— Доказательство — чего?
— Что колдун мертв.
Она замерла. Потом медленно сжала ладонь, и хрупкий череп хрустнул и рассыпался. Когда она раскрыла ладонь, на ней не было ничего, кроме костяных щепочек и пыли.
— Нет, — сказала она.
И смахнула прах со своей ладони.
— Он должен умереть. Он навел на тебя чары. Ты погибнешь, Арха!
— Никаких чар он на меня не наводил. Ты просто старый трус, Манан. Испугался вздорной старухи. Ты хоть подумал о том, как пойдешь к нему, чтобы убить его и доставить ей это «доказательство»? Неужели ты так хорошо знаешь дорогу до Главной Сокровищницы, что сможешь попасть туда ночью, один, в темноте? Думаешь, что сумеешь правильно сосчитать все повороты, дойти до лестницы, потом миновать Яму и найти дверь? Как отопрешь дверь?… Ох ты, бедный мой старый Манан, совсем ты лишился ума! Вот до чего она тебя запугала!… Иди-ка ты в Малый Дом, ложись спать и забудь весь этот вздор… И больше никогда не докучай мне разговорами о смерти… Я приду немного позже… Да иди же, уходи отсюда, старый ты дурень, горе ты мое!
Она встала и легонько подтолкнула Манана в широкую грудь, потом ласково погладила и снова толкнула, заставляя уйти.
— Покойной ночи! — тоном приказа сказала она.
Он повернулся, тяжело и неохотно, полный недобрых предчувствий, но как всегда послушный, и с трудом потащился прочь по длинному залу, становясь меньше и меньше под гигантскими колоннами по мере того как приближался к выходу. Она смотрела ему вслед.
Убедившись, что он ушел, она выждала еще какое-то время, потом встала, направилась к возвышению, на котором стоял Престол, и исчезла в черной тьме за ним.
9. Кольцо Эррет-Акбе
Главной Сокровищнице Атуанских Могил время остановилось совсем, потому что не было там ни света, ни жизни. Даже паук не колыхал паутину, даже червь не шевелился в холодной земле. Лишь камень, тьма да застывшее время.
На каменной крышке огромного сундука лежал, вытянувшись на спине, вор из Внутренних Земель, лежал так тихо, что казался каменным надгробием. Пыль, которую он растревожил движениями, покрывала его одежду. Он не шевелился.
Щелкнул замок в двери. Дверь открылась. В мертвую черноту ворвался свет, в мертвый воздух — свежий сквознячок. Человек и тогда не шевельнулся и продолжал лежать, безучастный ко всему.
Арха закрыла за собой дверь, заперла ее изнутри, поставила фонарь на сундук и медленно приблизилась к безжизненной фигуре. Движения ее были боязливы, глаза широко раскрыты, зрачки расширены от долгого путешествия сквозь тьму.
— Ястреб, — прошептала она.
Она произнесла его имя, коснувшись плеча, потом, выждав немного, позвала еще раз.
Он шевельнулся и простонал, потом с трудом приподнялся, сел. Лицо его было изможденным, глаза пустыми. Он глядел на нее и не узнавал.
— Это я, Арха. Тенар. Принесла тебе воды. Бери, пей.
Он взял фляжку и начал ощупывать ее странными движениями, словно руки его онемели. Наконец чародей сделал несколько глотков, но как-то вяло, будто жажда совсем не мучила его.
— Сколько прошло времени? — спросил он, с трудом ворочая языком.
— В этой комнате ты пробыл два дня. Сейчас третья ночь. Я не могла прийти.
Из принесенного с собой мешка Арха достала приплюснутый серый каравай, но Ястреб отрицательно покачал головой:
— Я не голоден. Это… это гибельное место…
Он уронил голову в ладони и снова застыл неподвижно.
— Ты замерз? Я принесла из Разрисованной Комнаты свой плащ.
Он не ответил.
Она положила плащ возле него на сундук и осталась стоять, внимательно разглядывая волшебника. Арха еле заметно дрожала, глядя на него черными расширенными глазами.
Потом Жрица вдруг сникла, упала на колени, согнулась и расплакалась; судорожные рыдания сотрясали все ее тело, но на глазах не было слез.
Неуклюже, будто тело плохо слушалось его, Ястреб спустился с сундука и склонился над девушкой.
— Тенар! — окликнул он ее.
— Я не Тенар. И не Арха. Они мертвы, мои Боги. Мои Боги…
Маг коснулся ладонью ее головы, откинул с нее капюшон. И заговорил. Голос его был тих и мягок, слова принадлежали языку, которого она никогда не слыхала. Но эти звуки проникали ей в самое сердце, как шелест дождя. И, вслушиваясь в них, она понемногу затихла.
Когда Арха совсем успокоилась, он ее поднял и усадил, как ребенка, на огромный сундук, на котором только что лежал сам. Ее руки он сжал в своих ладонях.
— Почему ты плачешь, Тенар?
— Я расскажу тебе. Но это не имеет значения — расскажу я тебе или нет, потому что ты ничего не можешь сделать. Ничем не сумеешь помочь. Ты ведь тоже умрешь, не правда ли? Поэтому все равно. Ничто больше не имеет значения… Коссиль, жрица Божественного Короля… она всегда была жестокой, и она требует, чтобы я убила тебя. Как я убила тех, других. А я не могу. Какое она имеет право? Она бросила вызов самим Безымянным, она их высмеивает, она издевается над ними… Поэтому я наложила на нее проклятие. И с тех пор боюсь, потому что Манан прав, когда говорит о ней, что она не верит ни в каких Богов. Она хочет, чтобы о них забыли, а меня убьет, когда я засну. Поэтому я не могу спать. Я не могу вернуться к себе, в свой Дом. Всю последнюю ночь я провела в Престольной Палате, на одном из чердаков, где хранятся одеяния для священных танцев. Еще до рассвета я спустилась в Большой Дом, украла на кухне немного пищи и сразу же вернулась в Престольную Палату. Там я пробыла весь день. Я старалась решить, что же мне теперь делать. А нынче ночью… нынче ночью я чувствовала себя такой уставшей. Я хотела уйти куда-нибудь подальше, в священное место, и там лечь выспаться, но боялась, что она явится и туда… Поэтому я спустилась вниз, в Подмогилье… Это та большая пещера, где я увидела тебя в первый раз. И… там была она. Наверно, она прошла через красную каменную дверь. И принесла с собой фонарь. Она раскапывала могилу, которую вырыл Манан. Хотела выяснить, есть там труп или нет. Представляешь — она была, как кладбищенская крыса, такая огромная, черная крыса, которая роется в земле. А в Священном Месте горит свет, там, где всегда должно быть темно. И Безымянные ничего с ней не делают. Не убивают, не повергают в безумие… Наверно, она сказала правду. Они состарились. Умерли. Их больше нет. И я уже больше не Жрица…
Человек стоял рядом с Архой, слегка наклонив голову, и держал ее руки в своих, вслушиваясь в ее бессвязную речь. В его лице и осанке появилось что-то от прежней силы, хотя рубцы на щеке были мертвенного, синевато-серого цвета, а пыль по-прежнему покрывала волосы и одежду.
— Я прошла по Подмогилью мимо Коссиль, — продолжала Арха. — Ее свеча давала больше теней, чем настоящего света, и жрица меня не слышала. Мне захотелось уйти в Лабиринт, куда угодно, только бы подальше от нее. Но, когда я шла по Лабиринту, мне все время чудилось, что она идет за мной. Во всех коридорах мне казалось, что кто-то крадется позади меня. И я не знала, куда идти. И подумала, что, может быть, здесь я буду в безопасности, что Господа мои защитят меня и помогут… Но они не помогут, потому что их больше нет, они мертвы…
— Так это из-за них ты плачешь… из-за того, что они умерли? Но они здесь, Тенар! Здесь!
— Откуда тебе знать? — безучастно спросила она.
— С того мгновения, как я вступил в пещеру под Надгробиями, мне приходится непрестанно напрягать все силы, чтобы не растревожить их, чтобы они не узнали, что я здесь. На это уходят возможности моего искусства. Из-за этого я растратил почти всю силу. Я заплел туннели нескончаемой сетью чар и заклинаний — сонных, успокаивающих, скрывающих. И все-таки они обо мне знают, хотя пока находятся в полусне. Они меня почуяли и уже наполовину пробудились. Я изнемог в борьбе с Безымянными. Это самое ужасное место во всем мире. Любой человек, оказавшийся здесь один, погибает. Я умирал от жажды, когда ты дала мне воды, но сама по себе вода не могла меня спасти. Спасла меня сила, заключенная в тех руках, что дали мне воду.
И сказав это, он на миг повернул ее руки ладонями вверх и посмотрел на них, отвернулся, сделал несколько шагов по комнате, потом снова подошел и склонился над ней. Она ничего не говорила.
— Неужели ты действительно вообразила, что они умерли? Твое сердце должно сказать тебе правду. Они не умерли. Они темные, они бессмертные, они ненавидят свет — краткий и яркий свет нашей смертной жизни. Они Бессмертны, но они не Боги. И никогда не были Богами. Они не стоят того, чтобы им поклонялась хотя бы одна человеческая душа.
Она слушала его и чувствовала, как тяжелеют ее глаза, и не в силах была оторвать взгляда от мигающего фонаря.
— Что они тебе дали, Тенар? — спросил он.
— Ничего.
— И ничего не могут дать. Потому что нет у них силы созидания. Вся их сила — затемнение и разрушение. Этого места они не могут покинуть. В сущности, они и есть это Место, поэтому оно всегда было и останется их Местом. Нельзя их отвергнуть и забывать о них не следует, но обожествления они не заслуживают. Земля — прекрасна, светла и ласкова, но не всегда и не везде. Земля также ужасна, темна и жестока. Кролик кричит от ужаса, умирая на зеленом лугу. Горы сжимают свои огромные ладони, в которых бушует потаенное пламя. В морях свирепствуют акулы, а на дне человеческих глаз прячется жестокость. И вот там, где человек обожествляет все эти вещи и пресмыкается перед ними, там начинает плодиться зло. В места, где много зла, стягиваются темные силы, а люди оказываются в полной власти тех, кого мы называем Безымянными. На самом деле они — это древние, священные Силы Земли, которые правили миром до Света — Силы Тьмы, разрушения, безумия… И я думаю, что эту жрицу, Коссиль, они уже давно повергли в безумие. Наверно, она давно уже тайком рыскала по пещерам Лабиринта, а теперь точно также рыщет, заблудившись, в лабиринте собственного «я», и не видать ей больше дневного света. Почему я так думаю? Она сказала тебе, что Безымянные умерли. Только погибшая душа — погибшая для истины — может уверовать в подобное. Они — существуют. Но тебе они не Господа. И никогда ими не были. Ты свободна, Тенар. Тебя учили быть рабыней, но ты вырвалась на волю.