Но когда ее послали в Румынию на фестиваль социалистического лагеря, поехала, а что делать – пока не вышла из комсомольского возраста, права не имеет артачиться.
Больше ее не снимали. Хотя после школы она поступила во ВГИК, но про нее говорили, что она одноразовая и специфическая.
Она постоянно ощущала себя «белой собачкой», а вокруг, наоборот, все были талантливые.
Руки-ноги перестали слушаться совсем. Казалось, что связь, идущая от мозга к конечностям, порвалась на куски. В голове она все понимала, как и что надо делать, но сигнал к телу не шел. Да и язык деревенел. И тут она поняла, что с ней не так: она не талантливая – на языке шестидесятых «профнепригодная».
И ей приснился сон, что она получает Нобелевскую премию и должна сказать нобелевскую речь, но не знает текста и не знает, за что ей дали премию, а главное, не знает, кто из нескольких бесцветных господ есть король. Только забрезжила догадка, как стены королевского дворца стали сдвигаться с двух сторон, зажимая ее между собой, и слова, начертанные на этих скрижалях, стали исчезать. Она даже не поняла, на каком они были языке.
Когда проснулась, вспомнила, что нечто похожее ей давно снилось. И слово «Бергман», которое тогда она не понимала. Решила, что это знак свыше и надо переходить на режиссуру.
Переход был непростым, но один студент с режиссерского, Рафаил, взялся ей помочь. Пришлось с ним переспать, но тогда это не считалось большой проблемой. Тогда в моде были странные люди, и Катя со своей репутацией «специфическая» вписалась в новый коллектив. Она стала курить «Беломор» и обрилась наголо.
Насколько же легче ей стало жить. Она понимала, что хочет и что может. Ее руководитель, известный немолодой режиссер, ее обожал.
Он водил ее на закрытые просмотры и в рестораны, он хотел ее покормить и обогреть. Ему казалось, что она сирота. Она не уточняла, но родители действительно быстро старели – она была поздним ребенком. Благодаря своему руководителю она вошла в круг киношников и полюбила их всех. Руководитель даже звал ее замуж, она только усмехалась. Потом он страшно обиделся, когда она выскочила за грузина, а сам он, между прочим, был татарин. Ну обиделся дяденька, что делать – предпочла молодого.
Она предлагала нетривиальные решения и парадоксальные темы. Время было тухловатое, но кое-что пробивать удавалось – в детском кино.
Святое дело! Она переворошила свое детство, вытащила из него смешных теток, придурочных соседей, перепуганную маму, папу, до последнего дня жизни мечтающего о собаке. И она подарила ему собаку в своем фильме.
Курсовые и дипломные картины тогда никому не показывали, но ее фильм под названием «Белая собачка» послали на заграничный конкурс, и там ему дали приз. Ее, конечно, никуда не пустили, но она и не собиралась.
Она занималась личной жизнью. Вышла замуж за очень яркого человека, его звали Мишико, он был чем-то похож на давешнего балагура, но был человеком кипучей деятельности. Он постоянно что-то придумывал, сочинял, вокруг него вертелось много поклонников и поклонниц. Тогда не знали слова «харизма», но именно она у него была.
А при этом на поверку он не мог решительно ничего довести до конца – даже диплом никак не мог снять. Был в нем какой-то изъян. Все ему предлагали помощь. Девочки были готовы сниматься голыми, если понадобится. Беременная Катя писала вместе с ним режиссерскую экспликацию и искала по своим каналам знакомств для него какую-нибудь студию. Удалось. Заинтересовался «Беларусьфильм». Мишико отбыл в Минск, а Катя отправилась рожать. И ее мама еще успела подержать на руках своего внука Алешку.
Роман с «Беларусьфильмом» продолжался несколько лет. Безрезультатно. Алешка подрос и стал ходить в детский сад. А съемки никак не начинались.
Денег не было совсем. Отнесла в комиссионку все приличные вещи, оставшиеся от мамы. Ходила – проверяла, не продавались. Однажды разозлилась и выкупила обратно старую мамину кофточку, хоть что-то на память. Почин сделала. После этого продали остальное.
Еще немного прожили. Мишико жил в Минске и писал гениальные сценарии, но деньгами не пахло.
Неожиданно из Тбилиси приехала свекровь и предложила забрать мальчика погреться на солнышке. Классная оказалась тетка – намного лучше собственного сына. Алешку Катя ей не отдала, но за приглашение была благодарна.
Сама стала писать сценарии. Носила по студиям. Заинтересовались в «Диафильме».
Стала писать о производстве галош и возникновении оврагов. Тоже интересно.
Беда пришла с телеграммой: Мишико попал под трамвай возле киностудии. Насмерть. Беда.
Но сквозь тьму засветила работа на студии Горького.
Ей отвели кабинет для группы и повесили табличку «Конфеты с начинкой». Конфета предполагалась обычная шоколадная без обмана, а начинка должна была быть антисоветская со взрывчаткой.
Название немедленно потребовали изменить. Пришлось назвать «Конфеты фабрики “Большевик”». Худсовет был недоволен, но придраться уже было трудно.
Сценарий она написала сама под псевдонимом Силантий Вересаев. Это была очень милая история первой любви в детском саду. С автором заключили договор, подписать пришла Катина подруга Лиза Вересаева. Больше она нигде не появлялась и не предъявляла претензий.
А вот поиск актеров был очень даже нелегок. Сколько Катя ни ходила по разным кружкам, народным театрам, школьным постановкам, ей никто не нравился. А время подпирало.
На остановке троллейбуса она увидела девочку-подростка, которая страшно ей кого-то напоминала. Катя подошла к ней поговорить, девочка ей тут же нахамила и села в первый подъехавший троллейбус. Катя тоже успела в него вскочить. Ехали долго. Катя приглядывалась к ней, у нее была странная мимика и взгляд внутрь себя. Такая девочка-воспитательница могла быть в волшебном детском саду, сама еще ребенок. Неожиданно девочка вышла на остановке и сразу побежала. Катя тоже выскочила и побежала за ней.
Девочка пробежала мимо поросшего мхом кому-то памятника и нырнула в подъезд двухэтажного длинного дома, такие обычно растут около железнодорожных станций. Ни кода, ни двери вообще. По лестнице топотали ноги.
Катя влетела за ней в вонючий кошачий подъезд и закричала:
– Дура! Стой! Я тебя в кино снимать хочу.
Ноги топотать перестали.
– Я режиссер кино. Ты мне нужна, – продолжала кричать Катя.
Дверь нижней квартиры приоткрылась и высунулась бабка:
– Ты чего разоралась? Пожар, что ли?
Наверху было тихо. Катя поднялась на второй этаж и увидела девочку, за которой она бежала. Девочка ощупывала стенку в поисках звонка. Она была слепая.
– Ну хоть поговорить с тобой можно? Я же черт знает куда заехала из-за тебя.
Катя подошла к ней, повернула к себе. Ясные чистые честные глаза смотрели на нее.
– Ну ты даешь, такие штучки я не выкидывала. Я любила говорить, что из детдома, и имена все время меняла. А тебя как зовут? Ну скажи любое – хоть Вера.
– Вера-холера.
– Ну слава Богу, познакомились. А я Катя. Слушай, Холера, я кино снимаю, ну хоть попробовать хочешь? Прийти посмотреть, как это делается?
Дверь открылась, на пороге стояла абсолютно пьяная, нечистоплотная тетка, и смотрела неприязненно.
– Здравствуйте, – вежливо сказала Катя и протянула ей десятирублевую купюру:
– Скажите, это не вы уронили?
Тетка схватила деньги и втащила Холеру в квартиру, хотела захлопнуть дверь, но Катя уже вставила ногу в проем.
– Я еще дам, – сказала она, – мне поговорить надо.
– Чего надо? Верка, домой!
– Мне надо, чтобы Вера завтра приехала на киностудию.
– Пятьдесят рублей.
У Кати была полсотенная, но последняя – фактически это была половина ее зарплаты.
Она достала зеленую бумажку и протянула тетке:
– Завтра у входа ровно в три часа, с собой иметь паспорт.
– У какого входа? – спросила девочка.
Катя засмеялась:
– Вот это уже разговор!
Как же Катя с ней намучилась: на любое предложение – отказ или даже побег из павильона в столовую. Там покупает крутые яйца под майонезом и ест их бесконечно.
А что стоило уговорить всемогущий худсовет! Катя даже была готова поискать «собачку». Но один здравый человек неожиданно ее поддержал, и Веру утвердили.
А на экране – чудо, незаметны огрехи речи, капризные интонации, и ножкой ни разу не топнула, как на репетиции.
Готовились к экспедиции в Ялту. Там уже тепло и все цветет, но проблема была в том, что с девочкой поехала мама. В договоре был такой пункт – при желании разрешается пребывание одного из родителей в качестве сопровождающего лица.
Мать Веры-Холеры изъявила желание и появилась на Киевском вокзале возле вагона в самом что ни на есть непотребном виде. Расположившись в вагоне СВ, мамаша немедленно вытурила дочь из купе: «Иди погуляй!»
И пригласила группу близких ей классово столяров, плотников, гримерш и двух помощников оператора. Гудели до Симферополя.
Вера отсыпалась на Катиной койке. А Катя спала на другой вместе со своим семилетним сыном Алешей, которого ей не с кем было оставить: ни мамы, ни папы уже не было на этой земле. Да и мужа тоже. Под трамвай он попал в пьяном виде. В Минске осталась его другая семья, там подрастала девочка, сверстница Алеши.
В Ялте Катя оценила лучшие качества своей Холеры: дисциплинированность, которой она не ожидала, преданность делу и нежную заботу о матери, не просыхающей весь месяц. Катя столкнулась с диагнозом «запой».
На последнюю съемку Вера не пришла. Послали ее искать. Нет нигде.
Погода портилась, и надо было срочно снять уходящую натуру.
Катя спросила, с кем она живет.
– С мамой, – ответили ей.
– А мама где?
– На улице Ленина в частном секторе.
Катя знала где и сразу побежала.
Это была улица старых татарских каменных домов, там даже сохранились развалины мечети. Тут и поселили членов съемочной группы.
Но сейчас все они были на площадке и ждали героиню. Им было холодно, они устали и тосковали по дому. Это был самый последний съемочный день. У всех были куплены билеты – кому на поезд, кому – на самолет. Катя с Алешей хотела остаться на неделю отдохнуть.