Южная ночь очень темная. А если смотреть одним глазом и хромать, то совсем темно. Сандра поцеловала меня. Я поцеловал ее. И в этот момент понял, что сейчас меня вырвет. Это мясо. Конечно, это мясо. Зачем я его взял? Начал дышать «квадратом» – это специальное дыхание для психосоматиков, надо вдыхать носом на счет четыре, потом не дышать на счет четыре, потом выдохнуть ртом на счет четыре. Потом не дышать на четыре. Поэтому квадрат.
Помогло. Хотя, когда я не дышал, я потерял счет и подумал, что умираю. Неприятное ощущение.
Разозлился, наорал на Сандру. Работать надо, работать. Это она приехала на отдых, а у меня сроки горят.
В отеле она вдруг собрала вещи и заявила, что улетает в Москву. Оказывается, у нее отпуск кончился. Утром он еще длился и она никуда не спешила.
Я быстро вернул Мелисандру и написал сильнейшую сцену скандала между ней и Ипполитом, с битьем посуды. Самому понравилось.
Я не заметил, что Сандра скрылась. Решил – пошла в бар. Там каждый вечер собирается русская компания, травят чудовищные анекдоты. Моя хохочет как зарезанная и потом пытается мне их пересказать. Но, как правило, путается в деталях, а уж про концовку совсем забывает – то самое, в чем там соль. Вообще чувство юмора у нее своеобразное. Кажется, я уже пишу про Мелисандру, которая внимательно слушает анекдот, а в конце спрашивает: «Это всё? А что смешного?»
Ипполит решается на смелый шаг – нанимает бедного балийца с лодкой и просит прокатить их с девушкой поближе к акулам, мол, это ее страстное желание, а потом собирается незаметно от балийца столкнуть ее в воду и приказать немедленно вернуться на берег. Еще не придумал, что будет дальше. Но мысль мне понравилась.
Неожиданно очень сильно затикало в правом ухе. Оглушительно. Подержал возле уха мокрую салфетку от глаза. Не помогает. Тикает, как будильник. А за окном ночь. Машин скорой помощи я тут что-то не замечал. Надо дожить до утра. Легко сказать. Я уже слышу только одним ухом. Второе тикает. Смотрю в интернет, лучший диагност, этот интернет. Ну конечно – вода попала, и надо попрыгать на ноге, противоположной уху.
Встал. Приготовился. Нет, не годится. У меня какая-то нога хромая. Не помню какая. Если я буду на ней прыгать, я могу потерять здоровую, которая просто не выдержит моего веса.
Утром Сандры рядом не было, и мне стало не по себе. Связался с Москвой, узнал, что страховка оформлена, и я могу пойти к врачу бесплатно. Слава Богу, английский язык у меня есть и объяснить свои страдания я могу. Не могу только выбрать, что доминирует. Утром почему-то заболел зуб и перестали неметь фаланги. Но я же не к зубному иду, а к обычному терапевту. Выбрал нечто среднее: маниакальная ипохондрия. Звучит красиво. Но меня отфутболят к психиатру, а тот в балийскую психушку. Откуда я уже не выйду.
Черт, где Сандра, мне нужен ее трезвый взгляд.
Проверил шкафы, она взяла не все, но, впрочем, может, и забыла, с нее станется. Или ей лень тащить тяжести и она оставила это все мне. Интересно, как это она думает, я с таким количеством болячек потащу два ее чемодана.
Выбрал нервное расстройство в связи с напряженной работой на сценарном поприще. А собственно, что я от них хочу? Именно помощи и какие-нибудь таблетки типа плацебо. Меня это устроит. Лишь бы только не знать, что это пустышка. У меня могучее воображение не только в сторону негатива, но и позитива. Я просто по этому поводу ни с кем не делюсь.
Побрился, потрогал голову – вроде нормально. Взял все нужные документы и отправился в госпиталь, хотя, собственно говоря, лучше бы сел писать дальнейшую судьбу Ипполита. Но Ипполит пошел со мной – причем тоже один, Мелисандра куда-то делась. Ну ничего, мы с ним не пропадем. Все свои страшные болезни я отдам ему – пусть выкручивается. Впрочем, если будет невмоготу, может и с собой покончить. Стоп, дурак. Ты пишешь по контракту с киностудией комедию. Значит, надо будет в последний момент его спасти. Например, нерадивая медсестра перепутала анализы. Ход банальный, использован в этом… как его… знаменитом фильме, в котором Робин Уильямс сыграл свою последнюю роль. Хотя потом, после того как фильм прошел по экранам и утешил всех ипохондриков, он все равно покончил собой в реальной жизни.
Комедия должна быть смешной. Как же это можно смешно писать в мире, обреченном на конец света, под солнцем, которое реально погаснет через пару миллиардов лет. В еврейском календаре все точно указано: еще несколько сотен тысячелетий – и кирдык. Во всяком случае, евреям. А я кто – еврей наполовину: мама русская – это значит, что в Израиле меня вообще за человека не посчитают: гой, и все тут, (не путать с геем, я не гей, спросите Сандру).
Значит, весь я не умру, половина меня продолжит летать в мироздании.
Пришел. Начал объясняться в регистратуре. Мой роскошный оксфордский английский тут никто не понимает. Говорю, максимально корежа произношение, – о’кей, сразу повели к нужному кабинету. По дороге вспомнил пару балийских выражений. Одно, типа «Мир вам, светоч моей души, благоухание моего сердца», – очень красивое, но я не уверен, можно ли его говорить мужскому полу, вдруг обидятся.
Сказали подождать. Оглядываюсь. Все смотрят на меня с состраданием. Может, мой врач только смертников принимает?
Ипполит примостился рядом и глотает свои таблетки. Его спрашивает медсестра, что за таблетки? Он отвечает – от страха увидеть врача. Все хохочут.
Пригласили. Все же решаю сказать просто: «Мир вам!» – типа «Привет!» Никакой гендерности, просто привет.
В кабинете никого. Медсестра меня усаживает и меряет давление, потом еще какие-то датчики, потом я куда-то плюю, потом смотрит зрачки, потом изучает мое горло, я понимаю, что она вот-вот начнет меня резать.
Но она исчезает. Из незаметной двери выходит маленький лысый человек в белом фартуке. Очевидно, именно сейчас меня порежут на органы. Около стола вижу гигантские, заполненные физиологическим раствором стеклянные колбы – в каждую можно поместить целую руку.
Я мяукаю с балийским акцентом: «Мир вам», он невозмутимо мне отвечает тем же: «Мир вам». Садится передо мной и молча и крайне внимательно, не прикасаясь ко мне, изучает мою личность часа два (минут пятнадцать, часа два – это для Ипполита, у него гипертрофированное восприятие времени). Потом говорит по-русски:
– На что жалуетесь?
Это он Ипполита спросил, и тот буквально обалдел, просто крыша поехала.
Меня он спросил на сносном английском. Я же все, что мог, объяснил, и он тоже все, что мог, произнес, мы отлично поняли друг друга. Он мне выписал средство от «недоверия к окружающему миру», примерно так это звучало. Три раза в день перед едой. И спать не меньше десяти-двенадцати часов в день, хотя ложиться можно в любое время, никакой зависимости от заката и восхода.
Мне это понравилось. На мою просьбу дать снотворное сделал вид, что не расслышал.
Вышел из кабинета обновленным. И очень захотел Сандру.
Шел по госпиталю, мысли были четкие и светлые, жизнь представлялась праздником.
Меня догнал Ипполит, и все вернулось. И я понял, пока я не разберусь со своим героем, ничего хорошего не будет.
Мне надо было с ним подружиться. Пожалеть. Понять его проблемы, которые я же сам ему нагородил.
Когда я выходил из госпиталя, я бросил взгляд на экран телевизора в холле и реально оторопел: на экране была Сандра, которая со своими четырьмя фразами местного наречия старалась что-то объяснить людям в форме. Я подошел поближе, чтобы понять – куда надо бежать ее спасать. В этот миг мимо проходил мой маленький лысый доктор. Я схватил его за руку, чего никогда нельзя делать по местным правилам хорошего тона. И попросил объяснить, что происходит на экране. Я сказал, что это моя жена и что у нее какие-то проблемы, но я не понимаю. Врач замер, прислушался и объяснил, что Сандру поймали при употреблении наркотиков и что это очень серьезное преступление – или смертная казнь, или двадцать пять лет в тюрьме.
Я спросил его, куда мне надо обращаться. Он пожал плечами и сказал, что, очевидно, в свое консульство. И ушел. И он еще хотел, чтобы я принимал таблетки «от недоверия к окружающему миру»!
Я мгновенно понял, что мне надо делать. Полицейские во всем мире одинаковые, они борются с коррупцией, будучи сами коррумпированы. Но где взять денег на эту коррупцию? Я мог только попросить денег у киностудии в счет моего будущего сценария, но это при гарантии, что он вообще будет написан, потом поставлен и народ пойдет его смотреть дружными рядами.
Пока искал полицейский участок, я ломал голову, где дура Сандра могла найти наркотик. Скорее всего, у нашего портье или у официантов: это не проблема. Но у нее вообще не было никаких денег с собой, вот почему я не особо парился, что она улетит. Да никуда она не улетит. Только вместе со мной через две недели.
Зареванную дуру я увидел сразу. Она была смертельно перепугана, потому что слово executed3 она поняла сразу и death penalty4 тоже.
Нравы в отделении полиции были попроще, чем у наших мордоворотов, и они ее еще не били. Просто по мозгам дали. Сандра давала показания с переводчиком, в котором я узнал одного нашего русского прохиндея из бара. Причем местный язык он вообще не знал и переводил плохо соображающей Сандре хрен знает что – продадут в рабство, отработаешь проституткой, отрежут язык, посадят на цепь.
Сандра была готова сдать кого угодно и завербоваться любым агентом, только не на цепь. Остальные ужасы ее не так пугали.
Я поговорил с прохиндеем. У меня возникло четкое понимание, что это он ее сдал, и что именно он вообще дал ей косяк, и что он настолько законченная мразь, что лучше не мараться. Хотя он именно этого ждал. Он ждал, что я выколочу из киностудии хорошие бабки и все они пойдут на его банковский счет.
Я как мог успокоил Сандру, даже пришлось выдать абсолютно ложное утверждение, что у меня все уже схвачено. Прохиндей вертелся вокруг меня, обещая свободу Сандре буквально наутро, пусть только переночует. Вид у Сандры был такой, что я понял: для нее переночевать – это уже пожизненное заключение. Опять прокричал ей нечто бодрое.