Но столь же дружелюбно Боб относился и к Яхонту, выставившему Геда круглым дураком в самый первый день на холме Рока. Гед так и не смог забыть унижения, но, похоже, не забывал о случившемся и Яхонт, который с тех пор всегда разговаривал с ним вежливо, но с неизменной насмешливой улыбочкой. Гордость не позволяла Геду терпеть пренебрежение и насмешки. И он поклялся, что еще покажет и Яхонту, и всем его друзьям, среди которых тот был как бы вожаком, как велика на самом деле его сила. Нужно было лишь дождаться своего часа. Ни один из них, умеющих творить такие удивительные фокусы, не мог похвастать, как, будучи совсем ребенком, волшебством спас от врага родную деревню. И это о нем написал Огион, что он станет величайшим из волшебников Гонта.
Гордыня побуждала его направлять все свои силы и волю на учение, и Гед старался как можно лучше исполнять все задания, чтобы в совершенстве знать историю, принципы и приемы магического искусства, которым учили одетые в серые плащи Учителя Рока. Всего Учителей было девять и обычно их называли просто Девяткой.
Каждый день он проводил несколько часов с Учителем Песнопений, изучая Деяния Героев и Поэмы Мудрых, начиная с древнейшей из всех песен «Сотворение Эи». После этого с дюжиной других мальчиков он шел на практические занятия к Учителю Ветродействия, который преподавал искусство управления ветрами и погодой. Весной и в начале лета они целые дни проводили в Бухте острова Рок под горячим слепящим солнцем. Сидя в легких лодочках, они учились направлять их в нужную сторону словом, без помощи весел; успокаивать волны, заговаривать обычный и вызывать волшебный ветер. Это было сложное и трудное искусство, и не раз в течение дня Гед набивал себе шишки на голове, стукаясь о борта лодочки, которая вдруг начинала плясать и вставала на дыбы от порыва ветра, налетавшего совсем с другой стороны, или вреза́лся в другую лодку, хотя в их распоряжении для маневрирования была целая бухта. Иногда мальчики, сидевшие в лодках по три человека, вдруг все оказывались в воде, отчаянно барахтаясь, когда лодку захлестывала неожиданная огромная волна, которую кто-то вызывал по ошибке. Другие занятия были поспокойнее. С Учителем Целения они ходили на экскурсии вдоль побережья, где разыскивали разные растения и узнавали их свойства. Учитель Рукотворения развивал у них ловкость рук и учил жонглерству и фокусам, а также начальным разделам Искусства Формотворения.
Все эти знания и приемы Гед усваивал легко, не прошло и месяца, как он превзошел по этим предметам мальчиков, которые занимались в Школе целый год. Особенно хорошо получались у него фокусы и иллюзии — они давались ему так легко, будто он родился на свет, уже зная все их секреты и тонкости, а теперь следовало только освежить их в памяти. Учитель Рукотворения, кроткий, беспечный старичок, бесконечно радовался изысканному остроумию и красоте преподаваемого им Искусства. Гед вначале испытывал к нему боязливое почтение, но вскоре освоился и постоянно приставал к старику, прося научить его одному заклинанию за другим, а тот улыбался Геду и показывал все, что он просил. Желая наконец отомстить Яхонту, Гед спросил однажды Учителя Рукотворения, когда они были одни во Дворе Видимостей:
— Учитель, мне кажется, что все эти заклинания и чары мало чем отличаются друг от друга по сути. Выучив одно, ты будешь знать и все остальные. Но вся беда в том, что стоит прекратить плетение заклинаний, как видение исчезает. Если, например, сделать алмаз величиной с эту гальку, — и Гед, легонько двинув кистью, превратил камень в алмаз, — что надо сделать, чтобы алмаз оставался алмазом? Можно ли замкнуть заклятье Формотворения так, чтобы сотворенная вещь больше не изменялась?
Учитель Рукотворения глянул на камень, который сверкал и лучился на ладони Геда, как одно из сокровищ Клада Дракона. Старик буркнул одно лишь слово:
— Толк!
И на руке Геда лежал уже не бриллиант, а осколок обыкновенного серого камня, отломившийся от какой-то скалы. Учитель взял его на ладонь и поднес к своим глазам.
— Это — камень, или, на Истинном Языке, толк. — Он ласково посмотрел на Геда. — Кусочек камней, из которых сотворен остров Рок, крохотный осколочек суши, на которой живут люди. При помощи искусства Порождения видимостей ты можешь заставить его казаться алмазом — или цветком, мухой, глазом, огоньком… — И в соответствии со словами Учителя камешек молниеносно менял форму, превращаясь в то, что называл старик, пока снова не стал камнем. — Но все это, понимаешь ли, только видимости. Иллюзии обманывают чувства зрителей, заставляя их видеть, слышать и даже осязать то, во что мы якобы превращаем вещь. Но для того, чтобы по-настоящему превратить этот камешек в алмаз, надо изменить его истинное имя. А чтобы сделать это даже со столь ничтожной частичкой мира, надо изменить весь мир. И это возможно. Да, действительно, это возможно. Искусство это преподает Учитель Превращений, и ты его узнаешь, когда будешь готов узнать. Но помни, что ничего нельзя изменить — ни этот камешек, ни пылинку, — пока не будешь уверен, что последует за подобным превращением, чему оно будет способствовать — добру или злу. Мир — это Равновесное Целое. Волшебник, используя силы Превращения и Призывания, может поколебать и расшатать равновесие мира. Волшебная сила, мальчик, опасна. Я бы сказал, она опаснее всего, что есть в мире. Поэтому ее всегда должны направлять знания, и ее следует применять только в случае крайней необходимости. Помни, что даже огонек свечи отбрасывает свою тень.
Он снова посмотрел на камешек у себя на ладони.
— Кроме того, понимаешь ли, этот камень и сам по себе не так уж плох, — сказал он уже менее серьезным тоном. — Только представь себе, что все острова Земноморья сплошь состоят из алмазов — жизнь у нас была бы ох какая трудная. Поэтому забавляйся иллюзиями, мальчик, но камень пусть остается камнем.
Учитель улыбался, но Гед был разочарован. Всегда так — стоит попытаться расспросить мага, чтобы узнать у него хоть какой-нибудь настоящий секрет — и все они, как Огион, принимаются рассуждать про свое Равновесие, про опасности и тень. Но всем известно, что волшебник, умеющий не только показывать фокусы, но и владеющий подлинным искусством Призывания и Превращения, достаточно могуществен, чтобы творить все, что ему вздумается, прекрасно справляясь при этом с Равновесием Мира, а если вдруг показывается тень, то маг легко прогоняет ее волшебным светом.
В коридоре ему встретился Яхонт. С тех пор как успехи Геда стали известны всей Школе, Яхонт усвоил новую манеру обращения с ним. Он разговаривал с ним вполне доброжелательно, но как бы по-дружески подшучивая, а это иногда звучало как самое настоящее глумление.
— Ты что-то грустен, Ястреб, — сказал он. — Опять не получился фокус?
Стараясь держаться с Яхонтом на равных, Гед ответил, словно не замечая насмешки:
— Меня уже мутит от фокусов и иллюзий, от всех ваших трюков, которые годятся лишь для потехи богатых бездельников в их владениях и замках. Пожалуй, из всего, чему здесь учат — по крайней мере, научили меня — настоящим волшебством можно считать только сотворение чародейного огня. И кое-какие приемы управления погодой. А остальное — так себе, дурачество какое-то…
— Даже такое дурачество опасно, — сказал Яхонт, — если им занимается дурак.
От его слов Геда передернуло, как от удара, и он шагнул к Яхонту. Но в ответ Яхонт невинно улыбнулся, словно и не собирался обижать младшего товарища; изящно и церемонно кивнув Геду, он пошел своей дорогой.
Застыв на месте, Гед смотрел вслед Яхонту с яростью, сжигавшей его сердце. Он поклялся, что превзойдет соперника не в каком-нибудь простеньком состязании по сотворению иллюзии, а в настоящем колдовстве, где потребуется вся сила и умение. Он должен всем показать, кто он такой, и превзойти Яхонта. Он не позволит, чтобы этот парень, чье превосходство состоит лишь в том, что он начал учиться здесь несколькими годами раньше, постоянно смотрел на него сверху вниз и улыбался своей ненавистной утонченно-пренебрежительной улыбочкой.
Гед не мог понять, за что Яхонт так возненавидел его. Но он хорошо знал, за что он сам ненавидит Яхонта. Все ученики быстро поняли, что они не в силах соперничать с Гедом в магии и колдовстве. Все говорили о нем — кто с добротой, кто с завистью:
— Ведь он прирожденный волшебник, так что переплюнуть себя никому не даст!
Один лишь Яхонт не хвалил Геда — он просто поглядывал свысока и пренебрежительно улыбался. Поэтому только Яхонт противостоял ему как соперник, и Гед мечтал наконец поставить его на место, превзойдя в искусстве волшебства.
Гед таил и лелеял в своей гордыне постоянное соперничество с Яхонтом, не желая понимать, что в нем таится опасность, похожая на ту самую Тень, о которой тактично говорил ему Учитель Рукотворения.
Когда Гед был спокоен и забывал о соперничестве, он и сам хорошо понимал, что ему рано еще тягаться и с Яхонтом, и с любым из старших мальчиков. Тогда он ревностно продолжал свои занятия, и все шло нормально. К концу лета строгий режим учебы был несколько ослаблен, и ученики больше занимались играми на открытом воздухе. Они устраивали у пристани гонки заговоренных лодок, во дворах Большого Дома состязались в сотворении самой великолепной иллюзии, а в рощах долгими вечерами устраивали шумные игры. Больше всего они любили прятки. Играя, они превращались в невидимок: и те, кто прятался, и те, кто искал. Среди деревьев слышались лишь смех и зовущие голоса, за которыми гонялись юркие чародейные огоньки. С наступлением осени они продолжили учебу, осваивая новые виды магического Искусства. Движимый страстью к знаниям и любопытством, Гед с первых месяцев жизни на Роке достиг больших успехов.
Зимой все изменилось. Он и еще семеро учеников отправились через весь остров Рок на отдаленный северный мыс, где стояла Башня Уединения. Там, действительно в уединении, жил Учитель Имен, носивший имя, не имеющее смысла ни в одном языке, — Курремкармерук. Вокруг Башни не было ни одной крестьянской фермы на много миль вокруг. Угрюмая и темная Башня возвышалась над северными утесами. Небо здесь всегда было покрыто серыми облаками, зимнее море неприветливо, а списки, разряды и циклы истинных имен, которые следовало выучить мальчикам, казались нескончаемыми. Целыми днями ученики сидели в верхнем помещении Башни, вокруг Курремкармерука, восседавшего за высоким столом; без устали писал он списки имен, которые им надлежало запомнить до того, как чернила поблекнут и пергамент снова станет чистым. Там всегда было холодно, царил полумрак, и тишину нарушали только поскрипывающее перо Учителя да вздохи какого-нибудь ученика, которому надо было успеть выучить до полуночи, например, названия всех до единого мысов, бухт, проливчиков, фиордов, каналов, пристаней, отмелей, рифов и скал у берегов Лоссовы, крохотного острова в Палнском Море. Если ученик пытался пожаловаться, Учитель молча удлинял список. Но иногда он говорил: