– О, радость! О, счастье! Проснись, прекрасная Хан-Салтан! Какой-то смелый джигит снял тюбетейку с высокого минарета! Отдай ему своё сердце, и мы будем веселиться на твоей свадьбе!
Как ужаленная змеёй, вскочила красавица со своей постели, она разбросала шёлковые подушки и затопала на подруг ногами:
– Молчите! Кто позволил вам надо мной смеяться?!
Она распахнула окошко спальни и увидала, что тюбетейки на башне не было. А в двери входил уже отец-падишах со свитой: они пришли поздравить красавицу.
Ровно в полдень снова запели на башнях трубы-карнаи, зарокотали бубны и засвистели дудки, созывая народ на площадь. Двери дворца распахнулись, и сам падишах со своей дочерью появился перед толпой. Властитель земли и воды, повелитель народов и городов и хозяин дворцов и несметных сокровищ поднялся на помост под ковровым навесом и сел на вытканные золотом подушки, а рядом с ним села красавица Хан-Салтан. И тотчас же их окружили рабы с опахалами и воины в сверкающих на солнце доспехах.
Падишах сказал:
– Приведите сюда богатыря-пехлевана, отважнейшего из отважных и бесстрашнейшего из бесстрашных, того, кто достал с высокого минарета серебряную тюбетейку. Пускай он при всём народе получит из наших рук обещанную награду!
Царедворцы бросились исполнять волю своего владыки, но вернулись в страшном смущении. Они молча упали перед падишахом.
– Лентяи! Где мой жених?! – вскричала красавица Хан-Салтан.
Но царедворцы молчали. Никто из них даже не шевельнулся.
– Отчего вы молчите? – спросил падишах чуть слышно, но каждое его слово услышали на другом краю площади – так стало тихо.
Но царедворцы опять не сказали ни слова. Тогда самый старый визирь, такой старый, что никто уже не помнил, когда появился он в стране падишаха, поднялся с земли и, подойдя к красавице, взял свою бороду в руки в знак покорности и печали.
Он сказал:
– О прекраснейшая из прекрасных и мудрейшая из мудрых! О дочь звезды и сестра розы, приготовься увидеть то, чего ты никогда не видала, и услышать то, чего никогда не слыхала.
Так он сказал и взмахнул рукой. Тотчас толпа расступилась, и первые визири царства, одетые в тканные золотом шёлковые халаты, приблизились к падишаху. В руках они несли медное блюдо тончайшей чеканки, а на блюде, весело улыбаясь, стоял мальчик, ростом в половину верблюжьего уха, и держал серебряную тюбетейку.
Красавица глянула на крошечного мальчишку, ударила себя по коленям и взвизгнула на всю площадь:
– Негодные! Кто сыграл со мной злую шутку?! Это ли отважнейший из отважных и бесстрашнейший из бесстрашных! Да его можно всего с головою запрятать в скорлупу от ореха!
Но Ярты не смутился. Он ответил:
– Не по росту цени, цени по делу!
И, увидев, что красавица залилась слезами, прибавил:
– Было бы из-за чего плакать! Не для того я лазил на башню, чтобы стать твоим мужем и повелителем царства. Ты вовсе мне не нужна. Слыхала, что говорят в народе: брыкливого ишака и бархатная попона не украсит! Не для тебя я старался – я хотел поберечь лихих джигитов, что, как бабочки на огонь, летели на твой зов. А теперь – зови не зови – никто не придёт к тебе, хоть развесь ты свои шапки на всех минаретах! А из этой серебряной тюбетейки я сошью отличный налобник для своего старого ишака – он у меня не брыкливый!
Так сказал Ярты, и толпа засмеялась.
– Слуги, воины, рабы! – закричала дочь падишаха. – Отрубите голову дерзкому мальчишке!
Слуги бросились выполнять её приказание, но Ярты как сквозь землю провалился. Сколько его ни искали – найти не могли. Не так-то легко найти иголку в стоге сена!
А Ярты был уже далеко – за городской стеною. Он отвязал своего верного ишака, вскарабкался к нему на спину и не спеша потрусил к своему аулу.
– Ио, ио! – подгонял мальчик осла. – Скачи проворней, если можешь. На нашем хлопковом поле куда привольнее, чем в городе падишаха!
Так он ехал, беседуя со своим серым другом. Ярко светило солнце, а впереди расстилалась длинная, как сама жизнь, дорога пустыни.