– А давай я тебя на велосипеде домчу прямо до вокзала?
– Давай, – еле слышно согласилась Динара.
И села сзади на багажник. Она была значительно легче короба. От запретного контакта было волшебно, как в детстве. Динара была своя, из Узбекистана, но хорошо говорила по-русски. Вмиг Султан довез ее до электрички. И помахал рукой. Надо было спешить: отвезти в магазин велосипед – и быстро домой.
Успел. Было далеко за полночь.
Дома ждали голодные рты. Он отдал пакет бабушке и пошел в ванную.
Хотелось смыть с себя следы дня, выбросить маску и замочить в тазу одежду. Бабушка была очень строгая.
Лег на матрас, и перед глазами побежал весь день: перепуганные люди за полуоткрытыми дверьми, пустые дворы с опоясанными запретной лентой детскими площадками, сломанные лифты, неработающие домофоны, и вдруг ощутил легкость веса прижавшейся к нему девушки. Будто она у него прямо сейчас сидит. Хорошая девушка.
Попросил Аллаха помочь ему. Объяснил, что ему болеть нельзя, он единственный кормилец. И Динаре надо помочь. Нельзя ей болеть. Потом расширил сферу молитвы на их магазин и доставку. Объяснил, что без еды люди жить не смогут. Вообще все люди.
Ты меня понял, Аллах?
Понял Аллах не понял – поди догадайся.
Время покажет.
Коллапс
Надо проснуться и встать. Иначе коллапс. Дай им волю – будут спать до вечерней передачи «Спокойной ночи!», но как удержать детей четырех и семи лет в однокомнатной квартире без балкона два месяца, не выходя наружу?
Ну пусть спят, пусть будет тихо, пусть Лешка выспится. Да хоть до вечера. Мне все равно. Надо себя заставить встать и посмотреть новости. Нет, не надо новости. Кофе выпить. Тихо сопят Унтик и Фунтик, дорогие мои мальчики: Николай и Федор.
Полина выбралась из-под одеяла и в душ. Вода – это жизнь. Стояла бы и стояла. Нет, кофе надо.
Пошарила в шкафчике. Нет кофе. Вчера был. Вчера от Унтика подозрительно пахло шоколадом.
Нет, без кофе никак нельзя.
Встала на стул, заглянула на верхнюю полку. Кажется, что-то темнеет в глубине. Вытащила скрученный рулон каких-то бумажек. Пригляделась – деньги, и не дореформенные дензнаки, а самые настоящие современные пятитысячные.
Сравнить было не с чем – они платили только карточкой.
Да нет, нормальные деньги. Откуда они здесь? Слава Богу, живут они здесь уже лет тридцать. А тогда были другие деньги, временные какие-то.
Конечно, на эту полку она давно не заглядывала, пыль не вытирала. Может, Лешка – спрятал и забыл. А может, это ее секретка. Ну не помнит совсем.
Думает, а в это время деньги считает. Прилично, очень даже. А куда их сейчас – еду везут курьеры, платить надо карточкой.
Унтик нежно всхлипнул. Ах, как это все не вовремя. Унтику – море для гланд нужно, а Фунтику давно мечталось встать на доску и покататься на волнах. И средства на все это есть – вот они, скрученные в трубочки. Погладить надо.
Пристроила гладильную доску, достала утюг, поставила на слабую температуру – а то сожгу. Осторожно погладила купюры. Знаки не исчезли.
Фунтик, не открывая глаз, сбегал в туалет, воду не спустил, вернулся сомнамбулически – и спать дальше.
Вдруг зазвонил будильник – какой идиот его поставил на семь утра? Пантерой прыгнула и придавила кнопку – молчи, урод!
И тут пришла в голову мысль – она быстро оделась, натянула маску, перчатки и, тихо прикрыв входную дверь, вышла на лестницу.
Стояла полная тишина.
Игнорируя лифт – знаем мы эти кнопки, кто их только ни нажимал! – спустилась вниз и вышла во двор.
Весенний ветерок колебал полосатые ленточки, огораживающие детскую площадку, первая нежная листва проклевывалась на черных ветках. Ни одного человека не было в мире, кроме нее.
Она подумала: если спросят, куда иду, – ответить: в аптеку. Действительно рядом с банкоматом была аптека, круглосуточная.
Она приободрилась – ей действительно нужен был супрастин, у нее была аллергия на карантин.
По улице проехала поливальная машина, опрыскивая ядом и нежные листочки, и асфальтированный тротуар, и тут немного попало на нее.
Полина матюгнулась сквозь маску.
Опять пусто и тишина. Осторожно, оглядываясь, чтобы не засекли ушлые дружинники, дошла до банкомата.
Вставила карточку и быстро по одной банкноте запихала деньги. Телефон тут же вздрогнул – деньги получены.
Забыв про аптеку, пошла обратно, наслаждаясь тишиной. Природе было глубоко наплевать на вирус – апрельский день обещал быть хорошим.
Возле подъезда стояла девочка лет трех. Легко одетая в весенний плащик и без шапочки. Личико было трагическое. Около нее не было никого.
– Ты кто? – задала Полина идиотский вопрос.
Молчание. Глаза полны слез.
– Ты заблудилась?
Тоже не самый умный вопрос.
– Где твоя мама? Покажи пальчиком, куда мама пошла.
Молчание.
– Тебя как зовут?
Молчание.
Вдалеке прошел дворник Равиль с метлой. И исчез в подвале. Полина судорожно соображала – полиция, МЧС, скорая, куда идти?
Девочка тихо и нежно сказала:
– Писать хочу!
Полина оглянулась. В принципе можно было найти место. Но это же маленький ребенок – как ее оставить одну? И одета не по погоде.
– Ладно, – сказала Полина, – идем ко мне домой. Там сообразим. Можно я тебя буду звать Мурочкой?
Молчание.
– У меня в детстве подружка была Мурочка.
Открыла кнопкой подъезд. И подумала: что я делаю?! Это же похищение ребенка, киднеппинг, за это семь лет тюрьмы и штраф!
Девочка покорно шла за ней. У лифта Полина помедлила – не доверяла. Пошли пешком. Полезно. Девочка протянула ей ручку, неожиданно теплую. Полина взяла своей перчаточной рукой и потянула наверх.
На третьем этаже к ней пришла мысль: «Дура! Что ты делаешь? А если ребенок болен, если он носитель этого коронавируса. Я сама собственными руками рою всем своим близким могилу».
И вспомнился один рассказ, который она читала когда-то в детстве, кажется, Чарской: как во время эпидемии в доме, в котором жила большая и веселая семья героини рассказа, откуда-то появилась хорошенькая маленькая девочка с куклой в игрушечной коляске. Никто не знал, откуда она появилась, но – это было самое страшное в этой истории – она была больна и, после того как она исчезла, все тоже заболели и умерли, вся семья, кроме рассказчицы.
В этой условной Мурочке была какая-то опасность. Но Полина вела и вела ее наверх в свой закрытый от всего прочего мира уютный и защищенный дом, осознавая ужас и не имея сил ничего изменить.
Все еще спали. Полина долго мыла себе и девочке руки. Потом отвела в туалет. Потом предложила ей йогурт. Девочка охотно стала есть.
– С кем ты живешь, с мамой?
Внимательно смотрит, ждет хоть какой реакции.
Молчание. Кушает йогурт очень интеллигентно. Унтик и Фунтик едят ужасно и еще кидаются хлебом.
– С бабушкой?
Молчание. Может, она глухая.
Донеслись вопли мальчишек. Сейчас Лешка взовьется – он работал до четырех утра.
Шикнула, чтоб не орали.
Мурочка перестала есть, испугалась.
– У тебя есть сестра?
Молчание.
– Брат?
Молчание.
– Ты ехала на машине? На поезде?
– Нет, – неожиданно ответила девочка.
Вошел невыспавшийся муж и замер.
– Леша, это Мурочка. Она заблудилась, ей надо помочь.
Леша исчез в ванной, решив, что у него галлюцинация.
В комнате шла битва не на жизнь, а на смерть. Боевые крики переходили в рыдания.
Мурочка была равнодушна.
Полина заглянула к детям:
– Мальчики, у нас гостья.
– Из будущего? – закричал Унтик, старший. И в этот момент Фунтик вмазал ему довольно сильно подушкой.
Чтобы изолировать детей, Полина предложила им жить на шкафу, подала туда завтрак – и они затихли на полчаса, придумывая очередную каверзу.
Уговорила Лешку надеть маску. Леша оделся и пошел во двор искать – он вообразил, что безутешная мать девочки бегает по подъездам и ее можно вычислить.
Через полчаса в квартире был обычный хаос.
Полина причесывала Мурочку, заплетала ей косички и рассказывала сказку про диких лебедей. Как она хотела девочку, как она мечтала вот так сидеть с ней и видеть ее доверчивые бархатные глазки.
Мальчики свалились со шкафа, просто один спихнул другого – вперемешку со слезами и приступами хохота они появились на кухне.
– Мама, – спросил старший, – а откуда она взялась?
– А я знаю откуда, я знаю откуда, – закричал младший, – она из нашего детского сада. Ее Галя зовут.
– Ты Галя? – спросила, не поверив, Полина.
– Я домой хочу, – сказала Галя.
– А где ты живешь?
– А я знаю, а я знаю, – опять закричал младший, получив от старшего оплеуху, – в нашем дворе.
В дверь уже входил Леша, за ним шла с перекошенным лицом жена Равиля. Девочка Галя бросилась к ней и спрятала свое личико.
Когда все закончилось – выяснения, рыдания, страхи, гости ушли, а мальчики замерли у телевизора, Леша озабоченно спросил:
– А ты не видела, у меня где-то заначка была, я хотел второй компьютер купить, тебе и детям.
Вечный мальчик
Игорек родился здоровым и веселым мальчиком. Улыбаться начал уже в роддоме, хотя врачи уверяли, что это гримаса. Пусть гримаса, но какая радостная и благодарная.
Мать и отец были счастливы. А сестра, уже школьница, Ирка смотрела подозрительно: «Что это ему так радостно? Думает, раз родился – значит, лучше всех».
Но Игорек продолжал улыбаться этому миру лет до пяти-шести. А потом улыбка стала гримасой боли. В его маленьком теле что-то очень болело, но даже врачи не могли понять что. Анализы были хорошие.
Родители пытались учить его читать, но это было сложно. Он как будто не понимал, что от него хотят.
Пришло время идти в школу. Бабушка предложила отдать в специальную, а то будет хуже всех. А в специальной все одинаково хуже.
Отец тещу осмеял и повел Игорька записывать в самую лучшую, с французским уклоном и близко от дома. Там уже училась Ирка и писала за границу письма французским детям. Письма эти собирала учительница и ставила отметки, потом врала, что опустила конверты в почтовый ящик, и наивные дети начинали ждать ответа из далеких французских городов.