– Я не понимаю.
– Ладно, потом поговорим.
– Как вы там? Как Грегори?
– Кризис среднего возраста. Каждый день ссоримся. Каждый день разводимся.
– Разводитесь?
– Ну неокончательно.
– Ты поэтому прилетела.
– Просто соскучилась без всех вас. И без Москвы. Зря я тогда уехала в эту Америку.
– Господи, а дети как же?
– Мы договорились подождать – пока не пойдут в колледж.
От сердца отлегло – значит, не скоро.
– Ну как ты, мам? Чем занимаешься?
Неожиданно вступил Анатолий Алексеевич.
– Вредительством занимается. Не хватает только пожара.
– Наоборот, я сковородку вчера погасила.
Даша погладила мать и сказала:
– В парикмахерскую сходим. Слушай, может, тебе, наконец, подстричься?
– Пусть сначала поправится, – вмешался отец, – а то осложнения пойдут.
– Ой, осложнений не надо. Нам этого не надо.
Анастасия Александровна прошептала:
– Мне надо с тобой поговорить.
Даша осторожно ее обняла, боясь заразиться, и ласково пообещала:
– Обязательно, я только пойду поспать, ладно, мамочка?
– Завтра, да? Завтра поговорим, – слабым голосом попросила мать и добавила тихо: – Принеси мне паспорт, ладно? А как пойдем в парикмахерскую, зайдем в банк, хорошо?
Анатолий Алексеевич уже стоял в дверях, торопя дочь.
Даша уже встала и подошла к нему.
– Даша, – сказала Анастасия Александровна, – спроси папу, почему он меня запирает?
– Не буду, – засмеялась Даша, – сама знаю, чтобы ты не гоняла по Москве в бреду.
– Хорошо сказала, – донеслось до матери еще до того, как ключ повернулся в скважине.
Ночь она провела, стараясь проникнуть сквозь стену. Там решалась ее жизнь, но ничего не было слышно. Она вспомнила, что фантасты много лет назад предсказывали, что в новом тысячелетии люди научатся проходить сквозь стену. Но как? Как протиснуть свое материальное тело сквозь материальный кирпич?
Дашка честно ухаживала за матерью. А та все больше и больше уходила в болезнь. Организм выздоравливать не хотел. Мечты о выходе с Дашкой из этого узилища исчезали. Дочь давала по часам лекарство. Рассказывала о внуках. Показывала фотографии. И очень много говорила о своих отношениях с Грегори. Но паспорт принесла, и там действительно стояла прописка в квартире № 11.
– А что у отца?
– А что у отца, – не поняла Даша
– У него прописка какая?
– Откуда я знаю. Сама спроси.
– Знаешь, – сказала Анастасия Александровна, – он мне даже пульт не принес от телевизора
– А зачем тебе пульт?
Анастасия Александровна посмотрела на стену, где всегда висел огромный молчаливый экран, но там ничего не было, просто пустота. Она даже не заметила, когда он исчез.
– Я хочу к тебе. Можно мне с тобой?
– Господи, ну как я тебя возьму сейчас – нужны визы…
– У нас есть. Мы же хотели на Новый год…
– Ты как маленькая, честное слово. Потом, знаешь, Грегори типичный американец, он не любит ничего спонтанного, все обдумывается заранее. Правильно папа сказал: в октябре! Приходите в себя, организуйте все дела и приезжайте в гости – дети будут только рады.
Дашка улетела, а Анастасия Александровна продолжила болеть и кашлять – болела и кашляла до майских праздников.
Анатолий Алексеевич стал раздражительным, приносил еду, как в камеру смертника, – ставил на стол сумку, забирал другую и, не говоря ни слова, исчезал.
Однажды она спросила:
– А где телевизор?
Он не понял, о чем речь.
– Здесь раньше был телевизор.
– Не было. Ты придумываешь.
– Был. Он висел на стене, но не было пульта. И потом – почему нет ремонта, ты обещал.
– Ты сначала поправляйся, а потом будет ремонт. Как ты будешь при этом ужасе дышать со своей астмой?
– У меня нет астмы, откуда ты взял, ты придумал.
Но Анатолия Алексеевича уже не было.
Она спасалась, продолжая свои записи на рулоне обоев.
Когда она работала в районной поликлинике, ей понравился молодой практикант – протезист Егор. Егор всерьез увлекался вставными зубами, что ее очень забавляло. «Рановато ты стал этим заниматься, – подшучивала она, – откуда такой интерес?» Но практикант стал ей объяснять, что зубы можно будет выращивать в любом возрасте из специального материала, не отличимого от натурального. «Как выращивать? Как цветок?» – дразнила она будущего гения. Тот краснел, но терпеливо объяснял ей перспективы этих исследований. Ей нравился его энтузиазм, и она постепенно стала помогать ему в опытах. Даже предоставила ему свои собственные зубы, и терпела боль, и воспаление надкостницы, и лечение кариеса методом, изобретенным этим талантливым самородком. Совместная работа их сблизила, и Анастасия Александровна забыла, сколько ей лет и что она ненавидит стоматологию.
Дома была семья, маленькая Дашка, а она бежала на работу как на праздник.
Но однажды, прибежав к началу смены, она узнала, что практикант уволился. И никто не мог сказать, где его искать. А у нее оставались опытные экземпляры «мостов», и она решила его разыскать.
Разыскала только через несколько лет, когда увидела его выступление по телевизору. Он работал в НИИ, занимался наукой и при виде допотопных «мостов» засмеялся.
– Прошлый век, – сказал он. Это действительно был прошлый век, буквально, даже по летоисчислению, потому что все материалы уже были нового поколения, а уж техника исполнения ушла на многие годы вперед. К ней самой гений не проявил ни малейшего интереса, даже не поблагодарил. Выбросил «мосты» в мусорную корзину и деловито убежал.
Анастасии Александровне стало жаль, что она его нашла, лучше бы продолжала не знать, тогда не было бы так обидно.
Вообще обижалась она часто, хотя знала, что это бессмысленное, отягощающее жизнь занятие.
Сейчас она была по уши в своих обидах, перебирала их по ночам вместо сна и придумывала разные виды мести – в основном дурацкие, типа подойти к кастрюльке супа и плюнуть в него, а потом греть себя мыслью, что они едят этот суп. А они этой мести даже не заметят.
Но вдруг настала жара. Анастасия Александровна разодрала заклеенные балконные двери и вышла в большой мир. Было прекрасно. Все цвело, даже обугленные ветки, засыпанные мусором бесконечного ремонта – покрылись голубенькими цветочками. Отсюда она видела живую жизнь города. Куда-то спешили люди. Приехали два автобуса китайцев в Музей вооруженных сил – они высыпали перед музеем и сразу начали фотографироваться на фоне танков и пушек.
Анастасия Александровна села на перевернутое ржавое ведро и задумалась: а не выброситься ли все же вниз. Но вечер был прекрасен. И откуда-то доносилось божественное пение. Какая опера – она не знала, не сильна была, хотя Анатолий Алексеевич ее всячески просвещал.
Но этот голос несся откуда-то с верхнего этажа, как с неба. Там страдала певица: то сильными низкими нотами, а потом вдруг как взмоет, а потом речитативом, а потом опять полный звук, и так могуче, что у Анастасии Александровны заныло сердце. За что ей эта мука, что она сделала не так, почему она не может справиться с обстоятельствами, как эта самая рабыня? Анастасия Александровна заподозрила, что пела Аида. Так ей показалось. Она долго сидела, вслушиваясь в эту музыкальную муку сердца. И сама, измучившись вместе с героиней, была готова принять кару и проститься с жизнью навсегда.
Раздались аплодисменты. Вместо кары пришлось идти спать.
Разговор с Анатолием Алексеевичем был тяжелый и бессмысленный. На каждое ее слово он мягко и убедительно отвечал двумя или даже тремя. На любой аргумент был контраргумент. При этом он показывал ей различные картинки будущего ремонта, предлагая выбрать, но невооруженным глазом было видно, что его присутствие в этом будущем жилье не планируется никоим образом. Там был некий будуар, фантастическая кухня и даже увеличение площади за счет застекленного балкона. Там предлагалось все, кроме него самого, но и на этот ее недоуменный вопрос он находил очень многословное, не совсем внятное объяснение, в которое не хотелось даже вслушиваться.
На ее вопрос, а куда делись прежние жильцы, что, они по-прежнему живут в их квартире? Анатолий Алексеевич вдруг неожиданно сказал: «Да ты что, они давно уехали!» Тогда Анастасия Александровна логично спросила: «А почему бы мне не вернуться в свой дом», он скорбно ответил, что, увы, прежнего дома уже нет и что он сам уже перебивается по старым друзьям: то у одного, то у другого, пока не завершится вся эта свистопляска с обменом.
Он почти плакал, и жаловался на здоровье, и действительно выглядел ужасно: замотанный, старый, рассеянный, сосредоточенный на какой-то неведомой ей жизни. Он сказал, что завтра прийти не сможет, но пусть она не переживает, еду он принес, а вот картинки заберет – ему их дали только посмотреть.
Он еще что-то говорил, и говорил, и говорил. Анастасия Александровна устала и не слушала. Он аккуратно свернул в трубочку планы ремонта и сказал:
– Ты балкон на ночь не оставляй, ночью зябко, опять заболеешь.
И заботливо запер балконную дверь на верхнюю щеколду. Крепко запер.
– Оставь мне свой телефон!
– Но он мне нужен, это моя записная книжка, это мои документы, это мои руки. Дай мне свой, я заряжу и принесу тебе завтра.
– Завтра?
– Ну послезавтра.
Он ждал, что она отдаст телефон, но она давно его спрятала и не хотела показывать куда. Там еще лежали паспорт и деньги.
– Ну как скажешь, – и он ее слегка поцеловал. И ушел.
Она немедленно встала на стул и открыла щеколду балконной двери. Но как ни всматривалась и ни вслушивалась, увидеть его на улице не удалось. Впрочем, мог пройти двором.
Утром вставать не хотелось. Шел дождь. Но к полудню появилось солнце и стало припекать. А потом и вовсе стало жарко. Она вышла на балкон и удивилась – перед носом болтались какие-то веревки или кабели. Она высунулась и посмотрела наверх. Там висел знакомый альпинист и мыл из шланга стену дома, уже в который раз.