Марья Фоминична была женщина решительная и не боязливая, не страдала обычными женскими страхами. В частности, совершенно не боялась в темноте ходить по пустым улицам. Этому имелись две причины: обычных уличных хулиганов она и вовсе в грош не ставила, с ними у нее разговор был короткий – кулаком в зубы или ногой в какое-нибудь весьма чувствительное место, а с людьми более серьезными и более опасными, которые промышляли по ночам в окрестностях «Паровозного музея», они с Константином поддерживали взаимовыгодные и даже, можно сказать, дружеские отношения.
Поэтому она даже решила немного сократить дорогу, пройдя через проходной двор, пользующийся среди окрестного населения самой дурной славой.
Однако, свернув в этот двор и пройдя его почти до середины, Марья Фоминична раскаялась в своем поступке, потому что там, где обычно светил одинокий фонарь, разгоняя мрачную и пугающую темноту, на этот раз царил густой и непроглядный мрак.
Поворачивать было поздно, Марья прибавила шагу, чтобы как можно скорее пройти опасное место.
Вдруг она услышала за своей спиной быстрые приближающиеся шаги.
Она обернулась, но увидела в темноте только еще более темный силуэт, на котором выделялось только чуть более светлое овальное пятно лица. Этот темный силуэт придвинулся к ней вплотную и угрожающе навис над ней.
Марья Фоминична хотела было ударить незнакомца – но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой, ее конечности стали тяжелыми, словно налились свинцом.
– Ты чего тут ходишь в темноте? – проговорила она, от страха невольно понизив голос. – Ты чего тут приличных людей пугаешь? Ты кто вообще такой?
– Кто я такой – это тебя совершенно не касается, – прозвучал во мраке голос. Голос этот был такой страшный, что сердце Марьи Фоминичны провалилось куда-то очень глубоко.
Голос незнакомца был неживой, холодный и какой-то механический. Как будто это говорил не человек, а страшный, безжалостный, бездушный механизм.
– А ну, отвали! – попробовала Марья неоднократно проверенный метод. – Вали отсюда срочно, если не хочешь на неприятности нарваться! Ты знаешь, на кого наткнулся? Я, между прочим, с самим Утюгом знакома, он тебе голову оторвет, если я ему только слово скажу!
– Угомонись, Мария! – перебил женщину страшный голос незнакомца. – Я отлично знаю, кто ты такая. И Утюга твоего ничуть не боюсь, если понадобится – я его вообще от розетки отключу, и остынет твой Утюг в три счета!
От этих слов Марья Фоминична похолодела.
По тону незнакомца чувствовалось, что он не шутит, что он и в самом деле ничуть не боится всесильного Утюга. Но еще хуже было то, что он назвал ее по имени. Значит, это не случайный хулиган и даже не залетный грабитель-гастролер. Это какой-то серьезный и опасный человек, который подстерегал здесь именно ее.
Незнакомец, видимо, почувствовал ее страх.
Отчасти именно этого он и добивался – чтобы она испугалась и стала сговорчивой и покладистой. Но теперь он решил немного успокоить ее и снова заговорил:
– Я отлично знаю, кто ты такая, и если бы захотел – убил бы тебя не задумываясь. Но мне это сейчас не нужно. Мне нужно, чтобы вы с Константином для меня одно простое дело сделали. Очень простое. Я вам за это даже деньги заплачу. Десять тысяч рублей. Пять сейчас, пять – когда сделаешь.
С этими словами он протянул к Марье руку и вложил в ее дрожащую от страха ладонь хрустящую бумажку.
При этом Марья Фоминична на мгновение почувствовала руку незнакомца. Рука эта была, как его голос – холодная и неживая. И еще какая-то скрюченная, как ветка старого дерева.
А вот бумажка, которую он вложил в руку женщины, была самая что ни на есть приятная, самая настоящая – Марья Фоминична прекрасно отличала настоящие деньги на ощупь, безо всякого инфракрасного или ультрафиолетового освещения, безо всякого специального аппарата. Более того, она на ощупь безошибочно определяла номинал купюры, и сейчас узнала, что в руке у нее – пять тысяч.
От этого она приободрилась настолько, что снова обрела голос и спросила:
– Делать-то что нужно?
– Вот это – правильно! – одобрил незнакомец. – Делать нужно вот что. Знаешь котельную в соседнем дворе?
– Еще бы мне не знать! Я тут все дворы как свои пять пальцев знаю! Или даже лучше!
– Так вот, завтра здесь появится молодая женщина с собакой…
– С собакой? – опасливо переспросила женщина. – А собака-то большая?
– Собака как собака! Тебе нужно будет собаку как-то отвлечь, а женщину заманить в подвал котельной и запереть там.
– Это статья… – неуверенно проговорила Марья Фоминична. – Это… как его… похищение. Я такими делами не занимаюсь.
– Не занимаешься? – Незнакомец угрожающе склонился над ней, и Марья Фоминична почувствовала дуновение могильного холода. – Ну да, ты больше насчет скупки краденого…
– Не знаю, о чем ты говоришь… – поспешно выпалила Мария.
– Очень даже знаешь… В общем, так: сделаешь, что я сказал – я тебе заплачу еще пять тысяч и оставлю тебя в покое, больше меня не увидишь. Не сделаешь – пеняй на себя, лежать вам с Константином на Старообрядческом кладбище…
– Сделаю… – испуганно пробормотала Марья Фоминична.
– Ну вот, давно бы так! Я в тебе не сомневался! – Незнакомец отступил назад и растворился во мраке.
– Ну вот, – проговорила Марья Фоминична, закончив свой рассказ. – Сильно он меня напугал, поэтому я все сделала, как он велел… Мы с Константином сделали, – уточнила она на всякий случай, чтобы не брать ответственность только на себя. – Исключительно от страха…
– А он нам пять тысяч так и не заплатил! – подал голос ее принципиальный сожитель.
– Значит, не только от страха, – отметил майор. – Но еще и из корыстных соображений.
– Из каких таких соображений? – переспросил Константин.
– Из корыстных! – повторил майор. – То есть за деньги!
– Да разве же это деньги? – проныла Марья Фоминична. – Всего-то пять тысяч!
– Пять тысяч – тоже деньги! – строго возразил Веригин и задумчиво проговорил: – Ты все вспомнила, что он тебе сказал?
– Все! – воскликнула женщина и ударила себя кулаком в грудь в подтверждение своей искренности. – Все, как на этом… на духу!
– Допустим… – задумчиво протянул майор. – А почему этот человек упомянул именно Старообрядческое кладбище? Вроде бы тут ближе Кузнецовское…
– Откуда же я знаю? – Марья Фоминична всем своим лицом изобразила недоумение. – Может, он сам из староверов, или родственники у него там работают…
– Может быть, – кивнул майор, но в голосе его не было уверенности. – Может быть…
Кристофоро возвращался из дворца герцога в смятенных чувствах.
Ему показалось, что герцог заинтересовался его предложением – но отчего же прямо не сказал об этом? И кто была та знатная дама, которая присутствовала при их разговоре?
Кристофоро вернулся на постоялый двор, но не мог ни есть, ни спать от пережитого волнения.
Неужели и на этот раз ему не удалось добиться поддержки? Неужели и на этот раз он не смог заразить знатного и богатого господина своей уверенностью в победе?
Весь следующий день прошел в напрасном ожидании.
Кристофоро не находил себе места от волнения, он ходил взад-вперед по своей комнате, как дикий зверь в клетке.
Только на третий день его нашел слуга герцога.
– Извольте отправиться со мной, сударь! – проговорил он высокомерно, как будто сам был герцогом, и препроводил Кристофоро к карете.
Карета была странная – без пышного герцогского герба, с плотно закрытыми окнами. Кристофоро сел на заднее сиденье, лошади бодро побежали вперед.
Из-за того, что окна были закрыты, Кристофоро не видел, куда его везут. Ехал он довольно долго. Наконец копыта лошадей зацокали по камням, карета остановилась.
Дверцы кареты распахнулись. Кристофоро вышел и огляделся по сторонам. Он находился во внутреннем дворе какого-то большого замка. Мимо то и дело проходили люди – слуги с озабоченным видом несли тюки и ящики, знатные господа проходили с видом одновременно высокомерным и озабоченным.
К нему приблизился господин в черном камзоле, сдержанно поклонился и проговорил:
– Извольте следовать за мной, сударь!
Они вошли в мрачное каменное здание, поднялись по широкой лестнице и оказались в длинном коридоре, стены которого были увешаны ткаными коврами с изображением сражений с маврами и дорогим оружием. Пройдя некоторое время по этому коридору, провожатый остановился, распахнул дверь и проговорил звучным и красивым голосом:
– Дон Кристобаль Колон из Генуи!
Кристофоро сделал шаг вперед и оказался в большой комнате, ярко освещенной десятками свечей в серебряных канделябрах. Посреди этой комнаты стояла женщина лет сорока в строгом черном платье. Ее гордо посаженную голову украшала небольшая рубиновая диадема, шею обвивало ожерелье из розового жемчуга. Лицо ее было некрасивым, но умным и выразительным. Весь ее облик дышал подлинным величием и благородством.
Кристофоро показалось, что он где-то ее уже видел.
Тут он заметил простые кипарисовые четки, которые дама перебирала своими удивительно красивыми руками, и понял, что это – та самая донна Хуана, которая присутствовала при его разговоре с герцогом Медина Сидония.
Дама внимательно посмотрела на Кристофоро, чуть заметно улыбнулась ему и проговорила своим глубоким, приятным, берущим за душу голосом:
– Рада видеть вас, дон Кристобаль! Надеюсь, вы пребываете в добром здравии.
Затем она повернулась и сказала с мягкой почтительной интонацией, как подобает разговаривать достойной благовоспитанной синьоре со своим супругом:
– Это тот самый мореход из Генуи, о котором я говорила вам, мой друг!
Только сейчас Кристофоро увидел второго человека, присутствовавшего в комнате. Это был мужчина среднего роста, немного сутулый, с выразительным смуглым лицом и яркими глазами. Он был облачен в строгий черный камзол, отделанный серебром.