— Но одеяние твое будет осквернено. Одеяние Первой Жрицы. Он неверующий, к тому же мужчина! — выпалил Манан, и его маленькие глазки сощурились, как от боли.
— В таком случае, я просто сожгу этот плащ, а себе сотку новый. Делай, как сказано, Манан!
Услышав это, он повиновался, нагнувшись так, что пленник свалился с его спины и упал на черный плащ. И остался лежать, как упал, словно мертвый, но в ямке на его горле билась жилка, и время от времени по распростертому телу пробегала судорога.
— Его надо заковать в цепи, — сказал Манан.
— Неужели он кажется таким опасным? — насмешливо спросила Арха.
Но когда Манан указал ей на вделанное в камень железное кольцо, к которому можно было приковать узника, она приказала ему пойти в Комнату Цепей и принести оттуда цепь и обруч. Ворча, ушел он вниз по коридору, бормоча себе под нос перечень туннелей и поворотов. До этого ему уже не раз приходилось бывать с ней в Разрисованной Комнате, но делать это одному еще никогда не случалось.
При свете единственного остававшегося фонаря ей казалось, что картины, нарисованные на стенах, движутся, поворачиваются и колышутся, — все эти немного грубоватые человеческие тела с огромными поникшими крыльями, — то сидящие на скрещенных ногах, то стоящие во весь рост, бесконечно унылые, обреченные на тоскливое безвременье.
Встав на колени, она наклонила фляжку так, чтобы вода могла капать в рот пленника капля за каплей. Он закашлялся, руки его поднялись и потянулись к фляжке. На этот раз она дала ему напиться вволю. Потом он снова лег, а его мокрое лицо было перепачкано пылью и кровью. Он что-то пробормотал — всего несколько слов на незнакомом ей языке.
Вернулся Манан, волоча за собой длинную железную цепь, огромный навесной замок с ключом и железный обруч, который он тут же начал прилаживать к талии лежавшего на земле человека, пока не замкнул замок.
— Не очень-то туго, — ворчал он, — может выскользнуть.
А затем прикрепил свободный конец цепи к торчащему из камня кольцу.
— Не выскользнет, — успокоила его Арха. — Смотри.
Испытывая перед закованным пленником меньше страха, Арха показала, что не может просунуть ладонь между его ребрами и железным обручем.
— Не выскользнет, — повторила она, — но если не покормить его денька четыре или больше, то может выскользнуть.
— Маленькая моя госпожа, — горестно сказал Манан, — я, конечно, ни о чем не спрашиваю, но… какой толк Безымянным от такого раба? Он же мужчина, малышка…
— А ты, Манан — старый дурак. Кончай скорее свою возню и пошли отсюда. Не устраивай много шума из ничего.
Пленник наблюдал за ними усталыми, но ясными глазами.
— Да, а где его жезл, Манан? — спохватилась Арха. — Я его заберу. В нем вся его магия. Ах, да… это я заберу тоже.
И она проворно схватила серебряную цепочку, которая выглядывала у пленника из-за ворота кожаной туники, и стащила через его голову, хотя тот и пытался перехватить ее руку, чтобы помешать. Манан пнул его ногой в спину. Сняв с него цепочку, Арха отодвинулась на безопасное расстояние.
— Это твой талисман, волшебник? Он тебе дорог? А на вид — ничего особенного. Неужели у тебя не нашлось ничего более ценного? Подержу его пока в безопасном месте.
И Арха накинула цепочку через голову себе на шею, а висевшее на ней полукольцо спрятала под тяжелый ворот черного шерстяного платья.
— Ты же не знаешь, что с ним делать, — сказал он очень хрипло, неправильно выговаривая слова каргадского языка, но его можно было понять.
Манан снова пнул его, так что тот глухо вскрикнул от боли и закрыл глаза.
— Оставь его, Манан. Пошли отсюда.
И она вышла из комнаты, Манан последовал за ней.
В эту ночь, когда все огни в Священном Селении погасли, Первая Жрица одна поднялась на холм. Арха наполнила флягу водой из колодца позади Престола и, взяв с собой воду и большую плоскую лепешку из гречневой муки, отнесла их в Лабиринт, в Разрисованную Комнату. Она оставила их за дверью, но так, чтобы узник мог до них дотянуться. Чужак спал и ни разу не пошевельнулся. Арха вернулась к себе в Малый Дом и крепко спала всю ночь.
На следующий день, ближе к вечеру, она вернулась в Лабиринт. Хлеб исчез, фляжка опустела, незнакомец не лежал, а сидел, прислонившись спиной к стене. От грязи и засохшей крови лицо его выглядело страшно, даже омерзительно, но глаза смотрели спокойно и внимательно.
Арха стояла и разглядывала его, находясь на безопасном расстоянии. Потом она отвернулась. Но больше в комнате не было ничего примечательного, на что стоило бы смотреть. Что-то заставляло ее молчать. Сердце билось так, будто она чего-то боялась. Но бояться его было глупо. Он находился полностью в ее власти.
— Так приятно видеть свет, — сказал он тихим, но глубоким голосом, отчего смятение ее еще больше усилилось.
— Как тебя зовут? — спросила она холодным тоном.
Ей показалось, что ее голос стал каким-то непривычно тоненьким и писклявым.
— Обычно меня зовут Ястреб.
— Ястреб? Что же, это твое имя?
— Нет.
— Я же спросила твое имя.
— Я не могу назвать его. Ты — Первая Жрица Могил?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Арха.
— Это означает «та, которую поглотили?», — он пристально вглядывался в нее своими темными глазами. Потом слегка улыбнулся. — Это твое имя?
— У меня нет имени. Не задавай мне вопросов. Спрашиваю я. Откуда ты пришел?
— Из Внутренних Земель, с Запада.
— Из Хавнора?
Это был единственный город во Внутренних Землях, про который она слыхала.
— Да, из Хавнора.
— Зачем ты сюда пришел?
— В моих краях рассказывают легенды про Атуанские Могилы.
— Но ты же язычник, неверующий.
Он отрицательно покачал головой:
— О нет, Жрица! В силу тьмы я верю. Мне уже доводилось встречаться с Безымянными в иных местах.
— Где в иных местах?
— На Архипелаге — во Внутренних Землях — тоже есть места, принадлежащие Древним Силам. Похожие на это. Но ни одна из тех темных Сил не обладает таким могуществом, как эти. Больше нигде у них нет храмов и жриц, им не воздают таких почестей, как здесь.
— Значит, ты явился сюда поклониться этим Силам? — с издевкой сказала она.
— Я пришел, чтобы ограбить их, — спокойно сказал он.
Она уставилась на его совершенно серьезное лицо.
— Ты хвастун! — сказала она.
— Я знал, что это будет нелегко.
— Нелегко! Это вообще невозможно! Если ты не неверующий, тебе следовало бы знать об этом. Безымянные никому не отдадут того, что принадлежит им.
— То, что мне нужно, им не принадлежит.
— Значит, это принадлежит тебе?
— Да, я утверждаю, что это — мое.
— Кто же ты в таком случае? Уж не Бог ли какой-нибудь? Или король?
Она смерила его взглядом: сидя у каменной стены в оковах, грязный, изможденный, он выглядел жалким и беспомощным.
— Ты — никто! — с презрением сказала она. — Простой вор!
Он ничего не ответил, но спокойно и твердо встретил ее взгляд.
— Не смей смотреть на меня! — взвизгнула она.
— Госпожа моя, — сказал он, — я не намерен оскорблять тебя. Я здесь чужой и к тому же преступник. Я не знаю ваших обычаев и правил учтивости, которые надо соблюдать в присутствии Жрицы Могил. Я целиком в твоей власти, и если по неведению чем-то обидел тебя, то прошу меня простить.
Арха замерла в молчании, мгновенно почувствовав, как кровь прилила к ее щекам. Ей было жарко, потому что она поняла, что ведет себя как дурочка. Но он уже на нее не смотрел и не заметил ее смущения. Повинуясь приказу, он отвел от Жрицы свой темный взгляд.
Она принесла каменный кувшин с водой. Его глаза то и дело останавливались на нем. Она не выдержала и сказала:
— Пей, если хочешь.
Пленник сразу же резким рывком потянулся к кувшину, схватив его легко, будто это была чаша с вином; он припал к нему и сделал долгий, очень долгий глоток. Потом, смочив водой край своего рукава, начал смывать с лица черную грязь, запекшуюся кровь и паутину. Умыв, как мог, лицо, он занялся руками. На это ему понадобилось больше времени, девушка стояла и молча наблюдала за ним. Покончив с этим делом, он стал выглядеть заметно лучше, но это кошачье умывание раскрыло шрамы, изуродовавшие одну его щеку. Это были старые, зарубцевавшиеся раны, белевшие на темной коже — четыре параллельных рубца, протянувшиеся от глаза до низа щеки, как будто их процарапали когти какой-то огромной клешни.
— Кто тебя поцарапал? — спросила она. — Вон те шрамы?
Он ей не ответил.
— Уж не дракон ли? — спросила она, стараясь говорить насмешливо. Она ведь убеждала себя, что оставила его в живых для того, чтобы поиздеваться над ним и помучить посильнее.
— Нет, не дракон, — сказал он.
— В таком случае, какой же ты повелитель драконов?
— Конечно же, нет, — ответил он с некоторой неохотой. — Я всего лишь дракон-властитель. Но эти шрамы я получил задолго до того, как стал им. Я же сказал тебе, что встречался раньше с Древними Силами в других местах. Ну вот, один из родичей твоих Безымянных и оставил эту метку на моем лице. Но теперь он больше не Безымянный, потому что мне удалось узнать его имя.
— Что ты говоришь? Чье имя? Как его звали?
— Этого я не могу тебе сказать, — ответил он и улыбнулся, хотя лицо его оставалось серьезным и даже чуточку суровым.
— Но это же чепуха, дурацкая болтовня, кощунство! Они — Безымянные! Ты просто не понимаешь сам, что говоришь…
— О нет, Безымянных я знаю даже лучше, чем ты, Жрица, — сказал он, приглушив голос. — Взгляни еще раз!
И он повернул голову так, чтобы ей лучше были видны четыре жутких отметины на его лице.
— Я тебе не верю, — сказала Арха, и голос ее дрожал.
— Жрица, — мягко возразил чужеземец, — не так уж ты стара, чтобы успеть долго послужить Темным Силам Земли.
— О нет! — ответила она. — Я служу им очень долго! Я — Первая Жрица, та, что Вечно Возрождается. Я служу моим Господам уже тысячу лет и до этого уже прослужила им не одну тысячу. Я — их служительница, их голос и их руки. И я — их отмщение тем, кто оскверняет Могилы и видит то, чего не должен видеть никто! Поэтому кончай лгать и бахвалиться. Неужели ты не понимаешь, что стоит мне сказать лишь одно слово — и сюда войдет мой страж и снесет твою голову с плеч? Или я просто уйду, закрою эту дверь, и сюда больше никто не явится, а ты умрешь здесь, в темноте. Тогда те, кому я служу, пожрут твою плоть, твою душу и оставят здесь, в пыли, твои кости.