И уже не один глупый Кубула, но и славная его подружка, дочка кузнеца Лизанька, побаивается Барбухи. Пройдут годы, превратится медвежонок во взрослого медведя и Лизанька вырастет; что, если и страшилище это, Барбуха, вырастет в их сердцах? Как им жить тогда?
«Пчелы жалят того, кто их боится», — напоминает старая чешская пословица. «Твой страх делает смелым врага», «Страх больше самой беды», «Трусливый подгоняет убегающего», — вторят ей другие пословицы.
И еще: «Страх страшнее смерти!»
... Тихо в древнем государстве чехов и словаков. Если прислушаться к мертвой тишине, покажется, будто из-за каменных стен, из глубоких подвалов гестапо доносятся стоны тех, кого пытают фашисты.
Это уже не сказочный сон, а явь.
Год сменяется годом: сороковой, сорок первый, сорок второй... Ванчура мог бежать из порабощенной страны, но как оставить родину в самую тяжелую годину?!
По радио передают списки расстрелянных фашистами. Значит, надо работать и за тех, кого нет больше в живых. Ванчура помнит: «Трусливый подгоняет убегающих», но верно ведь и другое: один смелый останавливает тысячу потерявших надежду.
Пишет ли в эти тяжкие годы сказки Владислав Ванчура, лучший чешский сказочник, придумывает ли их? Или все его силы поглощены борьбой с фашистами? Но даже если мысли его сейчас бесконечно отдалены от сказок, каждый чех, взглянув в глаза Ванчуры, пожав его руку, без слов вспомнит историю о Кубуле и Кубе Кубикуле, и надежда затеплится в сердце.
... Нет, говорит сказка, не суждено Барбухе вырасти в дракона. Поумнела Лизанька, да и медвежонок подрос и кое-что начал понимать.
— Разве ты не знаешь, что я расплывусь и мне конец придет, как только ты меня бояться перестанешь? — жалуется страшилище Барбуха медвежонку.
Жалуется Барбуха, но никто не поможет ему. «Мы ведь знаем, что страшилища питаются страхом». Страхом, только им одним, питаются все страшилища на земле, а не только такие безобидные, как медвежий Барбуха, напоминает Ванчура среди ночи, какая опустилась на его страну и еще на половину мира. И напоминание его передается от человека к человеку.
А Барбуха из сказки, что с ним?..
— Я уже был с порядочную собаку ростом и сил набрался, а теперь еле двигаюсь.
И вот уже Барбуха меньше хорька.
— Я появился на свет на скорую руку, — жалуется он. — Приятели мои сделали меня кое-как тяп-ляп — из страха и воображения. Это не жизнь. Поглядите на эти ноги, на мою дымовую шерстку! Ну, могу я так ходить? Прошу вас, пошлите меня в какую-нибудь больницу либо в школу для страшилищ; пускай я тоже чем-нибудь приличным стану.
Барбуху увязывают в носовой платок — ведь он стал совсем крошечным — и отправляют к колдуну Бурдабурдеру. И хотя это не такая уж легкая работа даже для самого умелого колдуна, в конце концов злая шмелиная головка преобразуется в добродушную собачью морду, дымная шерстка — в теплую мохнатую шерсть. Кто бы теперь узнал в пуделе, помахивающем хвостиком — так на земле появились пудели, — вчерашнего Барбуху?!
Веселая сказка? Только ли веселая?
Вчитайтесь в нее, и вы услышите скорбный и гордый голос Владислава Ванчуры, повторяющий:
— Уничтожь страх в собственной душе, только тогда исчезнут, истают, подохнут с голоду все страшилища.
Еле слышный голос сказочника... Как пробиться этой правде в мире, превратившемся в нескончаемое поле сражения: взрываемом бомбами, расстреливаемом тысячами орудий, сожженном, распятом...
Но она пролетит из сердца в сердце, из страны в страну — и в этом, может быть, самое великое чудо из всех, какие знает старая Земля.
... В осажденном Ленинграде сказочник Евгений Шварц на минуту отложит перо и сам себе скажет:
— Да, в этом самое главное. Фашистского дракона люди победят, как бы тяжко ни приходилось нам сейчас. Но если страх останется в сердцах, рано или поздно появится другой дракон, может быть почти похожий на человека, как мой Бургомистр, но от этого еще более опасный. Самый главный подвиг — победить труса в самом себе: без этого бесцельны другие подвиги. Ванчура и его народ правы: страх страшнее смерти.
Евгений Шварц снова погрузится в работу, занимающую дни и ночи, отнимающую все силы, чтобы успеть предупредить людей.
Он закончит сказку, и на земле будет чуть светлее. Сказка его, как Ланцелот, придет вовремя и, обнажив меч, станет рядом со сказкой Ванчуры, бросая вызов врагам.
А голос Ванчуры вдруг пресекся.
Гестаповцы выследили его и 12 мая 1942 года арестовали.
O последних днях Ванчуры мы узнаем из рассказов его товарищей по заключению: «Он умирал так, как жил: гордо... с презрением к любым уверткам или компромиссу, с ненавистью ко всему подлому и нечистому. Умирал, как Владислав Ванчура. Двадцать дней его мучили, били плетью, пытали, но, возвращаясь в камеру, он слова никому не сказал о своих страданиях. Фашистские палачи не добились от него ни звука...»
1 июня 1942 года гитлеровское радио в Праге передало очередной список казненных; начинался он именем Владислава Ванчуры.
Нет, голос сказочника не прерывается; с каждым годом он разносится все дальше. И смерть не заставила его умолкнуть; значит, он бессмертен.
Каждый год он приходит к людям. Приходит в детстве, когда страх еще не утвердился в душе и уничтожить его легко, во всяком случае не нужно для этого проливать потоки крови, и возникают поколения, где не только герои, подобные Ланцелоту и самому Ванчуре, а тысячи людей с самого детства знают, что страх страшнее смерти.
И знают, что страх не вечен: он рождается, но он и умирает, исчезает в мире бесстрашных.
О мудрости
Настало время поговорить о мудрости. Конечно, речь идет о мудрости сказочной.
Когда Ланцелот пришел в дом архивариуса Шарлеманя и узнал, что несчастье нависло над семьей, живущей тут, он спросил Кота — больше никого не было:
— Им грозит беда? Какая? Ты молчишь?
— Молчу, — ответил Кот.
— Почему?
— Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем.
Но ведь тот мальчик в сказке Андерсена не молчал, а крикнул:
«А король-то голый!» Значит, есть по меньшей мере два вида мудрости: мудрость Кота — назовем ее так в честь открывателя, хотя множество почтенных мудрецов, спокойно проживших век и почивших в глубокой старости, могли бы претендовать на честь ее открытия; и есть мудрость андерсеновского мальчика — мудрость прямодушия, простодушия; как правильнее ее назвать?
И есть еще другие виды мудрости, о которых нельзя умолчать.
Жил-был Король, рассказывает Мэри Поппинс, героиня английской сказочницы Памелы Трэверс. У него была красавица жена, Первый Министр, который помогал ему управлять королевством, Паж, который наливал чернила в королевскую чернильницу, и был хрустальный дворец; словом, он ничем особенным не отличался от других сказочных королей.
Однажды он сказал Королеве: «Твои глаза ярче звезд» — и взглянул на небо.
— Интересно, — задумался он, — сколько там звезд? Я, наверное, сумею их сосчитать. Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь...
И он считал до тех пор, пока Королева не уснула.
— Тысяча двести сорок девять, тысяча двести пятьдесят, — считал он, когда Королева проснулась.
С той поры Король только и делал, что считал, думал, собирал Сведения, Данные и Факты. И все сановники его, слуги, даже повара помогали ему считать и собирать Факты. Некому стало приготовить обед и вытереть пыль, так что хрустальный дворец скоро стал черным, как кусок угля, и ужасно печальным.
Король был так занят — всегда, дни и ночи, — что не оставалось даже секунды, чтобы выслушать жалобы подданных или взглянуть на Королеву. Шутка ли — сосчитать и продумать все на свете! Он думал о том, сколько в мире кроликов. Какой полюс больше — Северный или Южный. Можно ли научить свиней петь. Верно ли, что индюки происходят из Индии...
И, разумеется, он был ужасно раздосадован, когда однажды услышал шорох, отвлекающий от таких важных мыслей, и, взглянув, увидел прямо перед собой, на столе, Кошку.
— Кто ты такая? — сердито спросил Король.
— Просто Кошка, — ответила Кошка. — Четыре лапки, пятый хвост. Ну, и еще усы...
— Это я сам вижу! — оборвал ее Король. — Внешность для меня не имеет значения! Важно только одно — много ли ты знаешь.
— О, все на свете! — спокойно возразила Кошка, облизывая кончик хвоста.
— Как? — Король чуть не подавился от возмущения. — Тебе придется это доказать! Раз ты такая умная, как говоришь, я задам тебе три вопроса. И мы увидим... то, что увидим!
— Отлично! — согласилась Кошка. — Но потом буду задавать вопросы я. Это справедливо, верно? И кто из нас победит, тот и будет править Королевством.
— Прекрасно, — надменно сказал Король.
Кошка ответила на вопросы Короля — по-своему, конечно. Надо ли говорить, что это была особенная Кошка. Она совсем не походила на благоразумного шварцевского Кота; последнее обстоятельство никого не удивит.
Сказки всегда утверждали, что не может случиться такого, чтобы все кошки были серы. В мире нет ничего одинакового, этим он и прекрасен.
И наступил черед спрашивать Кошке. На первый вопрос вместо Короля ответил старик Министр, на второй — юный Паж.
— Я думала, вы умнее! — сказала тогда Кошка Королю. — Вот мой третий, и последний, вопрос: что сильнее всего на свете?
На этот раз у Короля не было никаких сомнений в правильности ответа.
— Тигр, — начал он неторопливо, — конечно, очень силен. Силен и слон, и лев. Не забудем о вулканах. И о морских приливах. Сильны, конечно, и лавины, и горные обвалы... И, пожалуй, землетрясения, а может быть...
— А может быть, и нет, — перебила Кошка. — Итак, кто скажет, что сильнее всего на свете?
На этот раз заговорила Королева.
— Я думаю, — сказала она негромко, — что сильнее всего — терпение. Потому что в конце концов терпение побеждает все.
Зеленые кошачьи глаза пристально взглянули на Королеву.