Мне эта история показалась очень печальной. Теперь я поняла, почему Звитт так сильно не любил нас.
— Гулл, — сказала я. — Я могу вернуть Гулла обратно?
— Спроси у Танамила, — ответила Матерь.
— Тогда я пойду и отыщу его прямо сейчас, — сказала я.
Но Матерь взяла меня за руку.
— Подожди, — сказала она. — Где твоя тактичность, Танакви? Танамил не любит вспоминать, что он связан. А тут еще и Робин.
— Да, я знаю, что Робин знает всякие вещи. Она знала, кто такой Танамил, — согласилась я. — Так что же мне делать, в таком случае?
— Пойти и поспать, — сказала Матерь. — Кестрел сможет дать тебе лодку взаймы, чтобы увезти Робин отсюда.
А потом мы вместе вернулись через дверь, выходящую на Реку. Мама поцеловала Робин и Утенка. Потом она увела Хэрна в лес и поговорила с ним. Мне кажется, она поняла, что у Хэрна мозги не приспособлены для хождения по Реке. Хэрн не рассказывал, что она ему сказала, но теперь он сделался куда счастливее.
А я на следующий день, прямо с утра, ослушалась Матерь. Робин проснулась на рассвете. Она была бледна, волосы у нее были влажные и слипшиеся, и выглядела она даже хуже, чем раньше.
— Хоть бы мне умереть поскорее! — сказала она.
До этого момента я не понимала, что Робин и вправду собирается умереть. Я пришла в ужас.
— Канкредин!.. — сказала я. Я еще была слишком сонной, чтобы сказать что-либо более внятное.
— Я знаю про эту сеть, — сказала Робин. — Я приготовлюсь. Утенок говорил, что многие души проходят через нее.
— Ну и откуда ты знаешь, насколько толстая у тебя душа? — спросила я, но не стала особенно спорить.
На самом деле, я не представляла себе, что я стану делать без Робин. Потому я помчалась наверх и вернулась, припрятав Младшего под накидкой.
— Я пойду выпущу кошек, — сказала я. Кошки мяукали, потому что считали, что уже наступило утро. Я вышла вместе с ними в белый туман. Отовсюду капала вода. Я с беспокойством посмотрела на мельничное колесо. Ручеек, бежавший к нему от запруды, перекрыли еще до того, как Робин появилась на свет, но среди камышей и незабудок и поныне вилась струйка воды.
Я спустилась туда и поставила Младшего на одну из лопастей колеса.
— Танамил, — позвала я, — Младшая Река, пожалуйста, приди, будь так добр. Ты нам очень-очень нужен.
Честно признатся, я себя чувствовала полной дурой. Шершавое каменное изваяние не изменилось и даже не шевельнулось. И когда я услышала, что сзади кто-то идет, шурша мокрой травой, я вскочила и развернулась, чтобы заслонить Младшего.
Это оказался Танамил. Он шел вдоль русла, сквозь белый туман, и капли влаги, сгущаясь, оседали на нем. Мама правильно сделала, что предупредила меня. Танамил посмотрел на меня отстраненно, и даже как-то с сомнением, как будто видел меня в первый раз.
— Ты звала меня?
В первый момент я даже не могла сообразить, что же сказать. А потом мне вспомнилось, как мы должны были задать ему правильный вопрос, но удалось это одной лишь Робин.
— В прошлый раз мне следовало спросить у тебя, ты ли — Младший. Да?
И я чуть отодвинулась в сторонку, чтобы он увидел фигурку Младшего на мельничном колесе.
Это было ошибкой. Танамил при виде фигурки тут же отвел взгляд, и его чуть ли не передернуло.
— Это правда, — ответил он, вежливо и отстраненно. — Я — Младший.
Он настолько явно не желал помогать, что я разревелась. Мне сделалось так же паршиво, как Робин. Я ревела, совсем как маленькая.
— Я же не виновата, что вы с Робин поссорились! А теперь ты сделался вот такой, а король хочет заполучить Одного, и Джей тоже, а мы не можем даже удрать от Канкредина, потому что Робин пытается умереть!
И я зашлась ревом. Но Танамил схватил меня за плечи и встряхнул.
— Что ты сказала про Робин?! — спросил он. Наверное, ему пришлось повторить вопрос несколько раз. Когда я реву, то ничего не слышу.
— Она пытается умереть, — ответила я.
— Что за чушь! — воскликнул Танамил. Похоже, он здорово разозлился.
Он выволок меня из русла, почти с такой же яростью, как я тогда волокла этого сопляка Кеда, и вломился в дверь мельницы. Робин взвизгнула и села.
— Ты выглядишь как старуха! — заявил ей Танамил. По-моему, он мог бы вести себя и повежливее. Лишь сейчас я обнаружила рядом с собой Утенка, который уставился на Танамила. Мы с Утенком переглянулись, потом захлопнули дверь, вышли в туман и сели рядышком.
— Я как раз думал, хватит ли мне духу добраться до него, — сказал Утенок. — Но я боялся, что Робин его возненавидит, за то, что он — Бессмертный.
— Мы тоже Бессмертные, — сказала я. — Мы происходим от Одного, по обеим линиям.
— Не знаю… По моим ощущениям, мы подозрительно похожи на людей, — сказал Утенок. — Может, у нас только души отличаются.
— Мне нужно спросить у него, как вернуть Гулла обратно, — сказала я.
— А он сказал, — заявил Утенок. — Он сказал, что надо отвезти Гулла вверх по Реке, к Одному, только мы его не поняли.
Сегодня он держался куда любезнее, чем накануне ночью. Он сказал:
— Если хочешь, я его возьму. Мне все равно нужно идти. Я поклялся Бессмертным — это было как раз после того, как Звитт сказал, что Река гневается, и нам не разрешили выгонять свою корову на общее пастбище, помнишь? — так вот, я поклялся, что увижу всю Реку, до последнего дюйма, и буду знать про нее больше, чем старый Звитт.
— Понятно, — сказала я. — Значит, Один хочет, чтобы мы двигались дальше. Надо где-нибудь раздобыть лодку.
Вскоре мы так замерзли и так истомились от любопытства, что пошли обратно к мельнице. Кошки мяукали под дверью, требуя, чтобы им открыли. Мы впустили их и сами вошли.
Робин сидела, скрестив ноги, на одеяле, и ела — аж за ушами трещало, и лицо у нее снова сделалось розовым. А Танамил передавал ей еду со стола — там стояли такие яства, что и король бы позавидовал. Танамил улыбнулся и предложил нам тоже подкрепиться. Потом он посмотрел на кошек, и перед каждой очутилась рыбина. В мельнице воцарился покой и довольство. Мне думается, Танамил всегда несет с собой эти ощущения. Но сейчас дело было не только в нем, но еще и в Робин. Я оказалась права. Оказалось, что эти двое влюбились друг в друга и собираются пожениться. Робин уже была почти совсем здорова.
Танамил заверил Утенка, что эта еда вовсе не иллюзорна, как утверждал Хэрн. Просто в его силах перенести туда, куда ему нужно, все, что угодно, с берегов ручьев и небольших рек — даже откуда-нибудь с дальнего юга, где мало кто живет. И как раз, когда он это объяснял, в мельницу вошел Хэрн. Он нес с собой Младшего.
— Кто оставил его?! — возмущенно начал Хэрн. И тут он увидел Танамила.
Я боялась, что Хэрн обозлится. Он не обозлился, но держался как-то скованно. Наверное, Матерь поговорила с Хэрном про Танамила. Но Хэрну все равно понадобился почти целый день, чтобы свыкнуться с ним. А Танамил не смотрел на Хэрна, потому, что Хэрн так и держал в руках Младшего, а Хэрн не понимал, чем это вызвано. До этого я не понимала, насколько же для Танамила нестерпимо быть связанным. Он так это ненавидит, что никогда об этом не скажет. А если спросить, лицо его сделается совершенно каменным, и он станет похож на собственное изваяние.
— Амил Орет связан сильнее, чем я, — вот и все, что он сказал, когда я его спросила. А Робин накинулась на меня и велела оставить Танамила в покое. После этого Танамил, кажется, немного смягчился. Он не стал говорить про себя, но сказал мне: — Адон носит сейчас двойные узы. Сперва его одурачила женщина — и в этом он сам виноват. Ну, а второе произошло, когда он уже был связан и не мог действовать против Канкредина в полную силу.
День выдался очень хороший. Хэрн плюнул на свои обязанности при короле, и мы сидели у мельницы, смеялись и пытались придумать, как бы нам подняться вверх по Реке, тайком и от короля, и от Звитта. Танамил сидел, обняв Робин, и был так же счастлив, как и мы, а Робин за этот день съела больше, чем за весь последний месяц. Стоило ей чего-нибудь вообразить, как это тут же появлялось на столе. И я жалела лишь об одном: что с нами сейчас нет Матери. Один разгневался, когда она вышла замуж за нашего отца, и потому Танамилу сейчас нельзя было с ней разговаривать. Танамил не хотел рисковать. А вдруг с Робин произойдет то же самое? Они решили, что вместе попросят у Одного дозволения пожениться.
Жир в огне! Теперь я понимаю, почему Танамил так ненавидит свои узы. Надо мне было слушаться Матерь. Но, по крайней мере, на этот раз главная вина лежит не на мне, а на Утенке. Ладно, расскажу обо всем по порядку.
Мы были очень счастливы. Мы сидели под лучами вечернего солнышка, у открытой двери, выходящей на Реку. Так мне казалось, будто Матерь тоже с нами. Я принесла свою последнюю работу, а потом принялась сшивать первую накидку и обрабатывать края. Танами подошел взглянуть на нее.
— И с чего это я вообразил, будто могу тебя чему-то научить? — сказал он.
Мне было очень приятно это услышать, но я сказала:
— Ты рассказал мне две очень полезные вещи, — и показала ему полосу выпуклого тканья на спине, там, где мы отправились к Канкредину.
— Я был там с вами, — сказал Танамил. — Я знал, что я вам понадоблюсь. Но он и для меня слишком силен. Почти. Хорошо, что он тогда сидел, и что ты изобразила здесь его вытканное заклинание разбитым. А ты понимаешь, что это были еще одни узы для нас для всех?
Я этого не понимала. И испугалась. Танамил сказал, что он ушел, когда Канкредин сказал, что мы можем идти, потому что знал, что Утенок сумеет провести нас через сеть. Конечно же, в первый раз нас провел Танамил. Робин сказала ему, чтобы он никогда больше не ходил рядом с нами. Да, я даже и не догадывалась, что они настолько серьезно поссорились. Мне кажется, это было очень хорошо с его стороны, что он нам помог, и хотя Танамил сказал, что думает про нас про всех, и про Робин в особенности, я все равно поражаюсь этому чуду — перед нами сейчас было все, что только растет на берегах ручьев и рек.