– Как ты не понимаешь? – Леди Брайс подошла к сыну и, глядя ему в глаза, едва слышно прошептала: – С самого детства такой. Опомнись, пока не поздно!
– Я все сказал, – холодно отрезал Дамиан.
И маска вежливой отстраненности на лице его матери разлетелась на осколки.
– Если для того чтобы ты сдался властям, мне придется взять в осаду Скалистый, я это сделаю. Мое терпение закончилось, сын, – процедила леди Брайс. Над ее плотно стиснутыми в кулаки пальцами вспыхивали и гасли разноцветные искры. – Не хочешь думать о себе, подумай о нашем роде! Что будет с именем, когда тебя все же поймают с поличным? Твое отшельничество не может быть вечным. Лучше самому. Тихо и без скандала. Лекари многое умеют, со временем они тебе помогут.
– А пока я попиваю их настойки, вы будете наследницей. – Дамиан язвительно улыбнулся. – Неужели вам так хочется каждый месяц сидеть на совещании Совета магов и читать нудные бумаги, матушка?
– Это всего лишь досадная необходимость, сын. – Леди Брайс поджала губы. – Или считаешь, лучше слушать шепотки за спиной, что в совете заседает маг, сила которого давно готова избавить нас от Совета магов, как от ненужного органа?
Ну да, все для сына! Стать главой рода, занять место в совете магов… Кажется, я понимаю, почему Дамиан сказал, что матери с ним и Макс нет. Ее и нет. Она вся в наследстве и будущем собственном величии.
– А то, что у нашего рода два голоса в совете, вас, конечно же, не интересует? – Дамиан чуть вздернул бровь.
– Один, два… – Взгляд леди Брайс вильнул в сторону. – Не вижу разницы!
Зато я вижу.
Вот так поворот! Теперь ясно, отчего все дружно вцепились в Дамиана. Даже его собственная матушка! Любой в королевстве знает, что пять перекрещенных мечей на знаке главного ловца не просто так нарисованы. Главный ловец – пятый голос в Совете магов. Остальные четыре – у представителей других родов, включая моего отца. Но имелся еще один голос… Говорили, что его раз в тысячу лет король дарует тому роду, который более остальных послужил королевству.
Значит, у Брайсов целых два голоса…
И парочке лордов – моему родителю и фальшивому магистру – очень выгодно иметь обладателя этих голосов в друзьях. Тогда все, что им захочется, – буквально все, любой закон, любой указ, любое решение! – можно протащить через Совет магов и представить королю. Вот только Дамианом не очень-то покомандуешь. Но если упечь его подальше… Вряд ли леди Брайс будет тщательно вникать в то, за что ей посоветуют голосовать два уважаемых члена Совета магов.
Два жаждущих власти прохвоста!
– Доброго дня! – преувеличенно любезно поклонился Дамиан и зашагал к двери.
– Куда ты? – возмутилась его мать.
– Завтракать.
– Ты невозможен! – выпалила леди Брайс.
Змейка на ее руке зашипела. Иза зашипела в ответ, громко и от всей души. Змейка испуганно замолчала.
Тут же со стороны камина донеслось угрожающее рычание.
Выглянув из-за леди Брайс, я увидела ощетинившегося пса и… матушку. Та осторожно пятилась от камина, в пламени которого лежала стопка листов. Странно… Когда она пришла в мою комнату, в ее руках вроде не было никаких бумаг…
– Елия, мы уходим! – объявила леди Брайс и сжала в пальцах бусину.
– Рада тебя видеть, Ари, – мягко улыбнулась мне Елия.
– Хоть у кого-то радость, – буркнула леди Брайс, затаскивая ее на золотистую дорожку пути.
– Еще увидимся! – словно ниоткуда донесся матушкин голос.
Я растерянно смотрела, как на паркете тают золотистые песчинки. И пыталась понять, что стряслось с моей матерью. Столько лет она мною абсолютно не интересовалась, а теперь вдруг искренне радуется встрече и мечтает «забрать меня к себе»… Скоропостижно проснулась материнская любовь? Не верю. Ни капельки. Самое разумное, что пришло в голову: внезапное наследство, о котором я пока не знаю.
– Что тут у нас? – Дамиан подошел к камину, наклонился и вытащил из него нетронутые огнем листы.
– Они не сгорели? – ошарашенно пробормотала я. – Как такое возможно?
– После того как матушка пыталась уничтожить завещание отца, в Скалистом не так просто сжечь то, что тебе не принадлежит.
– Но я жгла… Письма.
– Они же твои, – пожал плечами Дамиан. Протянул мне листы, покосился на метелку в свадебном наряде и усмехнулся: – Мать все никак не успокоится. Сегодня хотя бы обошлось без надевания этого платья.
– Э-э-э… А зачем она его надевает?
– Ну… В детстве я любил, когда мама наряжалась невестой. Потом перестала. А когда она решила, что главой рода лучше быть ей, вспомнила об этом.
Хорошая мать, еще лучше моей. На все готова, чтобы упечь сына в лекарню. Мгновенно захотелось спалить дурацкое платье. Вот только оно мне не принадлежит, а потому все равно не сгорит. Разве что запачкается.
– Подари его метле, – предложила я.
Метелка у меня модница, а еще бережливая. Что в сердцах подарили, прячет так, что ни за что не найдешь!
– А дарю! – развеселился Дамиан. Метелка радостно закружилась, взвилась под потолок. – И в чем подвох?
– Да она как сойка. Все, что ей отдали, по щелям распихивает, потом забывает. Ни за что не найдешь…
Я осеклась и замерла, глядя на лист в руках.
Это был рисунок. Мой, старый. Настолько старый, что я его совсем не помнила. На нем была улица: люди, кони, кареты. А в нижнем правом углу – крошечная ромашка. Пока лет в пять не научилась писать свое имя, я всегда изображала ромашку…
Переложив лист в низ стопки, я озадаченно посмотрела на следующий.
Площадь перед ратушей, толпа народа…
И рисовала это я! Я! Сколько мне тогда было? Года три? Четыре?
– Что-то не так? – мягко спросил Дамиан.
– Все не так… – пробормотала я. – Оказывается, в детстве… ну, когда была совсем маленькая… я могла рисовать людей. А теперь нет. Почему?
– Скажи, ты была послушным ребенком?
– Да.
Какая связь?
– Возможно, тебе просто запретили их рисовать. И ты подчинилась. – Дамиан убрал лист, вгляделся в следующий рисунок, где среди гуляющих по набережной был мужчина с длинным и гибким хвостом. Задумчиво посмотрел на меня, словно ожидая чего-то, и добавил: – Некоторые художники видят мир по-своему. Но не все это могут принять.
И кто мне запретил? Кто не смог принять?
Елия!
Это она пыталась сжечь рисунки. Это она раньше говорила, что я – дефектный художник. А что, если мой дефект был в том, что я рисовала некоторых людей не так, как принято? Могла ли она запретить мне вообще их рисовать? Запросто. И потребовалось много лет и попавший в беду Винс, чтобы я нарушила ее запрет.
– Завтрак через полчаса, – вмешался в невеселые размышления Дамиан. – Потом учиться.
– Надеть то, что не жалко? – предположила я.
Он кивнул, развернулся и ушел.
Едва за ним закрылась дверь, я бросилась к болтавшимся на веревке рисункам. Их явно поубавилось. Остались только изображения зверей да пара неумелых пейзажей.
Зато на тех листах, что я держала в руках, были люди! Обычные и не совсем. Впрочем, «не совсем» – это еще мягко сказано. Рога, хвосты, крылья… Правда, едва намеченные, нечеткие. Лишь на одном портрете я увидела прорисованные до мелочей когти. Точь-в-точь как у Винса и крылатого.
Кстати, о Винсе…
Дамиан говорил, что «художники видят мир по-своему». Допустим. Незнакомых людей я могла «видеть по-своему», прифантазировать и нарисовать. Но у Винса крыло и когти точно настоящие. Он мне сам в этом признался! Может, и у остальных все настоящее?
Нет. Тогда бы от них на улицах шарахались. Так кто же эти люди с лишними частями тела? Почему они отличаются от других?
О хаос! Голова кругом.
Сунув листы в сумку, я метнулась к чемоданам, перебрала рисунки, но настолько старых больше не нашла. Видимо, Иза их все достала. И развесила. А матушка заметила, стащила изображения неправильных людей и хотела спалить. Почему именно их?! Может, она что-то знает?
Мне надо обязательно с ней встретиться!
Глава 21
Светящийся, точно гнилушка, ежик с любопытством таращился на меня. Среди его колючек белели не то гребни, не то острые косточки.
Эх… Нежить вызвалась, но какая-то мелкая. Или это она днем скукожилась?
Я вопросительно покосилась на Дамиана.
Он сидел на большом камне и так внимательно рассматривал старинный погост, заросший травой и кустами, словно впервые его видел.
Тряхнув кистями, я вскинула руки, чтобы направить на ежика лиловый туман.
Задание было то же, что и в прошлый раз: научиться избавлять немертвое от посмертного существования. Но развеивать ежика не хотелось.
Он громко фыркал, забавно дергал носом… Совсем как живой. К тому же явился подозрительно быстро. Только дошли до залитого солнцем погоста, едва позвала – и вот он, сидит.
– Это точно нежить? – Опуская руки, я с сомнением оглядела ежа.
– А что ваше общее с драконом чутье говорит? – прищурился Дамиан.
Ну что за привычка отвечать вопросом на вопрос!
– Молчит, – пробурчала я, прислушиваясь к сонному порыкиванию.
Рэйнар по прилете на погост заявил, что, пока я наматываю мили в поисках нежити, он немного отдохнет, погреется на солнышке. Улегся на лугу неподалеку и задрых…
– Может, наше чутье спит, если спит фамильяр? – Я с надеждой глянула на Дамиана.
– Нет. – Карие глаза весело блеснули.
Ладно.
Если чутье молчит… Хотя оно и в прошлый раз молчало. Или нет? Когда всплыла черепушка, я весьма бодро испугалась. И показала ловцу чудеса прыганья. Так, может, это оно было, чутье?
Ерунда какая-то. Никогда не слышала о приступах пугливости или любви к успокоительным зельям у некромантов. Но вдруг…
– Эм-м-м… – осторожно заговорила я, подбирая каждое слово. – Некроманты всегда нежити боятся?
«Не боятся!» – фыркнул неожиданно пробудившийся Рэйнар.
– Не всегда, – ответил Дамиан.
– Не понимаю, – честно призналась я.
«Слушай ловца, у него лучше объяснять выходит». – Крылатый лентяй зевнул.