Первый год, который девочка провела здесь, она жила в большой общей спальне вместе с другими послушницами, девочками от четырех до четырнадцати лет. Даже тогда Манан занимал особое место среди Десяти Попечителей, потому что был ее личным Попечителем, а ее детская кроватка стояла не в главной комнате — длинной, с низкими нависающими балками потолка, — а в маленькой нише, частично отгороженной от общей спальни Большого Дома. Оттуда она слышала, как другие девочки подолгу хихикали и шептались перед тем, как заснуть, а по утрам зевали в серых сумерках, заплетая друг другу волосы. А когда ее сделали Поглощенной, Архой, она начала спать одна в Малом Доме. И эта постель, и эта комната отныне стали ее постелью и ее комнатой на всю оставшуюся жизнь. Этот Дом был ее домом, Домом Жрицы Безымянных, и никто не смел войти в него без ее дозволения. Когда она была еще маленькой, то специально подольше не отвечала на стук в ее дверь, и лишь спустя некоторое время говорила: «Можно войти!» И ее раздражало, что две Верховные Жрицы — Коссиль и Тхар — входили к ней в Дом без стука, очевидно, считая ее дозволение чем-то само собой разумеющимся.
День проходил за днем, год за годом — все похожие один на другой. Девочки в Священном Селении у Атуанских Могил проводили время в классах, за уроками. Они не играли ни в какие игры, потому что на это просто не хватало времени. Они разучивали священные песнопения и танцы, изучали историю Каргадских Земель и божественные таинства, особенно тех Богов, которым они предназначены служить: Божественного Короля, который царил в Авабате, и Братьев-Близнецов Атваха и Вулуаха. Но ритуалы и таинства Безымянных изучала только Арха, и только один учитель был у нее для этих уроков. Поэтому час или два Жрица занималась отдельно от девочек, но остальное ее время, как и у всех, уходило на повседневную работу. Они учились прясть и ткать овечью шерсть, они трудились в поле и в огороде, сажая злаки и овощи, убирая урожай. Они готовили себе пищу: варили чечевицу, мололи зерно на грубую муку для овсяной каши или тонкую муку для лепешек. Они заготавливали впрок выращенные ими продукты: лук, капусту, козий сыр, яблоки, мед.
Больше всего девочки любили те дни, когда их отпускали ловить рыбу в мутной зеленоватой реке, которая протекала в пустыне, в полумиле к северо-востоку от Священного Селения. Прихватив с собой вместо полдника яблоко или холодную лепешку и спрятавшись от солнца в укромном местечке, в камышах, они могли просидеть там целый день, глядя, как течет ленивая зеленая вода и тени облаков столь же медленно перемещаются в сторону гор. Иногда кто-то из девочек громко взвизгивал от восторга, выхватывая из воды сверкающую рыбину, которая, шлепнувшись о берег, тут же начинала хватать ртом воздух. Но в тот же миг появлялась Меббет и шипела, словно уж:
— Неужели не можешь помолчать, визгливая дуреха?
Меббет служила в Храме Божественного Короля. Эта молодая смуглая женщина имела твердый и острый характер. Рыбная ловля составляла главную страсть ее жизни. Поэтому на реке следовало сидеть от нее подальше и помалкивать, иначе после первой же оплошности она могла лишить вас удовольствия рыбалки, а вместо этого заставить летом в засуху таскать воду из реки. Это было самое трудное и тоскливое занятие; сначала идти по жаре, под палящим солнцем целых полмили вниз к реке, а затем, набрав два ведра воды, тащить их на коромысле в Священное Селение, да побыстрее. Первая сотня ярдов давалась легко, но потом ведра быстро тяжелели, коромысло жгло плечи, как раскаленное железо, а глаза слепли от жгучего света. Каждый шаг давался все труднее, все медленнее приближалась цель. Вот уже идешь по тропке меж овощных грядок в огороде, вот вступаешь в прохладную тень на заднем дворе за Большим Домом и с шумным плеском опорожняешь ведра в большую бочку. Но в ту же минуту надо поворачивать и начинать все сначала, и это повторяется снова и снова, и так день за днем, без конца.
Священным Селением называлась обнесенная стеной территория Храма. Здесь находились самые древние и самые чтимые святыни всех Четырех Каргадских Земель. За стеной Храма обитало сотни две людей и стояло много построек: три Храма, Большой Дом, Малый Дом, кельи, где жили евнухи-попечители. Снаружи, у самой стены, лепились бараки, где селились стражи, и хижины, где ютились рабы. Там же располагались амбары, склады, загоны для овец и коз, другие хозяйственные постройки. Все это выглядело как маленький городок, если смотреть издали, с вершин выжженных холмов, на которых не росло ничего, кроме шалфея и диких пустынных трав, жестких, как проволока, и образующих редкие, беспорядочно разбросанные кочки. Даже с равнины, на востоке, издалека можно было увидеть золотую кровлю Храма Богов-Близнецов, которая мерцала и отсвечивала, как крапинка слюды в каменной глыбе.
Сам этот Храм представлял собой простой каменный куб, покрытый снаружи белой штукатуркой — без окон, с низеньким портиком и дверью. Куда ярче и живописнее выглядел выстроенный чуть ниже и несколько столетий позднее Храм Божественного Короля, с большим портиком, массивными колоннами и разрисованными капителями: на каждую из этих колонн пошел целый кедровый ствол, доставленный кораблем с Хур-ат-Хура, где сохранились кедровые леса. С побережья до Священного Места прямо по голой равнине их тащили упряжки рабов, до двадцати человек на одно бревно.
Только приблизившись с востока к Священному Селению и различив золотую кровлю и белые колонны, можно заметить над ними на самой вершине холма полуразрушенное коричневато-красное, как вся окрестная пустыня, сооружение. Третий Храм был самым древним строением, возведенным каргадской расой. Это была огромная, приземистая, с приплюснутым куполом и кое-как заделанными проломами в стенах Престольная Палата.
За Палатой, охватывая петлей всю вершину холма, проходила массивная каменная стена, сложенная из больших глыб без известкового раствора и во многих местах осыпавшаяся. Во дворе, за этой стеной, из земли торчали черные Камни, похожие на огромные пальцы, восемнадцати-двадцати футов высотой — постоянно приковывавшие к себе взгляды — казалось, в них заключался какой-то смысл. Но никто не мог сказать, в чем этот смысл состоит. Всего Камней было девять. Один стоял прямо, остальные — под углом; некоторые наклонились слегка, а иные очень сильно, два упали совсем. Они заросли серыми и оранжевыми лишайниками и казались грязными, и только стоящий прямо, голый и черный Камень отсвечивал угрюмым тусклым блеском. На ощупь он был совершенно гладкий, а на остальных же под корой из лишайников угадывалась какая-то резьба. Кое-где резьба проглядывала и прощупывалась пальцами, но нельзя было понять, что это такое: рисунки или знаки.
Девять Камней были надгробьями Атуанских Могил. Говорили, что Камни стояли здесь уже во времена первых людей и даже еще раньше, с самой поры сотворения Земноморья. Их водрузили еще во тьме, когда земля была только что поднята из океанских бездн. Эти надгробия старше Божественных Королей Каргада, старше Богов-Близнецов, старше, чем дневной свет. Они высились над Могилами Безымянных, тех, кто правил миром еще до появления людей. Поэтому Жрица, рожденная, чтобы служить Могилам Безымянных, тоже не имела имени.
Сама она нечасто приходила к Камням, а остальные не смели и ногой ступить на окруженную стеной вершину холма позади Престольной Палаты. Дважды в год, в ночи полнолуния, самые близкие к дням весеннего и осеннего равноденствий, перед Престолом совершалось жертвоприношение. Жрица босиком выходила из Престольной Палаты в низенькую заднюю дверь, неся в руках большой бронзовый таз, полный дымящейся козьей крови. Кровь она выливала к подножию стоячего черного Камня и на один из упавших Камней, наполовину зарытый в каменистый грунт и покрытый грязью многовековых кровавых жертвоприношений.
Но иногда Арха и сама, встав пораньше, отправлялась побродить среди надгробий Могил. Она старалась получше разглядеть резьбу, бугорки и царапины которой проступали отчетливее под лучами утреннего солнца. Порой она просто садилась около Камня и смотрела на запад, на горы или на кровли и стены Селения внизу; она наблюдала, как утром пробуждается жизнь вокруг Большого Дома и в бараках стражи, как рабы выгоняют стада овец и коз на скудные приречные пастбища. Лишь среди Камней не было никаких дел, и она одна могла находиться здесь и приходила сюда, когда хотела, чтобы все оставили ее в покое. Это место наводило страх. Даже в жаркий летний полдень возле Камней было холодно. Иногда между двух из них, стоявших рядом и наклонившихся друг к другу, начинал посвистывать ветер и, казалось, они делились секретами. Но какие тайны рассказывали они друг другу, никто не знал.
От стены, стоящей вокруг Могил, отходила другая стена, пониже, но тоже сложенная из камней; она тянулась большим неправильным полукругом вокруг холма до самой реки. Эта вторая стена не столько защищала Священное Селение, сколько делила его на две части: внутреннюю, где располагались дома жриц и попечителей, и внешнюю, где были хижины для стражи и рабов, которые возделывали поля, пасли стада и снабжали Священное Селение всем необходимым для жизни. Никто и никогда не смел зайти из внешнего двора во внутренний, если не считать тех нескольких дней священных празднеств, когда стражники сопровождали шествия Жриц, превращаясь в трубачей и барабанщиков. Прочим мужчинам воспрещалось ступать ногой на внутреннюю территорию Священного Селения. Когда-то в Храм приходило много паломников; поклониться здешним святыням являлись даже короли и вельможи со всех Четырех Каргадских Земель. Примерно полтораста лет назад сюда прибыл первый из Божественных Королей, чтобы основать ритуалы и церемонии своего Храма, но даже он не посмел войти на клочок земли, где стояли Надгробия. Он ел и спал с наружной стороны стены Священного Селения.
Перелезть через эту стену не составляло труда, потому что в ней со временем образовывалось множество трещин и выступов. Однажды, поздней весной, когда день клони