Они с бабушкой застряли на даче невольно – приехали проверить газовый счетчик и провести выходные дни. А тут грянул карантин, и родители приказали потерпеть и не спешить обратно, благо газ работал отменно и все было в порядке. Юлька перешла преподавать историю олухам-пятиклассникам по компьютеру, а бабушка деятельно занялась поиском применения своих творческих сил. Готовка «из ничего» был ее козырь в советские времена: она пекла каждый день пироги и все были сыты.
Практически вернулась молодость, только к соседям бегать за солью остерегалась – ну соли-то хватало, мука таяла.
В принципе, у станции был магазинчик – раньше назывался сельмаг, теперь супермаркет.
На чердаке Юлька нашла свои давние ролики и очень обрадовалась. Дороги подсыхали, и можно было покататься. Решила, что будет добираться до станции с рюкзаком и там закупаться. А на роликах – что пять километров, – ерунда. Бабушка всегда говорила: «Бешеной собаке пять верст не округа!»
Самое фантастичное, что работал интернет: правда, он был не современный, а старенький стрим, но честно связывал со всем земным шаром.
Юльку уединение устраивало – надо было побыть порознь со своим Митей, который совершенно не хотел разводиться с женой ради Юльки.
И чем дальше, тем больше не хотел. И Юлька поставила на себе крест: некрасивая, никому не нужная училка, обреченная на одиночество.
Докатила за десять минут с наслаждением: мимо старых дач, мимо еще чернеющего леса, мимо здания, которое до сих пор называлось сельсовет, – и вот он сельмаг.
Не хотелось снимать ролики – в голову не пришло, что могут не пустить.
С роликами пустили, а без маски – нет. Пришлось намотать бабушкин шарф на пол-лица.
Столько всего хотелось накупить, ограничивал только лимит денег на карточке. А бумажных у них вообще не было – зачем? Юля за все платила карточкой, а бабушка в магазин не ходила. Имела же право в свои восемьдесят семь лет не стоять по очередям: она-то была уверена, что без очередей магазинов не бывает.
Короче, Юлька забила рюкзак. Пошатываясь, пошкандыбала на улицу. Встала на тропу – у станции асфальтированную – и рванула, рассчитывая через десять минут увидеть бабушку.
Но не рассчитала тяжесть рюкзака, колдобину на дороге, потеряла баланс, и ее понесло со страшной силой на дорогу прямо под подъезжающую легковушку черного цвета.
Всё, что она запомнила, машина была черная.
Очнулась от невыносимой боли в больнице – ее везли на каталке с переломом лодыжки в семи местах. Оказывается, когда делали рентген, была в бессознательном состоянии.
Она немедленно потребовала телефон – сообщить бабушке.
– Не волнуйтесь, больная, – сказали ей медсестры в масках, – бабушка уже знает. С ней говорил ваш друг.
– Какой?
– Тот, который вас привез.
– А кто меня привез? – не сообразила Юлька.
Уже в палате, когда ее оставили наконец своими заботами врачи, Юлька смогла позвонить бабушке. Она не ответила. Позвонила еще раз. Не ответила.
Подошла медсестра с запиской и сказала: посетители запрещены, а записку я вам сама прочитаю. Стала читать, немного спотыкаясь.
«Милая Юлька, я наивно привез вашу бабушку повидаться с вами. Не рассчитал – карантин. Но телефон работает. Будем говорить. Алексей».
– Это кто такой? – не поняла Юлька.
– Кто?
– Алексей.
– Божий человек.
– Кто?
– Праздник сегодня: Алексей Божий человек. Который вас привез.
– А-а, черная машина, – вспомнила Юлька.
– Машина – не знаю. А сам блондин. Заботливый. Бабушку вашу привез и обходится с ней, как с королевой. А уж красивый какой.
– Ох везучая вы, больная, ох везучая!
Нога болела. Лодыжка в железных заклепках. Их еще вынимать будут.
Ходить сможет, дай бог, через полгода.
Вокруг коронавирус. А ей говорят – везучая.
Надо же, неужели это ей – Алексей Божий человек.
Природа, русская природа! Ты достояние народа.
Полигон
Они сверстники, муж и жена – Майя и Алик. Им по восемьдесят. Сидят на карантине в однокомнатной квартире в Марьиной Роще и ждут неизвестно чего.
Немного их напрягает, что Майя крестилась еще в начале перестройки, а Алик агностик и атеист. Это служит причиной некоторых легких ссор.
Например, Майя говорит: «Ну что, тебе так трудно покреститься?»
На что Алик неизменно отвечает стихами Багрицкого: «Не волнуйся, Валенька, он тебя не съест, золоченый, маленький твой крестильный крест. – И добавляет: – А вдруг съест?»
На что у Майи есть свой аргумент: «А вдруг мы с тобой после смерти будем в разных отсеках…»
«Я в аду, ты в раю?» – «Да хоть бы в аду, но вместе».
Шестидесятилетие свадьбы решено было отметить исполнением заветной мечты.
Алик спросил не вовремя, в это время Майя стригла тупыми ножницами левой рукой ногти правой руки:
– А какая у тебя мечта?
– Путешествие, – наугад ответила жена, прихватив кожу среднего пальца. Потекла кровь. – Неосуществимое, конечно, – добавила она, чтобы не лез.
Но Алик продолжил:
– Куда?
– Великий Каньон, – отшила его Майка, перекрывая кровопролитие кухонным полотенцем. – И вообще отстань, иди смотри свои ненаглядные новости, сколько там народа еще очистило от себя землю.
У них была эта книга, целый фолиант, который на английском языке назывался: «Сто мест на земном шаре, которые вы обязательно должны увидеть до своей смерти». Подарили на какую-то годовщину. А потом они поставили ее пылиться на дальнюю верхнюю полку.
Все равно дальше Воронежа, где жила Майкина родня, так никуда и не выбрались.
«Совладельцам пятерки рваной – океаны не по карману!» – процитировал Цветаеву Алик. Технарь по жизни, он знал много стихов и любил петь авторские песни под гитару. Майка раньше работала в издательстве корректором, теперь это, оказывается, устаревшая профессия, как телефонистка или жестянщик.
У них – маленький балкон, но он выходит в парк. Это счастье. Хотя почему-то нет запаха свежей зелени даже после дождя – очевидно потому, что весь город регулярно обливают химией, чтобы очистить от вируса.
До главной даты оставалось еще две недели, просто они оба были Скорпионы, что означало максимальную скрупулезность во всем.
Уже на следующий день Алик разбудил ее строкой из Пушкина: «Открой сомкнуты негой взоры!» – и протянул какой-то официального вида конверт.
Майка хотела спать и не знала, куда она дела очки, поэтому нежно поблагодарила и решила еще поспать. Но Алик принес очки и настоял на том, чтобы она открыла конверт. Майка нервно разодрала по своей привычке криво-косо конверт, но Алик сдержался и не сделал замечания. Он терпеть не мог эту манеру.
В конверте было два билета на самолет – на английском языке. Майка знала Алика как облупленного и эти его шуточки – подделки. Он всю жизнь ей дарил: то рукопись с Мертвого моря, то письмо принца Датского. А тут два билета в Лас-Вегас.
– И чего там делать будем? – грубовато спросила восьмидесятилетняя Майка.
– Играть в казино и выигрывать! – засмеялся восьмидесятилетний Алик.
– Спасибо, солнышко, – Майка нежно поцеловала мужа, а в голове уже бились мысли: надо вызвать доставку еды заранее, ну хотя бы за день, заказать что-нибудь повкусней, и хватит ли на этот загул их небольших сбережений.
– Ты хоть отметь мои усилия! – обиделся муж.
– Красиво нарисовал, как это называется – хороший дизайн.
Теперь у них появилась цель – они изучали маршрут по глобусу и проигрывали в своих фантазиях каждый прожитый день, начиная от вылета из Домодедова. Майя стала подумывать, а что бы ей надеть на этот праздник жизни. Парикмахерские, конечно, закрыты. Но ведь можно вызвать домой. Конечно, делать маникюр в перчатках не реально, но всё же, всё же, всё же…
Им стало интересно жить. Алик на гитаре стал наигрывать напевы навахо, где он только их нашел?
– Сначала Лас-Вегас – там сейчас не очень жарко, около восьмидесяти градусов, – комментировал Алик, изучая Большую советскую энциклопедию, – по Фаренгейту разумеется, дальше про полезные ископаемые…
– А игровые автоматы?
– Их не упоминают. Зато много об индейцах.
– Я никогда не видела игровых автоматов.
– Да у нас в метро полно, на переходе с одной «Киевской» на вторую, а потом на третью.
– Это было в лихие девяностые, сейчас я не замечала.
– И ты стала бы играть?
– Я проиграла бы сто рублей и была бы счастлива. Ну читай дальше.
– Дальше про капиталистический мир. Так и написано – «гримасы капитализма». А знаешь, давай не ходить в эту клоаку, в эту золотую лихорадку. Давай пойдем в цирк!
– В цирк можно и в Москве, – огорчилась Майя, – а так хотелось бы посмотреть на их гримасы.
И она жалобно улыбнулась.
Следующий день был посвящен дамбе Гувера. Алик вооружился чертежами и доказывал Майе, что сооружение сперто с нашего Волго-Дона и что они ни хрена не умеют.
– А гримас там нет, в твоей БСЭ?
– Есть эксплуатация человека человеком. Страшная. При строительстве погибла масса людей. Это «Железная дорога» Некрасова, помнишь: «А по бокам-то всё косточки русские…»?
– Ну откуда в Аризоне русские косточки?
– Ой, не скажи, наши везде… А ровно посередине дамбы проходит граница между двумя штатами: Невадой и Аризоной, прямо ровно посередине. Знаешь систему часовых поясов?
Но Майя явно охладевала к Большому Каньону. Прыгало давление. Она вдруг ощутила возраст, чего с ней давно не было. В их семье приоритет болезней был у Алика – он был на год ее старше. Майка привычно скрывала небольшие проблемы, буквально гуляющие по ее организму. Конечно, страх вируса подавлял все болячки. Спасало обоняние: чуть что – бежала нюхать «Шанель № пять», подаренную ей десять лет назад, но все еще сохраняющую нежный нездешний аромат прошлого. Нет, она не имела права болеть: на ней весь быт, заказы еды по карточке, блинчики на кефире по вечерам и обзвон необходимых для Алика врачей на предмет консультаций.