чень большая и тяжелая. Поэтому такое сотворить с ней мог только сильный мужчина. Твоя мама и Корнелия не подходят для этого дела. Жека, ты сама вчера видела, как плакал, Дженни была для него другом. Агнию мы сразу не берем в расчет. А мы с тобой были вместе, значит, у нас алиби.
– Есть еще Ритка, горе луковое, – дополнила список Дуня.
– А кто у нас Ритка и почему она горе? – поинтересовалась Беата, делая пометки карандашом на листочке.
– Рита – это помощница по дому, она убирает комнаты. А так как великая актриса Агния не любит много посторонних, то когда она снимает эту базу для отдыха, то Ритка еще и Жеке на кухне помогает. Вчера захожу на кухню, а она в щелку между дверьми подглядывает за ужином. Жека как увидел, так и сказал: «Эх ты, Ритка, на что ты надеешься, горе ты мое луковое?»
– Значит, из всего персонала «Берлоги» здесь только Жека, он же повар, он же водитель, он же охранник, и Ритка – тоже почти на все руки мастер: и убирает, и на кухне помогает, – проговорила Беата, что-то записывая все на том же листке. – Но, знаешь, Ритка нам тоже не подходит, если она не тяжеловес.
– Не, она тоненькая и очень молоденькая, – сказала Дуня. Было видно, что горничная ей симпатична.
– Странно, что эта молоденькая не прибежала на крик, хотя живет она в доме для прислуги. А оттуда, наверное, трудно услышать крик, тогда как услышали и прибежали Корнелия и Жека? – сама себе задала вопрос Беата и поставила вопросительный знак на листке. – Ну давай рассказывай про своих дядей, – вернула она девочку к разговору. – С кого начнешь?
– С самого любимого, с дяди Славы. Он очень веселый, постоянно рассказывает интересные истории. Его очень любят женщины, так говорит моя мама, и он не женат. Дядя Слава много путешествует, плавает под водой с аквалангом, у него много красивых татуировок, и еще он серфер.
– И на что же живет наш мачо? – поинтересовалась Беата.
– Дядя Слава сказал, что он самый умный из шестерых, вложил удачно деньги, которые всем одинаково в восемнадцать лет выдала великая актриса, когда отправляла их в большую жизнь, и теперь ему живется припеваючи, а они все рабы.
– Кому это он сказал так? – поинтересовалась Беата.
– У мамы в ноябре был день рождения, и она пригласила всех, даже мне разрешили сесть за стол, потому что великая актриса Агния не приехала.
– Да прекрати ты ее так называть, – не выдержала Беата.
– Не могу, – вздохнула Дуня, – папа сказал, что я так должна ее называть ради него, ведь Агния очень много для папы сделала, и, если бы не она, неизвестно еще, что бы вышло из него.
Беата понимала, что сейчас девочка говорит словами взрослого, того взрослого, кого она очень сильно любит, а поэтому верит ему на сто процентов.
– Хорошо, – согласилась Беата, – называй как хочешь, но при мне можешь просто Агния. Обещаю, я никому не скажу. Итак, у вас в ноябре был праздник, где тебе разрешили посидеть, погреть уши, так?
– Я не специально, – смутилась девочка.
– Это не возбраняется, ты знаешь, я в детстве тоже очень любила посидеть со взрослыми за столом и послушать. Особенно это было информативно, когда выпивки становилось меньше, а откровений больше. Продолжай.
– Потом он сказал, что Микола, это мой папа… – пояснила девочка.
– Я это уже поняла, – махнула головой Беата.
– Так вот, дядя Слава сказал, что единственный, кто смог выйти из строя и ослушаться великую актрису, – это Микола.
– А почему, он не уточнил? Что такого особенного сделал твой папа? – Беата тезисно записывала слова девочки, даже делая зарисовки на полях.
– Этого я не поняла, но вообще он прав. Мой папа – самый умный и самый добрый человек на свете, ты таких и не встречала, – гордо закончила Дуня.
– Встречала, – вздохнула Беата, – мой папа тоже был самый умный и самый добрый. Но мы отвлеклись. Что ты скажешь про Михаила?
– Он просит называть себя Мишель, но только не при великой… – Дуня запнулась и, улыбнувшись, заговорщицки продолжила: – Но только не при Агнии. Мишель всегда очень красиво одевается и видит красоту в окружающем мире, ну это он так говорит. Но мне он кажется чересчур капризным. У нас девочка в классе есть, постоянно недовольна и постоянно всех учит, как надо правильно, вот она очень похожа на Мишеля. Они вчера с папой после ужина шепотом ругались в коридоре.
– Может, они секретничали? – выдвинула свое предположение Беата.
– Нет, потому как папа под конец крикнул: «Не учи меня жизни, лучше в своей разберись!»
– Понятно. А дядя Максим? Что у нас есть на него, доктор Ватсон? – копируя Шерлока Холмса, сказала Беата.
К ее удивлению, девочка знала этих героев и подыграла ей:
– Вот что я знаю про него, Холмс: дядя Максим тоже веселый и со мной всегда по-простому, просит называть его Максом.
– Надо же, какие демократичные у тебя дяди, – заметила Беата.
– Ну, если честно, не все. Марат требует, чтоб я называла его «дядя Марат».
– Изверг, – согласилась Беата, – но сначала Макс.
– Макс – он спортсмен, у него свой клуб, где он учит других боксу.
– А вот что наш вездесущий дядя Слава сказал на дне рождения про Макса? – спросила Беата.
– Он сказал, что Макс когда-нибудь доиграется и его посадят.
– Так и сказал? – уточнила Беата. Дуня же в ответ утвердительно закивала головой. – Ну хорошо, теперь давай про злого Марата.
– Нет, дядя Марат не злой, – сказала девочка, – он просто вредный. Мне даже кажется, что он и хочет улыбнуться, сделать что-то доброе, но не может и делает все назло. Мой папа говорит, что у него детская травма.
– Хорошо. Так как папа почти святой, не будем полагаться на его мнение и послушаем веселого дядю Славу.
Дуня вздохнула и заправила прядь волос за ухо:
– Дядя Слава сказал, что Марат самый некрасивый из шестерых.
– Ну это правда, – констатировала Беата, – это он, конечно, жестко, но не поспоришь, тут по факту.
– И еще самый невезучий, – продолжила Дуня, – и что ему с его тараканами никогда не видать наследства.
– А вот это уже интересно, спасибо за информацию, – сказала Беата. При слове «наследство» в ней проснулся журналист.
– А почему ты про Мирона не спрашиваешь? – удивилась Дуня.
– А что про него спрашивать, он же дурачок.
– Но он же не всегда таким был, – обиделась она за дядю.
– Правда? Ну тогда рассказывай, – без всякого интереса сказала Беата.
– Он очень красивый, правда? – спросила ее Дуня.
– Правда, – легко согласилась Беата.
– Великая актриса, ой, ну то есть Агния, его всегда больше всех любила.
– С чего ты это взяла? – заинтересовалась она высказываниями девочки. – Наш главный информатор дядя Слава сказал?
– Да, – махнула головой Дуня, – а еще он говорил, что Мирон своим менингитом себе второй шанс вымолил.
– А давно он у вас дурачок? – спросила Беата.
– Я не помню, но папа ответил тогда дяде Славе, что три года назад Мирон мог умереть и только чудом остался жив и что иронизировать на эту тему ужасно.
– Надо же, какой у нас папа, – задумалась Беата и, словно что-то вспомнив, спросила: – Кстати, о папе. Они вчера с мамой не ругались?
На это Дуня вздохнула и протянула ей листок, исписанный мелким корявым почерком.
Кто мне расскажет, как правильно жить?
Все и сразу – никто.
Кого и за что стоит любить?
Какое смотреть кино?
Какие стихи по ночам писать,
В буквы слагая чувства?
Предателей как научиться прощать,
При этом чтоб не было гнусно?
О ком, вздыхая, тайком мечтать?
Как видеть, кто мразь, кто герой?
А детские комплексы как унять,
Что тянутся следом за мной?
Как о любви успеть рассказать,
Пока все родные с тобой,
И научиться на грубость молчать,
В душе оставаясь собой?
Рискнуть и начать жить здесь и сейчас,
Выбросив прошлого груз.
Звезду не поймать, штурмуя Парнас,
Лишившись реальности чувств.
Кто мне расскажет, как правильно жить?
Думаю, что никто.
Мы просто должны счастливыми быть,
Снимая свое кино.
– Снова были стихи, значит, – сказала Беата, словно рассуждая вслух. – А мама что делала?
– А мама всю ночь проплакала, – вздохнула девочка.
И сейчас, именно в эту минуту, Беата поняла, как правильно они со Степаном поступили три года назад, когда разошлись, не пытаясь сохранить брак ради ребенка. Потому как именно он, ребенок, больше всех страдает, видя несчастливых родителей.
Здравствуй, моя Ассоль.
Пишу тебе с берега Черного моря. Наконец все наши перипетии закончились и мы добрались до Геленджика. По дороге сильно заболела мама, и нам пришлось сойти с поезда в Чите. Там, пока она лечилась в больнице, я устроился грузчиком на вокзале, чтоб мы с Сашкой могли прокормиться. Его я, как и положено, отправил в школу. Не хочу, чтоб наше бедственное положение отразилось на брате. Раз отца нет, теперь я ответствен за него и должен дать ему образование. В сторожке у дежурного по вокзалу сняли угол, маленький, но теплый. Трудно, конечно, было, но мир не без добрых людей. Вечерами я ходил по округе и рубил дрова вдовам и матерям, у которых сыновья не вернулись с войны. Понятно, что денег у них нет, делал я это за краюху хлеба, но нам с Сашкой хватало. Когда же мама на поправку пошла, мы продолжили путь.
Уезжали с легкой грустью, дежурный по вокзалу дядя Паша даже не стал денег брать за полмесяца последних, что мы у него прожили, понимал, что нам еще в дороге они понадобятся. А баба Катя, которой я еще и крышу поправил, долго махала платком нам вслед и тайком крестила мне спину. Все-таки много у нас в Советском Союзе хороших людей, душевных, умеющих сострадать.