Таким образом, обещание Соскэ любить Поньо «и рыбкой, и наполовину рыбкой, и человеком» предполагает принятие различий – мощное посыл обществу, где высоко ценится соответствие неким нормам[307]. Также оно напоминает «Принцессу Мононоке», где существа всех форм принимаются как часть более крупного порядка анимистического мира.
И все же общее впечатление от фильма довольно сложное. Даже если мы не согласны (а я не согласна) с Сугитой в том, что вторая половина сюжета происходит в постапокалиптическом мире мертвых, сильный оптимистичный финал с участием божественного и магического, приводящий к космическому разрешению, становится неожиданностью. Этот счастливый конец, напоминая оптимистичное окончание «Ходячего замка», кажется, идет вразрез с неоднозначными и заставляющими задуматься финалами многих других работ Миядзаки. Несмотря на отсылки к реальному миру, фильм в итоге кажется более фантастическим, чем все предыдущие работы режиссера, даже когда фантазия внезапно заканчивается согласием Поньо лишиться магических способностей и принять человеческий облик навсегда. Такая концовка сильно контрастирует с «Ведьминой службой доставки» или «Ходячим замком», где магические персонажи остаются при своих способностях.
Возможно, сам Миядзаки отказывается от магии и имеет в виду, что людям нужно уметь справляться с трудностями в реальности без всякого волшебства. Такой подход соответствует новому направлению в мирах Миядзаки, как и тот факт, что его следующий и (на данный момент) последний фильм станет исторической работой «Ветер крепчает», где едва ли находит отзвук фантастика. Реалистичная картина «Ветер крепчает» резко контрастирует с «Поньо» – фильмом, до самой кульминации наполненным потусторонними явлениями, от сверхъестественных способностей Фудзимото, Гранмамарэ и Поньо до устрашающих природных сил ветра и волн.
Интенсивное проявление магии и колдовства в «Поньо» можно рассматривать как своего рода театральный, оперный финал. Подобно Просперо из шекспировской «Бури», который грустит о том, что «окончен праздник», в котором «актерами были духи», «растают тучами увенчанные горы и горделивые дворцы и храмы», Миядзаки одновременно празднует освобождение и разрушает волшебство, которое сам создал. В конце «Поньо» перед нами предстает прекрасный безмятежный мир, где люди-актеры сами превращаются в духов, пешек, несущихся по волнам судьбы.
Возможно, даже неудивительно, что в этой поздней работе Миядзаки пересекает не только пространство, но и само время, отправляясь в раннее детство и в эпоху первозданного моря. Такая временная регрессия напоминает «Затонувший мир», научно-фантастический роман Дж. Г. Балларда 1962 года, также основанный на апокалиптическом потопе, при котором мир вернулся в триасовый период, где покрывающий землю океан населяют чудовищные рыбы и рептилии. Последние оставшиеся в живых люди, потерявшись во всеобъемлющей пелене, похожей на сон, время от времени плавают на лодках и осматривают свою затопленную цивилизацию. Главный герой Балларда с большой долей самоосознания замечает: «Возможно, эти затонувшие лагуны просто напоминают мне о времени, проведенном в материнской утробе»[308].
Сугита упоминает, что белая мембрановидная структура, защищающая персонажей под водой в конце фильма, напоминает утробу[309]. И в самом деле, вся волшебная вторая половина картины говорит о возвращении в утробу или, как минимум, к бессознательному. В работах Миядзаки всегда сильна тема детства, а «детство» в «Поньо», связанное не только с людьми, но и с самой землей, говорит о том, что режиссер открывает неизведанные глубины своего собственного сознания и преподносит зрителю поистине «пышные и чудные сокровища» – возвышенные, мощные и по-прежнему непостижимые. В фильме предпочтение отдается богатому и насыщенному прошлому, а заканчивается он удивительно скромным видением будущего, в которое нас в буквальном смысле приведет маленький ребенок.
15. «Ужасный ветер». «Ветер крепчает»
Прошлое – чужая страна. Там всё по-другому.
20 июля 2013 года Миядзаки объявил о выходе своего последнего фильма «Ветер крепчает». В длинном интервью он признавался Ёйти Сибуе, что работа над картиной была просто «адской… Целый день я рисовал, а ночью думал: «Теперь мне придется всё это выбросить». Подобный недостаток уверенности кажется необычным для режиссера с таким большим количеством триумфов, но Миядзаки ощущал свой возраст. Он жаловался на ухудшение зрения и боли в пояснице. Он чувствовал себя отчужденным от молодых людей в студии, которые казались «ленивыми», «лишенными идеалов» и неспособными рисовать, основываясь на реальной жизни, а не глядя на нее через экран[310].
Возможно, на него давила тема фильма. Впервые в своей карьере Миядзаки снял картину, которая технически не является фантастикой. Он заявил, что после землетрясения 2011 года и финансового кризиса 2008 года он больше не может «заниматься фантастикой… Это будет неправда»[311].
Тогда он обратился к прошлому, в частности к самому спорному времени в японской истории, предшествовавшему вступлению страны во Вторую мировую войну и появлению величайшего японского военного самолета – «Мицубиси Дзеро». Тем не менее «Ветер крепчает» – не обычная военная драма, здесь нет сцен сражений, а главный герой фильма – скромный, но гениальный инженер, который создает «Дзеро» не ради службы родине, а просто «чтобы сотворить нечто прекрасное», спроектировать самый современный и самый мощный самолет того времени.
«Ветер крепчает» – прекрасная картина, в которой мир Миядзаки отражается сквозь призму романтических стремлений самого режиссера, его идеологических тревог и фундаментальных ценностей, гораздо в большей степени, чем передается исторический сюжет. Здесь нет явной фантастики, зато присутствуют сновидения и другие образы из воспоминаний, служащие альтернативой миру, где растет милитаризм, пропасть между богатством и бедностью, а также международная напряженность, которую ощущала Япония в 1930-х гг.
В этом фильме мы любуемся упоительными образами горячо любимого Миядзаки европейского мира: итальянскими деревнями, над которыми кружат собранные вручную самолеты, незабываемами картинами гигантского немецкого авиационного завода, сквозь высокие окна которого пробивается зимний свет; но самые потрясающие из них – тщательно детализированные и переосмысленные отражения довоенной Японии. Брат с сестрой плывут на лодке через реку на закате. Очаровательная девушка в кимоно стоит и смотрит на классический японский сад. Мальчик мечтает летать над черепичными крышами и ивовыми улочками традиционного японского городка. А в одной чрезвычайно пронзительной сцене западные и японские гости собираются вокруг пианино на шикарном курорте в Японских Альпах и исполняют радостную и одновременно грустную немецкую песню «Das Gibt’s nur Einmal» («Такое бывает лишь однажды»).
Пожалуй, самое красивое творение в этом фильме – по крайней мере, в глазах Миядзаки и его главного героя, молодого инженера Дзиро Хорикоси, – «Мицубиси Дзеро». Легкий, мощный и невероятно маневренный «Дзеро» стал триумфом японской инженерии, а его сила и эффективность – источником национальной гордости. В фильме неоднократно подчеркивается, что западные эксперты не уважали японское авиастроение, потому что не могли поверить, что раса, которую многие до тех пор считали низшей, может создавать такие впечатляющие технологии.
Миядзаки частично использовал для создания персонажа историческую личность Хорикоси, потому что еще подростком прочел его автобиографию и рассказ Хорикоси о создании «Дзеро» произвел на него огромное впечатление. В фильме не показывают использование «Дзеро» в качестве военного самолета, так как его сюжет заканчивается в 1937 году, как раз перед тем, как эти самолеты впервые приняли участие во вторжении в Китай. История ограничивается блестящей, но неимоверно трудной работой, почти сверхчеловеческими усилиями, которые потребовались для создания «Дзеро», и фильм воздает хвалу скрупулезным инженерам, их неустанному труду, надеждам и мечтам.
В то же время это и дань уважения труду, вложенному в сам фильм, и своеобразное подведение итогов того, чем был для Миядзаки анимационный процесс в течение пятидесяти лет. И Дзиро в этой истории лишь дублер художника. Дзиро, по мнению режиссера, «в некотором роде трагическая фигура», он «отдает всего себя», а его желание «сотворить нечто прекрасное» вторит взгляду художника на свою работу. Когда Сибуя утверждает, что Дзиро и есть сам Миядзаки, режиссер ему возражает: «Я создал Дзиро таким, каким хотел», – но очевидно, что труд Дзиро, изображенный в фильме, – отражение пожизненной приверженности работе самого Миядзаки[312]. Таким образом, фильм «Ветер крепчает» служит искуплением сверхчеловеческих жертв, на которые шел сам режиссер ради работы, или своеобразное извинение (или объяснение) перед семьей и коллегами за те жертвы, на которые пришлось пойти им. На премьере фильма Миядзаки впервые за свою карьеру публично заплакал.
Однако в глазах некоторых зрителей, как в Японии, так и за рубежом, восхваление самолета «Дзеро» придало фильму политическое уродство. По их мнению, картина вызывает болезненные споры, связанные с ролью «Дзеро» в истории и уклонением Японии от военной ответственности. Наиболее резкие высказывания критиков предполагают, что фильм и его режиссер напрямую отрицают один из самых темных периодов в истории Японии двадцатого века, долгую подводку к войне, которая закончится не только разрушением Японии, но и опустошением земель, пострадавших от японского милитаризма, – Кореи, Китая и Юго-Восточной Азии. По их мнению, картина