тебе такой же. В свое время я приглядел этот сук себе для арбалета, но в таком виде он послужит лучше. Доброй ночи, сын мой.
И Гед, не найдя слов, чтобы выразить свою благодарность, молча направился в нишу. И тогда Огион добавил — так тихо, чтобы Гед не услышал:
— О мой юный Ястреб, счастливого тебе полета!
Наутро, когда забрезжил холодный рассвет, Огион проснулся и увидел, что Гед уже ушел. Осталась лишь надпись серебряными рунами на стенке камина, которая, как и полагается записке волшебника, исчезла, как только Огион прочел ее:
— Учитель, я пошел на охоту.
8. Охота
ще до рассвета, в зимней мгле, Гед вышел на дорогу, ведущую вниз от Ре Альби, и еще до полудня пришел в Главный Порт Гонта. Огион подыскал ему вместо осскильских нарядов вполне приличную одежду — длинные брюки, рубашку, кожаный жилет и немного белья, но в зимнюю дорогу Гед взял княжеский плащ, подбитый драгоценным мехом. Без всякой поклажи, если не считать тяжелый жезл высотой в его рост, подошел он к Сухопутным воротам, и солдаты, которые несли караул, небрежно прислонившись к каменным драконам, с первого взгляда узнали в нем волшебника. Не задавая лишних вопросов, они отвели в стороны пики, отсалютовав, пропустили в город, а потом долго смотрели, как он шагает вниз по улицам к порту.
И на пристани, и в Доме Морской Гильдии он расспрашивал, нет ли корабля, отправляющегося в ближайшие дни на северо-запад — к Энладу, Андрадам или Оранеям. И везде ему говорили, что нет такого корабля, который вышел бы в море сейчас, чуть ли не в самый канун Солнцеворота; в Доме же объяснили, что в такую ненадежную погоду даже рыбаки не рискуют заплывать дальше Броневых Скал.
В столовой Морской Гильдии ему предложили обед — волшебникам в этих краях редко приходилось самим просить себе хлеба. Он посидел там какое-то время со своими сотрапезниками — портовыми грузчиками, корабелами, заклинателями погоды; их неспешная и, на первый взгляд, беспорядочная беседа доставляла ему наслаждение, и он испытывал счастье просто от того, что мог слышать звуки родной гонтской речи. Ему страстно захотелось остаться навсегда здесь, на Гонте, отказаться от волшебства и приключений, забыть про свою силу и про весь связанный с нею ужас и жить, как эти люди, простой мирной жизнью на милой родной земле. Таковы были теперь его желания, но разум повелевал иначе. Он знал, что ему нельзя долго оставаться и в этом гостеприимном Доме, и в самом городе, что он должен поскорее уйти отсюда, хотя, как он выяснил, в порту нет ни одного корабля, способного выйти в море. Поэтому, покинув Дом, он пошел вдоль берега бухты, пока не набрел на деревушку, лежащую к северу от столицы Гонта. Там он принялся расспрашивать рыбаков и фермеров и в конце концов нашел человека, согласившегося продать лодку.