— Говори, говори!.. — торопил бог. — Ведь те, кто окружают меня здесь, на небе, скрывают правду. А только зная все, я смог бы спасти мир.
Старик хотел было продолжать бесконечную повесть о несправедливостях, творящихся на земле. Но в это время там далеко, в его городке, к старой, больной женщине приблизился смертный час. И, чувствуя это, она в отчаянии прошептала:
— Неужели я погибну, не услышав утешения, не передав внуков тому, кто один спасет их от нищеты, и не переложив на его плечи свои беды, единственное, чем так щедро одарила меня судьба.
Услышав её шепот, старик сказал богу:
— Мне некогда говорить с тобой. Смерть не станет ждать. Мне надо торопиться к умирающей...
И он опустился с неба на землю, в нищий свой городок.
В последний раз открыв глаза, умирающая увидела у изголовья лицо старика и услышала его голос:
— Я здесь, не бойся! Я поведу к свету твоих внуков, и меня не согнет твое горе. Спи спокойно!..
Женщина умерла, как уснула, с улыбкой на губах, в первый раз за длинную жизнь не чувствуя ужаса перед будущим.
«А мир не был спасен, бог не узнал правды» — такими грустными и насмешливыми словами оканчивается эта притча.
... Да, буквы не сгорают, они собираются в слова, в строки, в мысли, в притчи и сказки. И не остаются в холодной высоте, а спускаются к людям, как старик, торопившийся к умирающей. Ведь они созданы людьми и существуют для людей; так и старик был человеком и жил для людей.
Они спускаются вниз; как дождевые капли превращаются в соки деревьев и трав, они вместе со сказкой, с лаской матери войдут в сердце ребенка и сделают это сердце человеческим, то есть смелым, справедливым и добрым.
Часы сказочников
И тут, чтобы лучше понять дальнейшее, пришла пора подумать о часах сказочников. Недаром говорится: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Сказочное время совсем не то, что время обыкновенное.
У замечательного нашего сказочника Корнея Ивановича Чуковского было в саду сломанное дерево. Его давно собирались спилить, но Корней Иванович не разрешал, потому что на сломанном дереве, как хорошо знали дети окрестных деревень и поселков, чудесно было качаться.
Однажды к Корнею Ивановичу подошла девочка и попросила:
— Дедушка Корней! Можно, я покачаюсь на дереве?
— Качайся, Любочка! — ответил Корней Иванович, который, уж конечно, дружил со всеми детьми и каждого ребенка знал по имени.
Девочка покачалась и ушла.
Но скоро она вернулась и попросила, как в первый раз:
— Дедушка Корней! Можно, я покачаюсь на дереве?
— Качайся, Любочка! — сказал Корней Иванович. — Только ведь ты недавно качалась. Тебе не надоело?
— Я не была у тебя, — ответила девочка. — И я не Люба. Это моя мама Любовь Ивановна, а я — Таня.
Да, у сказочников иные часы. И иные часы у сказки, этого нельзя забывать; «тик-так...» — проговорят они, а оглянешься, и оказывается, что по обычному человеческому счету прошли столетия.
Великое переселение гномов
О великом переселении народов, уж конечно, знают все, кто прочитал хотя бы только школьный учебник истории. Оно началось в четвертом веке нашей эры и продолжалось триста лет.
Пастухи и пахари германских, славянских и сарматских племен из причерноморских степей и других древних районов Обитания двинулись на запад, чтобы добыть новые земли. Прославленные римские легионы, завоевавшие весь известный тогда человечеству мир до крайних его пределов, не смогли удержать храбрые племена. Оттуда, из-за «крайних пределов», поднимались облака пыли от бессчетных стад, и, окутанная ими, на римлян обрушивалась конница варваров. Рабы присоединялись к завоевателям, и великая империя, просуществовавшая столько веков, пала. Она была изнутри подорвана рабством и не смогла противостоять силе свободных племен, обрушившейся на нее.
Это и еще многое другое рассказывает история о переселении народов. Но она ничего не говорит о переселении сказочных племен — не алеманов, бургундов, франков, саксов и ютов, вандалов и свевов, а тоже несчетных племен: гномов, эльфов и других обитателей сказки. В этом молчании нет ничего мудреного — ведь сказочный мир имеет особую историю.
И если бы эта история была написана и если бы ее проходили в школах — ну пусть хотя бы в таких, куда идут те, кто решил стать волшебником, — мы бы знали, что и в сказочном мире было великое переселение народов.
Когда-то граница волшебного лежала сразу за утлой, из веток и листьев, стенкой шалаша, где укрывался первобытный человек. Всё-всё казалось ему живым. В протяжном вое ветра чудились ему голоса; помните, как в стихах: «Ветра спрашивает мать: «Где изволил пропадать?»
Ветер казался живым, как человек, — как человек то плачущий, стонущий, жалующийся на судьбу, то безудержно веселый; ах, вероятно, налетавшись за день, к ночи, дома, он перевоплощается: южный ветер — в юношу радостного и красивого, а северный — в сурового богатыря с насупленными седыми бровями, от дыхания которого все леденеет.
Казалось, что в раскатах грома звучит чей-то грозный голос, а молния — стрела, как те стрелы, какими охотник убивает зверя, только огненная и направленная рукой неведомого существа. И волк казался человеком-волком, лисица — человеком-лисицей, а светляки, кружащиеся в вечернем воздухе, представлялись крылатыми феями.
Так казалось.
Но вот человек поймал светляка и узнал, что это просто крошечный жучок.
Зажженный молнией огонь человек перенес в свой очаг и, отгоняя горящими головешками львов и тигров, почувствовал себя властелином небесного огня. И лев и тигр, трусливо поджав хвосты, отступающие перед ним, теперь уже не казались человеком-львом и человеком-тигром. А родич волка, собака, прижилась в пещере.
Подняв кусок трухлявого дерева и убедившись, что это гнилушка, а не глаз неведомого существа горит во мраке, человек как бы заставил отступить воображаемых чудовищ.
Медленно, медленно, но все светлее становилось вокруг, понятнее, объяснимее. И, научившись по цвету неба, по полету птиц предсказывать надвигающуюся бурю, человек осознал себя если еще и не повелителем стихий, то уже и не беспомощной игрушкой в их руках.
И вот он уже посадил зерна, и первые колосья поднялись на впервые взрыхленной земле. И вслед за собакой к человеку пришли, как друзья и слуги, а не как враги, конь и корова. Аисты построили гнездо на кровле человеческого жилища, отдаваясь под его защиту и как бы обещая взамен охранять покой семьи.
Светлело, и сказочные духи уходили, уплывали, улетали в Неведомое; им необходимы полумрак, тайна. Они, как скворцы перед осенним перелетом, собирались в огромные стаи, от которых потемнело бы небо, будь они видимы и если бы не слетались в глухую, без звезд и луны, ночь.
— Прощай... — повторяли они неслышными голосами, пролетая сквозь сны.
Какой же показалась им сказочная страна, когда они попали в нее?
Да, там тоже были города, только сказочные, были деревни с полями, где колосилась пшеница, леса и поля, над которыми летали и ласточки, и аисты, и Жар-птица. Но вот зло и добро?! Президенты Академии Сказки — Михаил Топтыгин и Старый Гном, которых мы уже знаем, следили за тем, чтобы зло, страшное и беспощадное, не проникало в страну Сказки. А может быть, еще важнее то, что за этим чутко следили матери и отцы, дедушки и бабушки, все те, кто сказки рассказывает? Для того и создало человеческое воображение некоторое царство, некоторое государство, чтобы там властвовала справедливость; ведь в обычных которых царствах-государствах она не всегда торжествовала. Чтобы добро там было наделено даром волшебства. Чтобы первые слова, услышанные ребенком, были словами надежды и в самые мрачные времена.
... Тик-так, тик-так... — стучали сказочные часы. Шли столетия и тысячелетия. В 1492 году три испанских каравеллы, «Санта-Мария», «Нинья» и «Пинта», под командованием великого мореплавателя Христофора Колумба, совершив изнурительное плавание через океан, подплыли к неведомым берегам.
— Земля! — крикнул с вершины мачты дозорный.
«Что ждет нас здесь? — тревожно думал Колумб в минуты, когда каравеллы с развернутыми парусами скользили к берегу и все уже становилась синяя полоска между кораблями и сушей. — А если в засаде на берегу вооруженные туземцы? Что сможет сделать горсточка больных, измученных плаванием людей? Может быть, туземцы окажутся каннибалами, и тогда...»
Но все это, как знает теперь каждый школьник, оказалось напрасными страхами.
В Новом Свете, в Америке, как потом окрестили этот континент и острова, его окружающие, обитали мирные народы с высокой культурой: талантливые художники, строители прекрасных храмов и городов. Под благодатным солнцем росли неведомые цветы и плодовые деревья, так что Новый Свет выглядел гигантским садом. А в земле таились сокровища, прежде всего золото; из него тамошние мастера создавали изделия удивительной красоты.
Желтый ослепительный свет золота как бы дошел до старой земли, до Испании и Португалии, и оттуда хлынули в Америку тысячи авантюристов, мечтающих об одном — побольше награбить.
В те времена в Испании окончилась реконкиста — война за освобождение от иноверцев районов Пиренейского полуострова, которые когда-то захватили мавры. Это была война кровавая. И идальго, участники реконкисты, разорившиеся испанские дворяне, вынесли из нее предельную жестокость. Теперь они, конкистадоры-завоеватели, отправлялись за океан убивать и грабить, с одним намерением: через горы трупов пробиться к золоту.
Развернем «Историю Индий» — ведь тогда люди, открывшие Америку, думали, что они находятся в Индии, — книгу, написанную в 1502 году благородным испанцем Бартоломе де Лас Касас, сделавшим все, что в силах человеческих, чтобы прекратить истребление индейцев.
Прочтем, как это ни тяжело, хотя бы одну страницу: «И вот однажды, в воскресенье после завтрака, главный командор по предварительному сговору приказал всем, имевшим лошадей, сесть на них якобы для того, чтобы состязаться в метании копья, а всем пешим тоже собраться вместе и приготовиться; и тут Анакаона (индейская царица) говорит главному губернатору, что она и касики (вожди племен) хотели бы вместе с ним посмотреть на состязания в метании копья, и тот отвечает, что он очень этому рад, но просит ее сначала собрать всех правителей племен и вместе с ними прийти к нему в дом, так как он желает с ними поговорить. И было условлено, что всадники окружат дом и все испанцы, находящиеся внутри и вне дома, будут наготове, и когда губернатор прикоснется к золотому медальону, висящему у него на груди, бросятся на индейских правителей, находящихся в доме, и на Анакаону, а затем сделают с ними то, что им было заранее приказано... Входит благородная сеньора царица Анакаона, оказавшая столь большие услуги христианам и вытерпевшая с их стороны немало тяжких оскорблений, обид и недружелюбных поступков; вместе с ней входят 80 правителей, встают рядом с ней и, ничего не подозревая, простодушно ожидают речи главного командора. Но он не говорит ни слова, а прикасается рукой к висящему на его груди медальону, и тут его спутники обнажают мечи...