В конце концов он мягко приземлился возле Яшмы. Яшма, который никогда громко не смеялся, подвинулся, чтобы дать ему место, и, не удержавшись, сказал:
— Ястреб, не умеющий летать.
Гед широко улыбнулся:
— Насколько я знаю, яшма — камень драгоценный, не так ли? О, ярчайший бриллиант среди волшебников, сокровище Хавнора, дай и нам полюбоваться блеском твоих граней!
Парнишка, который запустил в воздух звездочки, направил одну из них туда, где сидел Яшма. Огонек закружился и заплясал у Яшмы над головой. Обычно сдержанный, Яшма нахмурился и раздраженно отмахнул от себя звездочку, а затем загасил ее одним движением руки.
— До смерти надоели все эти выходки, детский писк, дурацкие фокусы.
— Друг мой, ты стареешь, — заметил сверху Вик.
— Если тебе недостает тишины и покоя, всегда ведь можно пожить в Башне, — съехидничал один из младших.
А Гед спросил:
— Чего тебе не хватает, Яшма?
— Общества мне равных. Идем, Вик. Пусть эти подмастерья играют в свои игрушки.
Гед повернулся и в упор поглядел на Яшму.
— Чем же таким особенным обладают волшебники, чего нет у учеников? — спросил он. Голос был спокойный, но все стоявшие вокруг вдруг затихли — по тону Геда, как и по тону Яшмы, они поняли, что вражда выплеснулась наружу и мечи вынуты из ножен.
— Магической силой, — сказал Яшма.
— Я готов помериться с тобой этой силой. Давай, ты первый, а я за тобой.
— Это что, вызов?
— Считай, что да.
Вик опустился на землю и встал между ними — вид у него был крайне удрученный.
— Магические поединки в Школе запрещены. И вы это прекрасно знаете. Давайте прекратим это.
Оба, Гед и Яшма, молчали — они понимали, что Вик прав, так как знали законы Рока. Но знали они также и то, что Виком движет любовь, а ими — одна лишь слепая ненависть. Однако это не примирило их, скорее еще больше подогрело злость. Затем Яшма отошел в сторону, делая вид, что хочет что-то сказать Вику так, чтобы не слышали остальные. Высокомерно улыбнувшись, он довольно громко заявил:
— Ты бы лучше напомнил своему другу-козопасу о законе, который охраняет таких, как он. Видишь, как он дуется. Неужели он и в самом деле думает, что я приму его вызов? Вызов человека, от которого пахнет козлом, ученика, который даже не знает Первого закона Трансформации?
— Яшма, почему ты берешь на себя смелость судить о том, что я знаю и чего я не знаю? — спросил Гед.
И в ту же минуту, не сказав ни слова, Гед исчез, и над местом, где он стоял, теперь парил большой сокол — он раскрыл клюв, собираясь испустить крик. Но все это продолжалось одно мгновение, а затем в мигающем свете факела снова возник Гед. Он стоял, не спуская угрюмого взгляда с Яшмы.
От изумления Яшма сначала даже слегка попятился, но, как только он увидел Геда, небрежно пожал плечами и только сказал:
— Иллюзия.
Мальчики стали перешептываться.
— Это не иллюзия, — заявил Вик. — Это настоящее перевоплощение. Ну хватит! Послушай, Яшма…
— Отстань, Вик, он тайком, за спиной учителя, сунул нос в Книгу Превращений. Ну и чего он добился? Давай, продолжай в том же духе, козопас. Мне нравится смотреть, как ты ставишь себе ловушку. Чем больше ты будешь доказывать, что ты мне ровня, тем яснее станет, кто ты есть на самом деле.
При этих словах Вик, отвернувшись от Яшмы, тихо сказал Геду:
— Ястреб, докажи, что ты мужчина, и прекрати это безобразие. Пошли со мной.
Гед поглядел на друга и улыбнулся.
— Возьми у меня Хега ненадолго, ладно?
Он положил на ладонь Вика маленького отака, который обычно сидел у него на плече. Зверек никому, кроме Геда, не давал до него дотронуться, но сейчас охотно пошел к Вику. Взобравшись по руке, он тут же пристроился у него на плече и оттуда глядел блестящими глазами на хозяина.
— Яшма, как ты собираешься доказать свое превосходство? — спросил Гед все так же тихо.
— Мне для этого ничего не надо делать, козопас. Но тем не менее я это докажу. Я предоставляю тебе шанс. Зависть точит тебя, как червь яблоко. Давай выпустим червя. Однажды на Рокском Холме ты похвастался, что гонтские волшебники не играют в игры. Пойдем на Холм прямо сейчас, и ты продемонстрируешь нам, что они вместо этого делают. А потом я, может быть, покажу маленький колдовской фокус.
— А я с удовольствием погляжу, — ответил Гед.
Младшие ученики, привыкшие к несдержанности и горячему нраву Геда, были удивлены его спокойствием. Вик тоже смотрел на друга с удивлением, но в душе у него рос страх. Он еще раз попытался вмешаться.
— Не встревай, Вик, — предупредил его Яшма. Затем он обратился к Геду: — Собираешься ли ты использовать шанс, который я тебе дал? Что ты нам покажешь? Иллюзию? Огненный шар? Или, быть может, волшебное исцеление чесоточных коз?
— А что бы ты хотел, чтобы я сделал, Яшма?
Яшма пожал плечами.
— Мне бы хотелось, чтобы ты вызвал дух какого-нибудь мертвеца.
— Хорошо, я вызову.
— Нет, не вызовешь. — Яшма поглядел на него в упор, и вдруг ярость, сдерживаемая под маской высокомерия, прорвалась наружу. — Ничего ты не сделаешь!
— Клянусь моим именем, я это сделаю!
На мгновение все замерли.
Опасаясь, что Вик может удержать его силой, Гед бегом бросился к выходу. Пляшущие огни потихоньку падали и гасли. Яшма колебался минуту, а потом пошел вслед за Гедом. Остальные молча потянулись за ними, движимые любопытством и страхом.
Темные склоны Рокского Холма терялись во мраке летней ночи. Вот-вот должна была взойти луна. Сам Холм, где совершалось так много чудес, производил гнетущее впечатление; казалось, будто в воздухе повисла какая-то тяжесть. Когда они подошли к склону, у всех невольно появилась мысль о том, как глубоки корни Холма, глубже, чем море, и тянутся они до древних невидимых огней где-то в чреве земли. Они остановились на восточном склоне. На гребне Холма звезды висели низко над черной травой. Ветра не было.
Гед отделился от остальных и поднялся чуть выше по склону, затем он обернулся и громко спросил:
— Яшма, чей дух я должен вызвать?
— Чей хочешь. Тебя все равно никто не послушается.
Голос Яшмы слегка дрожал, может быть от злости.
— Ты что, боишься?
В тихом, спокойном голосе Геда прозвучала насмешка.
Но если даже Яшма и ответил что-то, Гед его уже не слышал. Ему теперь было все равно. Здесь, на Холме, ярость и ненависть ушли, на смену им пришла уверенность. Он мог теперь никому не завидовать. Он знал, что здесь, на этой темной заколдованной горе, его сила возросла непомерно, и теперь она переполняла его так, что он дрожал, с трудом сдерживая ее. Он знал сейчас, что все равно одержит верх над Яшмой и тот ему больше не страшен и что, быть может, не случайно сегодня ночью Яшма привел его сюда, и теперь тот больше не соперник, а'скорее слуга судьбы Геда. Под ногами он ощущал корни Холма, уходящие вглубь, во тьму, а над головой он видел далекие сухие огни звезд. Все пространство между древними корнями и далекими звездами было сейчас подчинено его воле. Он стоял в центре мироздания.
— Не бойся, — сказал он, улыбаясь. — Я вызову дух женщины. Не надо бояться этой женщины. Я вызову Эльфарран, прекрасную Эльфарран из «Деяний Энлада».
— Она умерла тысячу лет назад, ее кости лежат над морем Эа, да и неизвестно, была ли на свете такая женщина.
— Неужели годы и расстояния что-нибудь значат для мертвых? Неужели Песни лгут? — В голосе Геда была все та же легкая насмешка. А потом вдруг он сказал: — Следите за воздухом между моими ладонями.
Он отвернулся и застыл неподвижно.
Медленным широким жестом он простер руки — это был приветственный жест, с которого начинается любое заклинание. Затем он заговорил.
В книге Огиона, свыше двух лет назад, он прочел руны Магии Заклинаний. С тех пор Гед никогда не видел этой книги. Тогда он читал руны в полной темноте. И сейчас в темноте он словно снова читал их, на той же странице, которая раскрылась перед ним в тот далекий вечер. Но теперь он понимал смысл того, что читает, громко выговаривая слова, он видел вставки, разъясняющие, как правильно сотворить волшебство с помощью голоса и жестов.
Остальные молча следили за ним, пока их не начала бить дрожь — это действовала Большая Магия. Голос Геда был по-прежнему тихим, но что-то в нем переменилось — теперь он пел глухо и протяжно, но слова, которые он произносил, были незнакомые. Неожиданно он замолчал, и тут же по траве с ревом пронесся ветер. Гед упал на колени, что-то громко выкликая, потом лег на траву, как бы обнимая ее. Когда он поднялся, в дрожавших от напряжения руках он держал что-то очень тяжелое, настолько тяжелое, что ему с трудом удалось подняться на ноги. Горячий ветер завывал в темных качающихся травах на вершине Холма. А звезды даже если и сияли, то сияния их никто не видел.
Колдовские слова со свистом и шепотом слетали с губ Геда. Затем он крикнул громко и отчетливо:
— Эльфарран! — И еще раз: — Эльфарран!
Бесформенная темная масса, которую он поднял с земли, раскололась. Она рассыпалась на куски, и столбик неяркого света блеснул меж воздетых рук Геда. Он превратился в овал, вытянутый до самых кончиков пальцев. И в этом овале вдруг возникла человеческая фигура: высокая женщина, с лицом прекрасным и скорбным, повернув голову, в испуге смотрела назад через плечо. Видение тут же исчезло. Бледный желтый овал стал ярче. Он рос и ширился, будто прорезь в ночном мраке земли, разрыв в ее материи. От него исходил нестерпимый ослепительный свет. И через эту уродливую щель пробирался какой-то сгусток черной тени, необычайно подвижной и странной. Тень бросилась прямо на Геда. Он попятился, пошатнувшись от навалившейся тяжести, и у него вырвался короткий глухой вскрик. Маленький отак, следивший за всем с плеча Вика, животное, не имеющее голоса, громко взвизгнул и спрыгнул на землю, готовый ринуться в бой.
Гед упал, отбиваясь и увертываясь, а яркая щель над ним во мраке ширилась и расползалась. Мальчики, наблюдавшие за всем происходящим, бросились бежать, а Яшма согнулся до земли, пряча глаза от ужасного света. И только Вик кинулся на помощь другу. И поэтому только он видел тень, вцепившуюся в Геда и раздирающую его плоть. Она напоминала какого-то черного зверя, размером с маленького ребенка, но она все время то разбухала, то съеживалась. У нее не было ни головы, ни морды, только четыре когтистые лапы, которыми она хватала и рвала.