— Вот погодите дня два-три, тогда по-настоящему похвалите! — ответила она.
Он не понял, что Христина хотела этим сказать.
Весь следующий день они провели за промывкой и разборкой породы.
Пенная вода, шипя, шла по вашгерду, колотясь в деревянные стенки ящика и перемешивая, взмучивая и клубя породу, которую швырял Нестеров на качающиеся грохота. Христина, занятая этой шумной работой воды, покачивала отсадочные сита. Размельченная порода скатывалась по вашгерду вниз, где начинала делиться в зависимости от размеров оставшихся зерен. Глинистая муть и песок стекали, не задерживаясь, а галька падала через сита в определенном порядке — сначала самая крупная, в другой ящик — помельче, затем уж совсем мелкая, на которую сама Христина не стала бы обращать внимания. Но ее занимал весь этот сложный, придуманный человеком процесс отбора, в результате которого получается тот продукт для анализа, что Сергей называл концентратом.
Очищенные, отмытые, эти мелкие камешки представляли для нее особый интерес, над которым так посмеивался Нестеров. Ей все казалось, что стоит лишь повнимательнее приглядеться к этим камешкам, как она увидит алмаз. А еще больше ей хотелось постичь сложную науку поиска. Она с детства интересовалась всяким неизвестным ей делом, находя бескорыстное удовольствие не только в самих знаниях, но и в возможности помочь при случае человеку этими своими знаниями. Ей казалось, что так воспитал ее отец, что делает она это по его завету, хотя она и боялась подумать: а стала ли бы она заниматься этим делом, если бы вместо Нестерова тут копался другой человек?
Но вот промывка была окончена.
Нестеров вытащил ящики из-под вашгерда. Они были наполнены ровными разноцветными камешками, сама красота которых, казалось, должна была вознаградить их за упорный труд. Каждый ящик содержал отсеянные одинаковые зерна, и Сергей сказал, что сейчас-то и начинается самый ответственный момент — просмотр породы.
— Если бы у нас был рентген, — сказал он, — мы бы сделали это в полчаса, пропустив весь концентрат на ленте перед лучом, а теперь придется разбирать руками…
Рассказ о рентгене был, конечно, интересен, но сама Христина хотела именно своими руками перебрать камешки и поднять со стола алмаз.
Работу производили тут же, так как в избушке было темно.
Нестеров высыпал концентрат из ящика на покатый стол, пристроенный к стене избушки, и, поминутно дуя на пальцы, чтобы отогреть их, начал перебирать камешки. Он разгребал их по столешнице ровным слоем и постепенно сбрасывал в снег, бормоча про себя, как заклинание:
— Рутил, сфен, циркон, диопсид… Оливин, диопсид, гранат…
А Христина видела перед собой красные, синие, зеленые, коричневые, прозрачные, как вода, обкатанные галечки, такие красивые, что каждую из них можно было носить в кольце. И все эти такие красивые камешки Нестеров безжалостно сбрасывал под ноги, как будто они не имели ни красоты в себе, ни солнечного луча, заключенного в их твердую оболочку, какие видела в них Христина.
Понемногу Христина стала помогать ему и в этом несложном деле. Ее тонкие пальцы, более привычные к обращению с мелкими предметами, работали быстрее. Так они стояли на противоположных сторонах стола, и пальцы их часто касались, дыхание смешивалось, когда они наклонялись над столом, разглядывая какой-нибудь особенно интересный камешек. Он продолжал называть породы, и она постепенно узнавала, что рутил — бледно-желтый камешек, гранат — кроваво-красный, сфен — прозрачный, светлый, диопсид — почти черный. Иногда она, не выдержав, вскрикивала:
— Алмаз!
Но Нестеров только улыбался в ответ и называл поблескивавший под ее пальцами камешек:
— Нет, это горный хрусталь.
— Ну, это-то несомненно алмаз! — уже неуверенно, но все же с надеждой восклицала она, а он мельком взглядывал на ее ладонь, где красовался найденный ею блестящий прозрачный кристаллик, и спокойно говорил:
— Нет, это циркон. Если бы алмаз было так просто найти! Даже опытные приискатели иной раз ошибаются. Лукомцев из-за такой ошибки всю осень на реке бился, а собрал одни кварцы…
Больше всего ее возмущало кажущееся равнодушие, с которым он переживал эти, как ей думалось, страшные неудачи. А он посмеивался над ее горячностью и продолжал сбрасывать в снег горсть за горстью те камни, которые они с таким трудом отмыли из песка. Наконец она не выдержала и возмущенно спросила:
— И долго вот так приходится искать этот алмаз?
Он пожал плечами.
— Я, например, ищу уже четвертый год, а нашел всего лишь несколько кристаллов.
— Нет, я все-таки не понимаю, как можно столько мучиться из-за камня, — задумчиво сказала она. — Я бы не могла…
— А вы попробуйте разглядеть за камнем идею, — спокойно ответил Нестеров и продолжал безразлично отмечать: — Рутил, кварц, эпидот… Каждый что-нибудь да ищет!
Она насмешливо продолжила его мысль:
— Конечно, конечно. Один — счастья, другой — легкой жизни, третий — камешки…
— А вы попробуйте начать от камешка, — укоризненно сказал он. — Я ищу алмазы, другой пытается разложить атом, третий создает новые законы военной стратегии…
— Ну, это разные вещи!
— Нет, похожие. Иногда искателей постигает неудача. Но они шаг за шагом продвигаются вперед. И приходит час, когда завоеванное ими начинает служить человеку. А искателей больше всего в нашей стране. И сами-то вы разве не искатель? У меня — алмазы, у вас — лес.
— Как странно вы говорите, — задумчиво подняла она глаза на него, отвлекаясь на минуту от камешков. — Значит, я, лесовод двенадцатого квартала на реке Дикой, стою рядом с вами?
— Не только рядом со мной, — спокойно возразил он, — мы все делаем шаг вперед, в будущее. Походка у нас, конечно, у всех разная. Один шагает широко, другой робко, но все-таки мы все подвигаемся вперед в нашем познании мира…
Этот задушевный разговор под шуршанье камня, вдруг вспыхивавшего разноцветными огнями, когда их пальцы переворачивали и сбрасывали его, неожиданно сблизил их. Может быть, Христина никогда не задумывалась об истинной роли своего отшельничества в лесу, точно так же как не была до сих пор абсолютно убеждена в том, что Нестеров делает настоящее дело. В конце концов для каждого человека, мало знакомого с геологической работой, геология есть поиск привычных минералов — железа, золота, меди. Но отдавать всю жизнь камню — это уже что-то из ряда вон выходящее. И как бы ни убеждал Христину Нестеров, в ней все еще таилась червоточинка сомнения, порождаемая здравым смыслом. Известно, что в иных случаях этот здравый смысл весьма плохой советчик. Но когда она увидела себя в одном ряду с Нестеровым и поняла, что стоит в той же когорте открывателей, которая обогащает жизнь, ей стало неловко за свое скрытое недоверие и, в сущности, праздное любопытство, которое привело ее сюда. С этого мгновения она невольно опять полностью подчинилась ему в роли его помощницы.
Они закончили работу в сумерках. Горы гальки лежали возле стола, а алмаза так и не было.
Подул южный ветер. Речка вдруг зашумела тяжело и грозно. Снег начал темнеть на глазах. Только что он был белый-белый — и вот уже наливается влагой, особенно на горных склонах. Глухо и протяжно застонали деревья. И Сергей понял, почему Христина так настаивала на том, чтобы они прежде всего укрепили избушку.
Всю ночь разноголосо шумел лес. Сергей несколько раз просыпался, тревожно прислушивался к шуму. Он заметил, что Христина тоже не спит. Подумал о том, как трудно было бы одному переносить величавый гнев просыпающейся природы. Вот Христина лесной человек, но и ее тревожит страшная угроза, заложенная в самом существовании первобытной природы.
Однако Христина не показывала виду, что боится глухого рева воды, грохота леса, похожего на отдаленный прибой. Потом в эти шумы вплелся близкий, шуршащий и протяжно клохчущий, очень низкий звук. Сергей поначалу не понял, что это такое, но увидел при свете камелька, как Христина поднялась на своей постели и, не замечая, что Сергей не спит, улыбнувшись, сказала для себя:
— Глухари затоковали. Весна.
Догорающий огонь осветил ее улыбку. Тревожное ожидание приближающегося чуда можно было прочесть на ее лице. Сергей нечаянно шевельнулся. Девушка мгновенно опустилась, притворилась спящей. Но он запомнил это приветствие, посланное ею весне. Долго раздумывал он о Христине, дивясь своим мыслям, браня себя. Он решил сказать ей, что дома, наверное, беспокоится мать и что дела, должно быть, зовут ее, — словом, что он признателен ей, но не смеет больше задерживать ее своими малыми делами и не имеющими для нее интереса изысканиями. Конечно, не завтра сказать, но как-нибудь, и, во всяком случае, не откладывая в долгий ящик.
И тут же с надеждой подумал, что Христина опровергнет все его доводы. Но уж пусть, если она и останется, произойдет это против его желания, по свойственному Христине самоуправству и упрямству.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Иная величина столь незначительна, что ею можно пренебречь…
Когда обоз после пятидесятикилометрового объезда снова подошел к кордону, но уже по другую сторону реки Дикой, Варя так устала, что никакие силы, казалось, не смогли бы заставить ее покинуть теплый дом.
По дороге Иляшев несколько раз предлагал ей переправиться через реку на плотике, чтобы сократить путь, — он даже связал такой плотик, — но Варя, едва взглянув на темную, почти черную воду, на перевертываемые в омутах льдины, наотрез отказалась от такой переправы. И ей, несмотря на боль в ноге, пришлось бежать на лыжах, придерживаясь изредка за лямку нарт, когда силы совсем оставляли ее. В конце пути ей уже казалось, что теперь она не испугалась бы воды, лишь бы не ходить на проклятых лыжах. И когда Иляшев указал на поднимающийся из-за леса дымок — это было на второй день под вечер, — Варя не нашла сил, чтобы выразить свои чувства.