– Стой, пастух! – говорит Катома-дядька. – Куда ты этих коров гонишь?
Отвечает ему царевич:
– На королевский двор гоню; королевна всякий раз сама поверяет, все ли коровы.
– Ну-ка, пастух, на́ тебе мою одёжу, надевай на себя, а я твою надену и коров погоню.
– Нет, брат, этого нельзя сделать; коли королевна уведает – беда мне будет!
– Не бойся, ничего не будет! В том тебе порука Катома-дядька дубовая шапка!
Иван-царевич вздохнул и говорит:
– Эх, добрый человек! Если бы жив был Катома-дядька, я бы не пас в поле этих коров.
Тут Катома-дядька дубовая шапка сознался ему, кто он таков есть; Иван-царевич обнял его крепко и залился слезами:
– Не чаял и видеть тебя!
Поменялись они своими одёжами; погнал дядька коров на королевский двор. Анна Прекрасная вышла на балкон, поверила, все ли коровы счётом, и приказала загонять их в сарай. Вот все коровы в сарай вошли, только последняя у ворот остановилась и хвост оттопырила. Катома подскочил:
– Ты чего, собачье мясо, дожидаешься? – схватил её за хвост, дёрнул, так и стащил шкуру!
Королевна увидала и кричит громким голосом:
– Что это мерзавец пастух делает? Взять его и привесть ко мне!
Тут слуги подхватили Катому и потащили во дворец; он идёт – не отговаривается, на себя надеется. Привели его к королевне; она взглянула и спрашивает:
– Ты кто таков? Откуда явился?
– А я тот самый, которому ты ноги отрубила да на пень посадила; зовут меня Катома-дядька дубовая шапка!
– Ну, – думает королевна, – когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего! – и стала у него и у царевича просить прощения; покаялась во своих грехах и дала клятву вечно Ивана-царевича любить и во всём слушаться.
Иван-царевич её простил и начал жить с нею в тишине и согласии; при них остался слепой богатырь, а Катома-дядька уехал с своею женою к богатому купцу и поселился в его доме.
Никита Колтома
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был грозный царь – славен во всех землях, страшен всем королям и королевичам. Задумал царь жениться и отдал такой указ по всем городам и сёлам:
– Кто найдёт ему невесту краснее солнца, яснее месяца и белее снегу, того наградит он несметным богатством.
Пошла о том слава по всему царству; от малого до великого все судят, толкуют, а ни единый человек не вызывается отыскать такую красавицу. Недалеко от царского дворца стоял большой пивоваренный завод. Собрался как-то рабочий народ и завёл разговор, что вот-де можно бы много денег от царя получить, да где этакую невесту достать!
– Да, братцы, – говорит один мужик, по имени Никита Колтома, – без меня никому не найти для царя невесты; а коли я возьмусь, так наверно найду!
– Что ты, дурень, расхвастался! Где тебе, к чёрту, это дело сделать? Есть люди знатные, богатые – не нам чета, да и те хвосты прижали! Тебе и во сне этого не приснится, а не то что наяву…
– Да уж там как хотите, а я на себя надеюсь; сказал: достану – и достану!
– Эх, Никита, не хвались! Сам ведаешь, царь у нас грозный; за пустую похвальбу велит казнить тебя.
– Небось не казнит, а деньгами наградит.
Тотчас доложили эти речи самому царю; царь обрадовался и велел представить Никиту перед свои светлые очи. Набежали солдаты, схватили Никиту Колтому и потащили во дворец; а товарищи ему вслед кричат: «Что, брат, договорился? Ты думаешь с царём шутки шутить! Ну-ка ступай теперь на расправу!» Приводят Никиту в большие палаты; говорит ему грозный царь:
– Ты, Никита, похваляешься, что можешь достать мне невесту краше солнца, ясней месяца и белее снегу?
– Могу, ваше величество!
– Хорошо, братец! Коли ты мне заслужишь – награжу тебя казною несметною и поставлю первым министром; а коли соврал – то мой меч, твоя голова с плеч!
– Рад стараться, ваше величество! Прикажите наперёд погулять мне один месяц.
Царь на это был согласен и дал Никите открытый лист за своим подписом, чтобы во всех трактирах и харчевнях отпущали ему безденежно всякие напитки и кушанья
Никита Колтома пошёл по столице гулять: в какой трактир ни зайдёт – только покажет открытый лист, тотчас несут ему всё, чего душа требует. Гуляет он день, два и три, гуляет неделю, и другую, и третью; вот и срок вышел. Время к царю являться; попрощался Никита с своими приятелями, приходит во дворец и просит у царя собрать ему двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос и голос в голос, да приготовить ещё тринадцать белотканых шатров с золотыми узорами. У царя живо готово: вмиг собраны молодцы, и шатры поделаны.
– Ну, ваше величество, – говорит Никита, – теперь собирайтесь да поедемте за невестою.
Оседлали они своих добрых коней, навьючили шатры; после того отслужили напутственный молебен, простились с градскими жителями, сели на коней и поскакали – только пыль столбом!
Едут день, и два, и три – стоит в чистом поле кузница. Говорит Никита:
– Поезжайте с богом прямо, а я пока забегу в кузницу да закурю трубку.
Входит в кузницу, а в ней пятнадцать кузнецов железо куют, молотами постукивают.
– Бог помочь, братцы!
– Спасибо, добрый человек!
– Сделайте мне прут в пятнадцать пуд.
– Сделать-то мы не прочь, да кто станет железо поворачивать? Пятнадцать пуд – не шутка!
– Ничего, братцы! Вы бейте молотами, а я стану поворачивать.
Кузнецы принялись за работу и сковали железный прут в пятнадцать пуд. Никита взял этот прут, вышел в поле, подбросил его вверх на пятнадцать сажо́н и подставил свою руку: железный прут упал ему на руку, богатырской крепости не выдержал – пополам переломился. Никита Колтома заплатил кузнецам за труды, бросил им изломанный прут и уехал.
Нагоняет своих товарищей; едут они ещё три дня – опять стоит в чистом поле кузница.
– Поезжайте вперёд, а я зайду в кузницу, – говорит Никита.
Вошёл в кузницу, а в ней двадцать пять кузнецов железо куют, молотами постукивают.
– Бог помочь, ребята!
– Спасибо, добрый человек!
– Скуйте мне прут в двадцать пять пуд.
– Сковать – неважное дело, да где тот силач, что столько железа ворочать будет?
– Я сам буду ворочать.
Взял он двадцать пять пуд железа, раскалил докрасна и стал на наковальне поворачивать, а кузнецы знай молотами бьют. Сделали прут в двадцать пять пуд. Никита взял тот железный прут, вышел в поле, подкинул его вверх на двадцать пять сажо́н и подставил свою руку. Прут ударился о богатырскую руку и разломился надвое.
– Нет, не годится! – сказал Никита, заплатил за работу, сел на коня и уехал. Нагоняет своих товарищей.
Едут они день, другой и третий – опять стоит в чистом поле кузница. Говорит Никита товарищам:
– Поезжайте вперёд, а я зайду в кузницу – трубку закурю.
Вошёл в кузницу, а в ней пятьдесят кузнецов старика мучают: на наковальне седой старик лежит, десять человек держат его клещами за бороду, а сорок молотами по бокам осаживают.
– Братцы, помилуйте! – кричит старик во весь голос. – Отпустите душу на покаяние!
– Бог помочь! – говорит Никита.
– Спасибо, добрый человек! – отвечают кузнецы.
– За что вы старика мучаете?
– А вот за что: должен он нам всем по рублю, да не отдаёт; как же не бить его?
– Экий несчастный, – думает Никита, – за пятьдесят рублёв да этакую казнь принимает.
И говорит кузнецам:
– Послушайте, братцы, я вам за него плательщик, отпустите старика на волю.
– Изволь, добрый человек! Для нас всё равно – с кого ни получить, лишь бы деньги были.
Никита Колтома вынул пятьдесят рублёв; кузнецы взяли деньги и только выпустили старика из железных клещей – как он в ту же минуту с глаз пропал! Смотрит Никита:
– Да куда же он девался?
– Вона! Ищи его теперь, – говорят кузнецы, – ведь он – колдун!
Заказал Никита сковать железный прут в пятьдесят пуд; взял его, подбросил вверх на пятьдесят сажо́н и подставил свою руку: прут выдержал, не изломался.
– Вот этот годится, – сказал Никита и поехал догонять товарищей. Вдруг слышит позади себя голос:
– Никита Колтома, постой!
Оглянулся назад и видит – бежит к нему тот самый старик, которого он от казни выкупил.
– Спасибо тебе, добрый человек, – говорит старик, – что ты меня от злой муки избавил. Ведь я ровно тридцать лет терпел этакое горе! Вот тебе на память подарок: возьми – пригодится.
И даёт ему шапку-невидимку: «Только надень на́ голову – никто тебя не увидит!» Никита взял шапку-невидимку, поблагодарил старика и поскакал дальше. Нагнал своих товарищей, и поехали все вместе.
Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли – подъезжают они к одному дворцу. Кругом тот дворец обнесён высокою железною оградою: ни войти на двор, ни въехать добрым мо́лодцам. Говорит грозный царь:
– Ну, брат Никита, ведь дальше нам ходу нет.
Отвечает Никита Колтома:
– Как не быть ходу, ваше величество! Я всю вселенную изойду, а вам невесту найду. Этая ограда нам не у́держа… Ну-ка, ребята, ломайте ограду, делайте ворота на широкий двор.
Добрые мо́лодцы послезали с коней, принялись за ограду, только что ни делали – не могли сломать: стоит ограда, не рушится.
– Эх, братцы, – говорит Никита, – всё-то вы мелко плаваете, нечего на вас мне надеяться, приходится самому хлопотать.
Соскочил Никита с своего коня, подошёл к ограде, ухватился богатырскими руками за решётку, дернул раз – и повалил всю ограду наземь. Въехали грозный царь и добрые мо́лодцы на широкий двор и там на зелёном лугу разбили свои шатры белотканные с золотыми узорами; закусили чем бог послал, легли спать и с устатку заснули крепким сном. Всем по шатру досталося; только нет шатра Никите Колтоме. Отыскал он три рогожи дырявые, сделал себе шалаш, лёг на голой земле, а спать не спит, дожидается, что будет.
На заре на утренней проснулась в своём тереме царевна Елена Прекрасная, выглянула в косящатое окошечко и усмотрела: стоят на зелёном лугу тринадцать белотканных шатров, золотыми цветами вышиты, а впереди всех стоит шалаш – из рогож сделан.