От этого света, от этого сияния у Антонины стало легче на душе, отчаяние отступило, отпустило ее. Она залюбовалась игрой солнечного света на старинных приборах.
Один из лучей упал на шкатулку, которую они с Павлом Арнольдовичем вчера безуспешно пытались открыть – и вдруг на ее крышке, поверх сложного узора инкрустации, возник новый рисунок, сияя золотой вязью арабских букв.
Тоня схватила листок, на котором делал свои записи старый профессор.
Она спешила, пока не изменилось освещение, пока не погасли золотые буквы на крышке шкатулки.
И предчувствие ее не обмануло.
Четыре слова, сияющие золотой вязью на крышке шкатулки, совпали с четырьмя арабскими именами ветров, которые выписал на листке Павел Арнольдович. Только порядок был другой – Каскици, Ирифи, Хабибаи и Калема.
Антонина приложила палец к первому имени на шкатулке – и услышала, как деревянный ящичек отозвался на ее прикосновение негромким мелодичным звуком. Дотронулась до второго имени – снова услышала негромкий звук, на полтона выше первого. Третье имя – третий звук, еще на полтона выше. На секунду замешкавшись, она прикоснулась к последнему имени…
В кармане музейного сторожа Платона Николаевича зазвучала мелодия старой советской песни «Ландыши». Он неторопливо достал телефон, взглянул на дисплей.
Номер не определился.
Тем не менее Платон Николаевич поднес трубку к уху и проговорил:
– Слушаю! Да, это я…
Он недолго послушал трубку и удивленно выдохнул:
– Что? Что значит – у вас?
После этого он надолго замолчал, слушая своего собеседника. При этом лицо его ужасным образом менялось: выражение спокойного благодушия сменилось удивлением и растерянностью, затем – ужасом и почти отчаянием.
Наконец он с трудом справился со своими эмоциями и незнакомым, постаревшим и лишенным выражения голосом проговорил:
– Да, я это сделаю… Я сделаю все, что вы скажете… Только, пожалуйста, прошу вас…
На секунду замешкавшись, Антонина прикоснулась пальцем к последнему имени на крышке. Она едва успела сделать это – в следующую секунду луч утреннего солнца погас, и начертанные на черном дереве имена четырех ветров исчезли. Снова из глубины шкатулки донесся мелодичный звук, и в то же мгновение боковая стенка сдвинулась, из нее выпал крошечный серебряный ключик. А на самой шкатулке открылась маленькая замочная скважина.
– Ура! – вскрикнула Антонина и захлопала в ладоши.
Рик приподнялся, удивленно взглянул на нее и повел ухом, не понимая, чему она так радуется.
Антонина и сама этого не понимала.
Что изменилось в ее жизни? Все осталось, как было – ни жилья, ни работы, ни близкого друга. Но отчего-то на душе у нее стало гораздо легче, словно с нее свалилась тяжелая каменная плита. Неужели это случилось только оттого, что она сумела разгадать головоломку, над которой они бились с Павлом Арнольдовичем?
Но раз уж у нее теперь есть и ключ, и замочная скважина – нужно открыть шкатулку и увидеть, что же в ней спрятано. Наверняка это что-то ценное и интересное…
Девушка вставила крошечный ключ в скважину, осторожно повернула его и снова на мгновение замешкалась, не решаясь открыть шкатулку.
Что там спрятано? Какая-то старинная драгоценность?
Судя по весу и звуку, с которым перекатывалась эта вещь внутри шкатулки – это что-то довольно большое, не перстень и не серьги. Возможно, браслет или бриллиантовая диадема…
Перед внутренним взглядом Антонины возникла крошечная корона, усыпанная бриллиантами…
Но может, там что-то совсем другое…
Рик сидел возле нее. Ему передалось волнение хозяйки, он с интересом смотрел на шкатулку и часто дышал, поскуливая от нетерпения.
Хватит откладывать! Сейчас она увидит все своими глазами!
Девушка решительно откинула крышку шкатулки… и с трудом сдержала разочарованный вздох.
В шкатулке не было никаких драгоценностей, никаких украшений.
В ней лежал старинный компас. Он был сделан не из меди и не из дерева, а из какого-то незнакомого металла, похожего на тусклое серебро, но отливающего, в зависимости от освещения, то синими, то фиолетовыми отблесками. Буквы на нем были незнакомые, возможно, арабские или персидские, а ажурная стрелка, тоже сделанная из незнакомого сплава, металась, указывая в разные стороны.
Рик при виде этого компаса зарычал и попятился.
– Что ты? – проговорила Тоня, почесав пса за ухом. – Это же просто старинная безделушка… Компас, да к тому же еще испорченный!
Ну что ж, подумала она, значит, не судьба ей найти старинные драгоценности… Ну ладно, потом можно показать свою находку Павлу Арнольдовичу, ему будет интересно! Вообще, этот компас будет на месте в коллекции географического музея!
Она положила компас в карман, чтобы потом показать его старому профессору.
В это время в дверь ее комнаты постучали.
– Заходите, не заперто! – отозвалась девушка.
Дверь открылась, и в комнату вошел Платон Николаевич, тот сторож, который накануне подобрал их с Риком на дороге и привез в музей. В руках у него был расписанный цветами подносик с дымящейся чашкой кофе и тарелкой бутербродов.
– Доброе утро! – проговорил он, улыбаясь. – Поднялись?
Почему-то его улыбка показалась Тоне смущенной и неуверенной. Как будто не он улыбался, а только маска, которую он натянул на лицо. А там, под этой маской, скрыто страдание и вина.
Но наверняка это ей только показалось…
– Да мы уж давно поднялись. Рик проснулся рано, я уж его вывела…
Тоня с благодарностью взяла с подноса кофе, сделала большой глоток, откусила бутерброд. Хотела поделиться с Риком, но сторож покачал головой:
– Не надо, сейчас я накормлю его сухим кормом.
Только теперь Тоня почувствовала, как проголодалась. Она доела бутерброд, взяла второй, допила кофе.
Вдруг голова у нее закружилась, комната поплыла перед глазами.
Тоня присела, удивленно оглядываясь.
Что это с ней? То ли кофе слишком крепкий, то ли на нее так подействовала затхлая музейная атмосфера…
Платон Николаевич смотрел на нее как-то странно, как будто чего-то ждал.
– Что-то мне нехорошо… – проговорила Тоня, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Наверное, нужно выйти на воздух! – поспешно проговорил Платон Николаевич. – Пойдем, прогуляемся!
В его движениях появилась какая-то странная суетливость. Он взял Тоню под руку, повел ее к двери.
Тоня хотела сказать, что никуда не хочет идти, а лучше немного полежит, но ее охватила странная апатия. Она послушно, автоматически переставляла ноги, не в силах ничего сказать.
Рик заскулил, двинулся за ними.
– А… Рик… Он пойдет с нами? – проговорила Тоня, едва шевеля языком.
– Нет. – Платон Николаевич перехватил поводок Рика, привязал к ножке стола. – Ему нужно остаться здесь, скоро придет наш завхоз, посмотрит на него. Мы ведь хотели устроить Рика на работу…
– Хо… те… ли… – с трудом выговорила Тоня и послушно последовала за сторожем.
Они вышли на улицу, подошли к знакомой машине, Платон Николаевич открыл дверцу, толкнул Тоню на пассажирское сиденье.
Тоня хотела возразить – зачем садиться в машину? Они ведь хотели пройтись по свежему воздуху? Однако сил возражать и сопротивляться у нее не было, она послушно села, и они куда-то поехали.
Тоня тупо смотрела перед собой. Мысли ворочались у нее в голове, медленно перекатывались, как тяжелые валуны.
С ней происходит что-то неправильное, что-то плохое. Куда везет ее Платон Николаевич? Почему они оставили Рика в музее?
– Куда… мы… едем? – спросила она еле слышно.
– В одно место… – пробормотал Платон Николаевич. – В одно хорошее место… Там тебе будет удобнее, чем в музее…
– Не… не хочу…
– Прости меня, девонька! – проговорил вдруг сторож, и по его щеке вдруг поползла слеза.
– За… что… – выдавила Тоня.
Она хотела спросить, за что Платон Николаевич просит у нее прощения, но не смогла выговорить такую длинную фразу.
Он понял ее иначе.
– Прости, девонька! – повторил он трясущимися губами. – Я бы тебе не сделал ничего плохого, но они… они похитили моих внуков…
Час назад, когда он ответил на звонок с неопознанного номера, незнакомый голос, скрипучий и холодный, как металл на морозе, проговорил:
– Платон Николаевич?
– Да, это я, – ответил сторож, и настроение у него резко испортилось. Хотя ему еще ничего не сказали, но от такого голоса можно было ждать только неприятностей. Причем серьезных неприятностей.
– Платон Николаевич, Саша и Паша у нас.
– Что? Что значит – у вас?
– Это значит, что мы похитили ваших внуков, и только от вас зависит, получите ли вы их обратно и в каком виде вы их получите. Молчите, не перебивайте меня! Слушайте, что вы должны сделать, чтобы вашим внукам не причинили никакого вреда.
Платон Николаевич почувствовал, как душу его заполняет какая-то черная вязкая масса. Он не мог говорить, только слушал страшный голос.
– Вчера вы подсадили на шоссе девушку с собакой, привезли ее в музей. Насколько нам известно, она и сейчас там. Если вы хотите вернуть своих внуков, вы сейчас возьмете в почтовом ящике музея адресованный вам конверт. В этом конверте вы найдете пакетик с белым порошком. Этот порошок нужно всыпать в воду, или в чай, или в кофе – не важно куда, важно, чтобы та девушка, Антонина, выпила его. После этого она станет очень послушной. Вы посадите ее в машину и привезете к нам. Адрес уже выставлен в навигаторе, который мы оставили в вашей машине. Вы меня поняли? Вы все сделаете, как я сказал?
– Да, я это сделаю… – негромко проговорил Платон Николаевич. – Я сделаю все, что вы скажете… Только, пожалуйста, прошу вас… Не причиняйте мальчикам никакого вреда!
– Не беспокойтесь. Все зависит только от вас. Когда вы привезете девушку – вам дадут адрес того места, где находятся Паша и Саша.
– Вот так… – проронил Платон Николаевич, закончив свой рассказ. – Разве я мог отказаться?
Он не ждал от Тони какого-то ответа. Он вообще рассказывал все это не столько ей, сколько самому себе – чтобы заговорить свою совесть, чтобы убедить самого себя, что не мог поступить иначе.