– Ну держись! – крикнул он, отступил еще на шаг… и свалился с лестницы!
– Бам! Бам! – простучал он, скатываясь по ступеням. И остался лежать внизу. Я не верил своим глазам: я ударил своего брата! Тогда мне ничего не страшно!
Легким шагом я спустился за ним следом. Склонился над его искаженным лицом.
– Ударился?
– Ох! Ну ты и гаденыш! Погоди же!
Но я не стал ждать, пока он поднимется, и опрометью рванул прочь. Никогда так быстро не бегал. Ведь теперь даже волшебные кеды не могли меня спасти.
Когда я был уже в коридоре, брат прорычал мне вслед:
– Ну, погоди, ты еще получишь!
Я выскочил на улицу.
Я слышал, как он пыхтит у меня за спиной. И помчался мимо дома Густавсона и пекарни, где всегда так вкусно пахло. Потом вниз по улице, мимо блестящего похоронного автобуса, который стоял в ожидании у часовни.
– Ага, попался! – рявкнул брат мне в затылок.
Тогда я вбежал в часовню.
И оказался в прохладном полумраке. Там горели настоящие свечи. И стоял белый гроб с цветами. Несколько взрослых в черной одежде с серьезными лицами сидели и смотрели на него. Рядом стоял священник и говорил что-то зычным голосом.
Я присел с краю на пустую скамейку. Ждал, что вот-вот ворвется мой брат.
Но он не появился.
Я сидел и смотрел на дрожащее пламя свечей и на Иисуса на стене. Когда заиграл орган, я опустился на колени под скамьей. Сложил свои маленькие ладони и возблагодарил Бога.
– Спасибо за кеды, Господи. Аминь.
Потом все стали подходить к гробу. Задерживались там ненадолго, опустив головы, и возвращались на свои места. Я сделал то же самое.
Постоял немного, глядя на гроб и слушая красивые грустные мелодии, которые вырывались из органа.
– Прощай, – прошептал я гробу и почувствовал, как по моим пухлым щекам текут слезы.
Но я плакал от радости: ведь у меня теперь были волшебные кеды!
Ульф не хулиган, считает мама
Наконец-то я был счастлив!
Кеды я спрятал под лестницей, чтобы мама с папой не нашли. Я надевал их в кустах за домом тети Ульсон, а потом, приплясывая, шел в школу и пинал камни, попадавшиеся мне по дороге.
Теперь я мог делать все что угодно!
Первым делом я поцеловал Марианну под дубом. А во время перемены на завтрак потребовал у Берры свои пять крон. Он как раз собрался в табачную лавку купить жвачку, но я схватил его за рубашку.
– Гони денежки, Берра!
– Какие денежки?
– За то, что я остался жив. Мы же на это поспорили.
Берра ухмыльнулся и сплюнул в лужу.
– Ты их никогда не получишь, малявка.
– Спорим?
И я сорвал с него фуражку. Сперва попинал ее немножко, словно мяч. А потом зашвырнул в грязную лужу и потоптался на ней так, что козырек сломался.
– Что ты, черт побери, вытворяешь? – завопил Берра.
– Прыгаю.
Мне было весело и хотелось смеяться – громко-громко.
– Ты что, придурок? Зачем ты это делаешь?
– Не знаю.
– Сам не знаешь, что делаешь?
– Нет. Раньше со мной такого не случалось, – сказал я и пригрозил: – не отдашь деньги – я и на тебе так попрыгаю.
Я получил деньги и пошел прочь. А Берра остался вылавливать свою фуражку, которая стала похожа на шоколадный пудинг.
После уроков мы с Перси купили петарды. Нам нужны были мощные бомбочки – такие, которые детям не продают, так что пришлось идти до станции Сокенплан.
– Что теперь будем с ними делать? – спросил Перси.
– Не знаю, – сказал я. – Можем приберечь до завтра.
Вечером, когда мы пили шоколад, зазвонил телефон.
Это была мама Берры. Она говорила так громко, что моя мама отвела трубку подальше от уха, чтобы не оглохнуть.
– Я не верю, – сказала мама, выслушав ее. – Кто угодно, только не Ульф. Он не хулиган. Давайте прекратим этот разговор!
Она положила трубку. Но, когда вернулась за стол, была очень бледная.
– Кто это? – поинтересовался папа.
– Мама Бертиля Андерсона. Заявила, что Ульф швырнул его школьную фуражку в грязную лужу и растоптал. Не желаю больше разговаривать с этой женщиной!
Она подошла ко мне, обняла и взъерошила волосы. Мама любила трепать мне волосы.
– Мой милый мальчик, – прошептала она.
– Угу, – сказал я и уткнулся лицом ей в живот.
На следующий день мы с Перси решили прогуляться после уроков, чтобы я покрасовался в моих кедах.
Обошли весь квартал. Припекало. Чирикали птички. Настроение у нас было отличное, потому что в кармане у меня лежали петарды.
Мы разглядывали штаны и рубашки, сушившиеся на веревках между деревьями. И нарочно свистели собакам, чтобы те с лаем подбегали к заборам.
– Ну, чем займемся? – спросил Перси.
– Не знаю, – ответил я.
Перси остановился.
– Ты же предлагал взрывать почтовые ящики!
– Правда? – спросил я. – Да, было бы здорово.
Мы с братом никогда в жизни такого не вытворяли. Мы были слишком воспитанные и послушные. Но теперь эта идея мне очень понравилась.
– Начнем с вот этого, – предложил я.
И указал на ящик Густавсона. Сунув шипящую петарду в металлический зеленый ящик, я закрыл крышку и побежал к телеграфному столбу, где, зажав ладонями уши, стоял Перси.
– Б-у-у-у-м!
В воздух взмыл всполох огня. Замок пролетел красивой дугой и со стуком упал на землю. А потом поднялось облачко черного дыма, но его унесло ветром.
– Иисусе, вот это взрыв! – икнул Перси. – Теперь домой?
– Нет, давай еще.
И мы продолжили на соседних улицах. Я и не подозревал, как это весело! У меня потом еще долго гудело в ушах от всех этих взрывов.
– Замечательный день, правда? – спросил я.
– Ага, здоровский, – согласился Перси. – Но теперь мне пора домой.
– До завтра, – сказал я.
Когда я, насвистывая, входил в калитку, то заметил Густавсона, он склонился над почтовым ящиком, в руках у него была отвертка.
В тот вечер снова позвонили – и опять когда мы сидели за столом.
– Нет, это не Ульф, – услышал я мамин ответ. – Он на такие проказы не способен! Мало ли что вы скажете! Не желаю больше об этом говорить. Он не хулиган. Слышите?!
И мама положила трубку.
Я отодвинул в сторону бутерброд с колбасой, который только что жевал с большим аппетитом. Есть расхотелось.
– Что на этот раз? – поинтересовался мой брат, когда мама вернулась.
– Ничего. Кто-то испортил почтовый ящик на Мунксундсгатан.
– Его тоже растоптали? – спросил мой брат.
Мама ему не ответила.
– Не стану больше разговаривать с этой женщиной, – пробормотала она тихо себе под нос.
А потом протянула руку и взъерошила мне волосы.
Густавсон приходит в гости, и мы с мамой идем в кино
Через несколько дней, когда я пришел домой из школы, у нас в столовой сидел Густавсон и пил кофе. На нем был синий комбинезон электрика с молниями на форменных пуговицах. И пробор в волосах – прямой, словно по линейке.
Густавсон заметил меня прежде, чем я успел отступить в кухню.
– А вот и Ульф! Иди сюда, – позвал он.
Обычно сосед казался страшно злющим. Но теперь улыбался тонкими губами. И мама улыбалась тоже.
– Посмотри, что нам принесли, – пригласила мама и указала на вазу с красными яблоками. – Поздоровайся с дядей Густавсоном.
– Здравствуйте, – сказал я и протянул руку.
– И ты здравствуй, – кивнул Густавсон. – Может, спросишь, как дела?
– Как дела?
– Спасибо, не очень, – ответил Густавсон. – Кто-то повадился швыряться яблоками в мой автомобиль. Такими вот яблоками.
– Ой, – огорчилась мама. – Не хотите ли кусочек кекса?
Но Густавсон отказался. Он взял яблоко из вазы и поднес его к моему круглому лицу. Кисловатый запах царапнул нос.
– Они залезают на мою яблоню и швыряют их сверху, – продолжил он. – Вот так: чпок!
– Надо же, – сказала мама.
– Да, – кивнул Густавсон. – Именно так это звучит. Невеселый звук. Особенно когда так чпокают по крыше вашего автомобиля. Ох, ну попадись они мне! К сожалению, я вышел слишком поздно. Их уже и след простыл.
Он осторожно положил яблоко обратно в вазу.
Мама смотрела на Густавсона широко раскрытыми глазами.
– Но кто это мог быть? Кто способен вытворять такое у нас в Стуребю?
Густавсон допил кофе. Потом встал и крепко схватил меня за плечо своими сильными клешнями. Мне показалось, что молнии с пуговиц впились мне в спину.
– Ну, я их только мельком видел, – проговорил он. – Но один был такой пухленький. И рубашка вот такая же. И штаны похожи на те, что сейчас на Ульфе. И прическа вроде тоже.
Тут мама так резко поставила свою чашку, что кофе выплеснулся на скатерть.
– Ульф никогда бы не сделал ничего подобного, – сказала она.
– Ясное дело, – кивнул Густавсон. – Но не знай я, какой он воспитанный и вежливый, мог бы поклясться, что это был он. Уж больно похож.
И он похлопал меня по плечу.
– Спасибо за кофе, – сказал он. – Надеюсь, яблоки вам понравятся.
Вечером опять зазвонил телефон. С тех пор как я получил волшебные кеды, он звонил постоянно. И почти всегда это были рассерженные соседи, которые утверждали, что я совершил какую-то шалость.
На этот раз мама поливала цветы. Мы с братом сидели на диване и играли в уголки. А папа подводил все часы в доме, чтобы они показывали полседьмого.
– Звонят, – крикнул он. – Ты ответишь?
Но мама застыла у фиалок с лейкой в руках.
– Нет, – проговорила она тихо. – Сегодня я отвечать не стану.
Она ждала, телефон все звонил и звонил. А когда он умолк, поставила лейку на подоконник, вытерла руки о платье и посмотрела на настенные часы.
– Пойдем-ка, Ульф, – сказала она.
– Куда это вы пойдете? – заинтересовался брат.
– Да, куда мы пойдем? – спросил я.
– В кино, – ответила мама. – Надо же нам иногда поразвлечься.
– Он, что, пойдет в кино за то, что разгромил почтовые ящики?
– Никто никаких ящиков не громил, – сказала мама. – Они сами взлетели на воздух.