Утопия – это место, где время останавливается.
После трех фильмов, где действие происходит либо в Европе, либо в постапокалиптическом мире, в следующем и самом любимом всеми фильме – «Мой сосед Тоторо»
1988 года – Миядзаки возвращается домой, в Японию. Кроме того, он переносится в свое детство, омраченное болезнью матери и пронзительным ощущением одиночества и неуверенности. В «Тоторо» режиссер реконструирует и заново переписывает собственное детство, проживает детские мечты и кошмары и попадает в волшебный мир, где обретает защиту, заботу и внутреннюю опору.
Критики и зрители во всем мире полюбили сочные пасторальные образы картины и ее привлекательных персонажей. Главные герои – удивительно правдоподобные маленькие девочки, сестры Мэй и Сацуки, и потрясающий Тоторо, большой, добрый и пушистый лесной дух, которого многие считают лучшим творением Миядзаки. В фильме соединяются фантазия и реализм, а сверхъестественные образы – вертлявые чернушки из сажи и ухмыляющийся летающий котобус – гармонично сочетаются с бесхитростными изображениями природной красоты, вроде улитки, медленно взбирающейся на цветок весенним днем.
Несмотря на отличные отзывы критиков, фильм хоть и был блокбастером, но коммерческого успеха не достиг. Студия приняла необычное решение выпустить «Тоторо» в паре с «Могилой светлячков» (Hotaru no haka, 1988) режиссера Исао Такахаты, коллеги Миядзаки по студии «Гибли». «Могила светлячков» – потрясающий шедевр о двух детях, живших в Японии во время войны, и, возможно, именно в этом сочетании трогательный «Тоторо» и душераздирающая «Могила» привели к неоднозначному отклику аудитории. Лишь спустя несколько лет «Тоторо» обрел настоящую популярность в Японии, зато он стал одним из тех бесценных фильмов, которые снова и снова пересматривают и по сей день. Фильм даже послужил вдохновением для создания научной книги с запоминающимся названием «Для тех, кто посмотрел «Тоторо» сто раз и не устал»[155].
Что такого в этом фильме, чем он вызвал такую невероятную любовь и преданность, ка на островах, так и за рубежом? Зрители могут воспринимать его и как приятное фэнтезийное развлечение, но еще в нем представлено самое яркое и, вероятно, запоминающееся видение пасторальной утопии из всех произведений Миядзаки. На более глубоком уровне в нем исследуются травмы, связанные с потерей, горем и необходимостью восстановления или компенсации. Эти проблемы связаны как с детством самого режиссера и тем периодом, когда он на время лишился матери, прикованной к постели туберкулезом, так и с более общей темой утраты, пережитой японцами из-за модернизации, особенно в сельской местности.
Но поистине замечательным и таким трогательным «Тоторо» делает то, что благодаря воображению Миядзаки преодолевает эту боль и предлагает зрителям справляться со сложными эмоциями с помощью своеобразного фильтра волшебства, сквозь который можно бесстрашно смотреть в темноту и находить в ней радость. Это сочетание тьмы и света, показанное глазами ребенка, усиливает основной посыл фильма. В «Тоторо» гораздо больше радости, чем печали, и мастеру удается переплетать сложные эмоции, что придает общему оптимистичному посылу нюансы и структуру.
Действие в фильме происходит в Японии 1950-х гг., а пейзажи леса и полей в значительной степени основаны на ландшафтах Токородзавы, небольшого города недалеко от Токио, где жил Миядзаки. Это мир определенного места и времени, оставившего глубокие воспоминания у японской аудитории.
Во многом фильм воплощает то, что Светлана Бойм называет «глобальной восстановительной ностальгией», которая «на первый взгляд… похожа на тоску по определенному месту, но на самом деле… это тоска по другому времени, времени нашего детства». Она также добавляет, что «ностальгирующий [человек] желает уничтожить историю и превратить ее в личную или коллективную мифологию»[156]. Но Миядзаки в своем фильме не «уничтожает» историю; идеализированные пейзажи в «Тоторо» и образ детской невинности представляют собой попытку восстановить «лучшую часть» истории как с личной точки зрения, так и с точки зрения культуры. Детская аудитория обожает картину за юмор, нестрашные страшилки и фантастических животных, а зрители постарше, осознающие боль утраты, которую модернизация нанесла современному обществу, смотрят ее через призму ностальгии, вызывающей и радость, и грусть. Слоганом фильма на афишах стала фраза «Мы возвращаем вам то, о чем вы забыли».
Детская точка зрения не случайно стала сильным элементом фильма – именно она оживляет ту «забытую» утопию утраченной невинности и свежести. Японских зрителей фильм переносит не только в «утраченное» царство собственного детства, но и в затерянный мир прошлого национальной культуры. «Тоторо» вышел на экраны в 1988 году, когда Япония переживала большой экономический бум, известный как период экономического пузыря, когда улицы центрального Токио наводнили BMW, молодежь в дизайнерской одежде потягивала шампанское, а цены на недвижимость достигли головокружительных высот. Однако навстречу всему этому великолепному материализму бежал встречный поток беспокойства по поводу разрушения окружающей среды и духовной коррозии – побочных продуктов экономической и промышленной экспансии.
Миядзаки были отвратительны излишества, характерные для того периода. Режиссер начал осознавать и принимать свою традиционную культурную идентичность, но о современной Японии мог сказать мало хорошего. В типично провокационной манере в интервью 1989 года он заявил, что ненавидит «японскую экономику» и «японский народ». Продолжил он еще более резко: «Конечно, не может быть более поверхностного народа, чем японцы. Они не смогли одолеть демона быстрого экономического развития. И в результате [мы имеем] разлагающийся мир, утрату идеалов и поклонение материализму»[157].
Разумно было бы рассматривать «Тоторо» как альтернативу тому самому «разлагающемуся миру», при этом сам Миядзаки заявил, что «фильм – не о ностальгии»[158]. Однако работа привлекательна тем, что обращается к зарождающемуся коллективному желанию увидеть нечто противоположное эпохе восьмидесятых – к нематериальному обществу, основанному на небольших сельских общинах, где соседи поддерживают друг друга и уважают и ценят природу.
«Тоторо» – первая крупная картина Миядзаки, действие которой происходит в Японии, и эта перемена была для режиссера очень важна. Я уже упоминала его знакомство с новаторскими работами этноботаника Саскэ Накао, который пришел к выводу, что жители Японии доисторического периода Дзёмон были частью «культуры зеленых листьев», распространившейся по всей Восточной Азии. Освободившись от шор японского национализма, Миядзаки впервые почувствовал, что может принять культуру и красоту своей страны. Следовательно, вполне уместно, что отец девочек в фильме – археолог, специалист по периоду Дзёмон, о чем свидетельствуют любовно расставленные книги и картины у него в кабинете. Здесь есть и скрытая отсылка к мирной культуре охотников-собирателей периода Дзёмон. «Давным-давно люди и деревья были друзьями», – говорит отец Мэй и Сацуки.
Анализируя «Тоторо», Филипп Брофи предупреждает о колониальном покровительстве, которое подразумевает понятие «утраченной Японии», и этим хочет сказать, что только западные критики усматривают в этом фильме ностальгию. Однако на самом деле тоска по миру прошлого не является ориенталистской проекцией, она жива и актуальна в современной Японии. Как пишет Мэрилин Айви в «Рассуждениях об исчезновении», где описывает старания современных японцев уважать свою культуру: «Поразительно, насколько эссенциализированные образы Японии резонируют во многих самоописаниях»[159]. Эти «эссенциализированные образы» включают в себя спокойную, сельскую и гармоничную Японию, которая выражается в понятиях «фурусато» (буквально «старый город», но со значением тоски по родному городу детства) и «сатояма» (буквально «горная деревня»).
Сатояма как активистская концепция предполагает более экологически устойчивый и безвредный подход к окружающей среде и выходит за пределы популярной культуры, объединяя правительственные и экологические организации. Появление Тоторо – духа, который живет в лесу рядом с деревней и благотворно взаимодействует с людьми, – предполагает возможность возобновления отношений между человечеством и природой. Этот фильм даже послужил вдохновением реальному проекту в Токородзаве, неподалеку от дома режиссера. Проект под названием «Лес Тоторо» вызвал восторженную поддержку. Миядзаки гордился лесом, хотя и отметил в своем духе, что очень ценит людей, участвовавших в проекте, за то, что они не «экологические фашисты»[160].
Фильм показывает ясную картину альтернативного и более привлекательного образа жизни, но в то же время эта картина основана на осознании утраты. В кульминации – потерянный ребенок, столкновение с одним из основных человеческих страхов и исследование более глубокой темы утраты детской наивности.
Американский кинокритик Роджер Эберт вынужден был предупредить своих читателей, что в фильме «нет злодеев, нет злых взрослых, нет сцен борьбы… никаких страшных монстров», зато в «Тоторо» юные героини попадают в по-настоящему тревожные ситуации[161]. Это откровенное повествование о сестрах Сацуки и Мэй, десяти и четырех лет, которые переезжают в старый деревенский дом вместе с отцом, пока их мать лечится в больнице. В фильме нет прямой отсылки к природе ее болезни, но в книге, основанной на фильме и других