ежные ткани, истлевшие от старости, расшитые драгоценными камнями, которые осыпались с платьев, когда Арха брала их в руки. В этих сундуках хранился стойкий запах, не похожий на мускус и ладан, которыми пропахли Храмы Священного Селения — запах более свежий, утонченный и юный.
Она могла проводить в комнатах сокровищницы целые ночи, изучая камешек за камешком в каком-нибудь сундуке, или ржавые доспехи, или шлемы со сломанными перьями, или пряжки, шпильки и броши — бронзовые, из позолоченного серебра или тяжелого литого золота.
На балках, не обращая никакого внимания на ее присутствие, сидели совы, то закрывая, то широко раскрывая свои желтые глаза. Сквозь щели между черепицами крыши видны были звезды, а порою в них сеялся снег, такой же белый, тонкий и холодный, как эти старинные шелка, которые при одном прикосновении обращались в пыль.
В одну такую ночь, уже в конце зимы, в Палате было очень холодно. Совершенно замерзнув, Арха направилась к люку, подняла его и сбежала по крутым ступенькам вниз, предварительно закрыв за собой люк. Быстро и безмолвно она шла знакомым путем по коридору, ведущему в Подмогилье. Она не брала с собой свет, а если ходила в Лабиринт с фонарем, то в Подмогилье всегда гасила свечу. Никогда она не видела этих помещений, ни разу за все века своего жреческого служения. И на этот раз она задула свечу в фонаре, легко и бесшумно скользя сквозь кромешную тьму вдоль стен, как рыбка в воде. Здесь никогда не было холодно или жарко — ни летом, ни зимой: всегда одна и та же, чуть знобящая, сыроватая прохлада, вне зависимости от того, что творилось на поверхности земли. Там, наверху, жгучий, холодный ветер кружил по снежной пустыне белые вихри; но здесь все было закрыто, тихо и безопасно.
Арха направлялась в Разрисованную Комнату. Она ходила туда, чтобы посмотреть на странные рисунки, которые выхватывал из тьмы слабый огонь свечи. На стенах были изображены люди с большими длинными крыльями и огромными глазами, глядящими на нее спокойно и сурово. Никто не мог ей объяснить, кто они такие, и нигде в Священном Селении больше не было таких изображений. Но ей казалось, что она знает, кто они: духи тех проклятых, которые не возрождаются.
Разрисованная Комната находилась в Лабиринте, дорога в нее проходила через пещеру под Могильными Камнями. Арха шла к пещере по наклонному коридору, и вдруг впереди расцвело призрачное серебристое мерцание — слабый намек, отблеск, эхо от эха какого-то отдаленного света.
Она подумала, что это обман зрения, как нередко уже случалось с ней в этой кромешной темноте. Арха закрыла глаза, и отсвет исчез. Открыла — и мерцание возникло снова.
Она остановилась и застыла на месте. Да, впереди действительно была серость, а не чернота. Что-то смутно виднелось там, где не должно быть ничего видимого, где все должно быть черным. Арха прошла вперед несколько шагов, протянула руку и положила ее на угол стены туннеля и при этом разглядела — бесконечно смутно и слабо, но все-таки разглядела — это движение своей руки.
Она пошла дальше. Все происходящее казалось таким странным, что ей даже в голову не пришло испугаться, она просто не могла понять, откуда здесь свет, в самом средоточии могильной тьмы, где никогда не было и не могло быть никакого света. Она шла, бесшумно ступая босыми ногами и сливаясь с чернотой своими черными одеждами. Наконец, дойдя до поворота коридора, она приостановилась, очень медленно сделала последний шаг, выглянула из-за угла — и увидела.
Увидела то, чего никогда не видела ни в этой, ни в сотнях прежних своих жизней: огромную сводчатую пещеру под Могильными Камнями, не высеченную человеческими руками, а сотворенную силами самой земли. Вся она сверкала драгоценными кристаллами, остроконечными башенками и филигранными узорами белого алебастра, выточенными подземными водами за много тысяч лет кропотливой работы. Пещера казалась огромной, с мерцающим сводом и стенами; искрящаяся, изысканно утонченная, запутанная, — настоящий алмазный дворец, дом из хрусталя и аметистов, блеск и великолепие которого изгнали отсюда древнюю тьму.
Свет, который сотворил это диво, был совсем не ярок, но он ослепил привычные к темноте глаза. Мягкое, спокойное свечение, похожее на болотный огонек, медленно двигалось, пересекая пещеру, высекая при этом тысячи искр из алмазного свода и перемещая тысячи фантастических теней вдоль узорных стен.
Свет этот бездымно горел на конце деревянного жезла, не сжигая его. Жезл сжимала человеческая рука. И рядом с огоньком Арха увидела высвеченное им лицо. Темное лицо. Мужское лицо.
Она неподвижно застыла на месте.
В продолжение очень долгого времени наблюдала она, как человек пересекал от стены к стене огромную пещеру и потом снова шел через нее, уже в другом направлении. Он расхаживал так, будто что-то разыскивал: заглядывал за кружевные каменные водопады, осматривал выходы в коридоры, уводящие из Подмогилья, но ни в один из них так и не вышел. А Жрица Могил все стояла, застыв в черном углу коридора, и выжидала…
Ей почему-то трудно было собраться с мыслями — возможно, от того, что она смотрела на чужеземца. Она очень редко видела в своей жизни чужих людей. Сначала Арха решила, что это кто-то из попечителей, потом, что это какой-то человек из-за стены, козопас, стражник или раб Священного Селения, осмелившийся явиться сюда, чтобы подсмотреть тайны Безымянных, а при случае и украсть что-нибудь из Могил…
Что-нибудь украсть. Ограбить силы Тьмы. Святотатство… Слова эти медленно всплывали в сознании Архи. Святотатство — вот что это такое. К тому же это был мужчина, а ни одна мужская нога не должна ступать на землю Могил, в Священнейшее Место. А этот посмел явиться даже сюда, в это подземелье, в самое сердце Могил. Он вступил в него. И принес с собой свет, туда, где свет был воспрещен с самого сотворения мира. Почему же Безымянные до сих пор не поразили его?
Сейчас он стоял и разглядывал каменный пол: в одном месте камни были разобраны и уложены обратно в беспорядке. Любому понятно, что в этом месте пол зачем-то раскопали, а потом заложили снова. Сухие комья чистой, бесплодной земли, выкопанные из могилы и не ссыпанные в нее обратно и даже не притоптанные.
Ее Господа пожрали тех троих. Почему же они не поглотили этого? Чего они дожидаются?..
Они ждут, пока Арха своими руками не исполнит их волю… У нее есть язык, чтобы говорить от их имени…
— Вон! Уходи! Убирайся прочь! — неожиданно выкрикнула она самым тонким и визгливым голосом, на какой оказались способны ее голосовые связки.
И сразу же по всей пещере загудели и заверещали отголоски ее крика, которые, казалось, осквернили первозданную тишину. Мужчина повернул свое испуганное лицо и на какое-то мгновение увидел Арху среди великолепия пещеры. Свет погас. Пропало все великолепие. Остались слепящая тьма и молчание.
Зато теперь она снова могла думать. Она избавилась от колдовских чар света.
Войти сюда он мог только через каменную дверь, Дверь Узников, значит, и вернуться постарается через нее. Легко и беззвучно, как бескрылая сова, обежала она полукруг пещеры и достигла низкого туннеля, ведущего к красной двери, которая открывалась только внутрь. И остановилась у входа в туннель. Она не ощутила потока холодного воздуха снаружи, это означало, что войдя в дверь, он не закрепил ее в открытом состоянии. Значит, дверь закрыта, и если он уже вошел в этот туннель, то оказался в ловушке.
Но в туннеле его не было, Арха в этом уверена.
В таком узком месте, со столь близкого расстояния, она бы уже услышала его дыхание, ощутила бы тепло его тела и биение его крови. Там, в туннеле, нет никого живого. Она выпрямилась и прислушалась. Куда он пошел?
Тьма давила ей на глаза, как повязка. Она испытывала смятение и замешательство от того, что увидела в Подмогилье. До сих пор она знала в этой части лишь то, что можно распознать на слух, на ощупь и по движению холодного воздуха в темноте: какое-то огромное пространство, тайну, которую никто никогда не разгадает. Но теперь она это увидела, тайна раскрылась и оказалась не ужасом, а красотой, и осталась по-прежнему тайной, даже еще более глубокой, чем сама тьма.
Теперь Арха начала медленно, неуверенно продвигаться вперед. Она нащупывала себе дорогу слева, направляясь по второму коридору с этой стороны, к тому единственному, по которому можно было попасть в Лабиринт. Дойдя до входа в него, она остановилась и прислушалась.
Слух теперь не мог сказать ей больше, чем зрение. Но пока Арха стояла, приложив ладонь к краю каменной арки, она ощутила слабую, смутную вибрацию стены, а в сыром, застоявшемся воздухе — не запах даже, а след запаха, которого не должна была ощутить здесь; запаха дикого шалфея, растущего там, наверху, на пустынных холмах под вольным небом.
Медленно и тихо двинулась она по коридору, ведомая обонянием.
Пройдя шагов сто, Арха его услышала. Он был так же тих, как и она, но он не мог ходить в темноте, не спотыкаясь. Она услышала легкое шарканье ног, будто он оступился на неровном полу, но сразу восстановил равновесие. И больше ничего. Первая Жрица выждала еще какое-то время, а потом снова медленно пошла вперед, легонько касаясь стены пальцами правой руки. Наконец она почувствовала под пальцами округленную полосу металла. Арха остановилась и начала прощупывать железную полосу, поднимая вверх руки, пока они не коснулись рукояти из шершавого железа. Схватившись за этот выступ обеими руками, она потянула его изо всех сил вниз, к полу.
Раздался страшный скрежет, потом лязг. Подобно падучим звездам, брызнули во все стороны голубые искры. Прокатилось эхо и замерло вдали, где-то ниже по коридору. Протянув руку, она нащупала всего в нескольких дюймах перед своим лицом поверхность железной двери, изрытую оспинами ржавчины.
Арха глубоко вздохнула.
И неторопливо пошла по туннелю назад, к Подмогилью, касаясь стены правой рукой, и вышла к люку под Престольной Палатой. Она не спешила и шла очень тихо, хотя теперь незачем было таиться. Арха поймала вора. Дверь, через которую он попал в подземелье, стала единственной, где можно было войти — или выйти из Лабиринта, но она открывалась только снаружи.