Если разобраться – кому вообще нужен бездомный философ, пусть и с дипломом МГУ? Кому они вообще сейчас нужны, философы? Трансцендентальное единство апперцепции суть нечто априорное… Что я сказал? Не поняли?
Ну, и братки не поняли, когда меня поймали. Я-то пакет стянул, думал, там что ценное. Или пожрать чего. А они меня догнали, с ног сбили и спрашивают: кто, мол, приказал героин спереть?
А я возьми, да и ляпни. Первое, что в голову пришло. Вот это самое, про априорное… А они, значит, решили, что я из азербайджанской группировки. Язык, типа, похож.
Я решил тут объясниться, по-человечески.
А у них один такой здоровенный лоб был. Ну, бычара просто. Они его Быком и называли. Так тот, не стал ждать, пока я дам толкование терминам, а достал ба-альшой такой пистолет. Во-о такой! Смотрите. Вы куда смотрите? Я показываю! Во-о такую «дуру» достал и мне в голову – «бах!-бах!-бах!»
Что? Да-да, именно три раза. Я еще, помню, удивился – зачем три раза?
Хватило бы и одного… Но, ха-ха, как видите, не хватило. Дырки во лбу видите? Ага. Вот эти.
Это у них гнездышки теперь. У кого, у кого? У пуль, разумеется. Только вы туда пальцами не лазьте. Они могут разозлиться. И я не уверен, что у вас в голове они тоже захотят гнездышки свить… Ага… Не захотят. Башку разнесут, да домой и вернутся.
Чего вы на меня уставились? Я сам обалдел, когда узнал!
А то, помнится, лежу на асфальте, дождик такой ме-ерзкий капает… А я думаю: «Вот я покойник, к примеру. Так чего за мной ангелы не прилетают? Или там черти? Я не знаю, чего заслуживаю больше… Так, блин, неужели я вообще никого не интересую?! Вот проклятье! Всю жизнь никому нужен не был, и даже сейчас… Нет, вот собачка подошла, заинтересовалась. Лизнула даже. И тоже ушла, проклятая!»
Так я лежал-лежал. Мерз, понимаете ли.
Приезжает, наконец, опергруппа. Ну, думаю, явились – не запылились… Давай меня мелом обводить, фотографировать.
Слышу разговоры:
– Вот и из прокуратуры пожаловали… Это, конечно, хорошо. А когда, мол, труповозка подъедет? – это один, значит говорит.
– Дык к утру! – другой отвечает.
Я как представил себе, что до утра буду здесь под дождем мокнуть, так и плюнул на это дело. Встаю, отряхиваюсь и говорю:
– Спасибо, конечно, граждане начальнички, но мы, покойники, тоже люди. И до утра валяться в подворотне не приучены…
Смотрю я, значит, на этих самых оперов, как на них фуражки вверх, к МКС стартуют, как они орать начинают и разбегаться в разные стороны, и до меня доходит: если меня пристрелили, а я тут хожу и мерзну, да на неврастеников впечатление произвожу, значит, пристрелили меня, все-таки, не до конца. Тогда я зову этих самых нервных оперативников и произношу так, с укоризной:
– Братцы, – говорю. – Начальнички вы разлюбезные. Извольте из мусорного бака-то вылезти, да и разобраться: куда мне ехать? В морг или в поликлинику? И на чем? Сами посудите – если в морг, то на трамвае ехать как-то неудобно… Пассажиры не поймут.
Смотрю, оперативники мои как-то приободрились, вылезли из-за мусорки, бочком, эдак, ко мне подошли, только в лицо смотреть боятся. Еще бы: морда небритая у меня, самому страшно в зеркало пялиться. Да еще и в крови вся…
Тут и представитель прокуратуры в себя пришел. Встал, посмотрел на меня и опять откинулся, болезный. Нет, ну я против того, чтобы такие впечатлительные в «органах» работали. Это мое мнение, если хотите…
Привезли меня в больницу, отмыли физиономию, повели к врачу. Врач попался – что надо. Его ничем не прошибешь. Смотрит на меня так задумчиво-задумчиво.
– Да, – говорит, – три пули в голове – это прекрасно. Это просто замечательно…
И давай мне разные вопросы задавать. Глупые, конечно, вопросы. Ну, где право, где лево, где белое, где черное. Как меня зовут. Что такое Абсолютная идея и как она выражается в философии Гегеля.
Ну, я, конечно, на все вопросы ответил. Что же я, дебил, что ли?
Врач мне и говорит:
– Поздравляю, дорогой вы мой человечек, вы уникальный случай. Три пули аккурат одна над другой сидят в вашем головном мозге, а вы и не дебил вовсе. Поздравляю!
Встал и долго так тряс мне руку.
– Вы, – говорит, – здоровы. И кровь уже не идет – благодарите сестру-сиделку, что успела зеленкой лоб помазать…
Идите, говорит, домой, и старайтесь соблюдать покой и вести более размеренный образ жизни. А через неделю приходите – я, мол, по вашему случаю, диссертацию писать буду.
Сразу видно – умный и деловой человек!
Я поблагодарил и ушел.
Пришел, значит, домой. Люк над собой задвинул, дай, думаю, посплю. А то день выдался тяжелый. Все-таки, не каждый день получаешь три пули в голову…
Ну, лежу, ворочаюсь. Что-то спать не дает. Шуршит что-то в углу. Под трубами. Зажег я свечку, смотрю – точно, крыса! А я этих крыс – ух, как ненавижу! С детства. А здесь они вечно мои запасы грабят. И я ее вижу – а запустить в нее – ничего под рукой нет! Как на зло!
И я разозлился так, и подумал «Что б ты сдохла, крыса!»
И тут у меня в башке – ка-ак бабахнет! Я еще в себя прийти не успел, а тут снова по башке «бац!», будто кувалдой!
Я поворачиваюсь к зеркалу – есть там у меня дома такой приличный обломок – смотрю, а у меня из одной дырки во лбу дымок идет! И порохом пахнет!
Я еще въехать в происходящее толком не успел, а уже подбегаю к крысе… Смотрю – а она дохлая, чуть по стенке не размазанная, и дырка у нее в брюхе больше самого брюха… И кровищи-то!
Я уж почем спонталыку сбит был, а все равно допер – это ж моя пуля! Что в голове засела! Это выходит, я крысу эту из собственной головы пристрелил!
Ну, какой-нибудь физик там стал бы охать – ой, да так не бывает! Но я-то темный неграмотный философ, и знаю, что в нашем мире бывает все. Я вам как-нибудь такое из нашей бомжатской жизни расскажу, что это просто ерундой покажется…
Так вот… Сижу я, думаю. Как же это так братцы, а? Стрелять башкой – это вам не на паперти побираться и не лобзиком выпиливать… Еще думаю – раз удара было два, значит, пуля в голове осталась одна. Дай-ка я попробую от последней таким вот манером избавиться – и буду снова нормальным здоровым бродячим мыслителем.
Взял, я значит, банку тушенки и поставил ее невдалеке на кирпич, отошел назад и подумал: «Как же я тебя, тушенка, ненавижу!»
И что вы думаете? Ни фига! Потому, что соврал я: тушенку я нежно и искренне люблю, а ненавидят ее только зажравшиеся снобы вроде того Быка, который в меня стрелял…
Только я про Быка вспомнил, как осерчал, и тут же в башке бахнуло… А через секунду бахнуло снова!
Тушенку, конечно, разнесло в дребезги. Очень я сожалел о ее бессмысленной кончине. Но нашел в себе силы и призадумался.
Выходит, два «бабаха» вовсе не означает две пули, решил я. Поверьте, у меня с формальной логикой все нормально в универе было. А потому для чистоты эксперимента расстрелял я, словно в тире, еще кучу предметов. Конечно, предварительно научившись вызывать к ним стойкую антипатию.
И пришел к следующему выводу: у меня как сидели в башке три пули, так и продолжают благополучно сидеть. И ждать своего часа. То есть, пока я не осерчаю.
А второй «бабах» после каждого выстрела означает возвращение пули назад, в свое гнездышко. Уж не знаю, медом им у меня там намазано, или что, только как ни стрельну – они неизменно возвращаются в свою обойму, то есть, в мой дырявый лоб.
На следующий же день, я встретил в переулке того самого Быка с его братками. Он меня не узнал. Зато я узнал. И очень на них на всех обиделся.
В голове потом три дня звенело. И знаете, даже жалость какая-то шевельнулась. Особенно к оперативникам, которым никогда не раскрыть это странное массовое убийство… Небось, думают, что это какие-то разборки были.
Вы спрашиваете, почему я вам все это рассказываю? Да просто люблю в такси с водителями разговаривать, а то скучно…
А теперь, давай-ка, дружок всю свою выручку сюда. И я тебя умоляю: пожалуйста, не вздумай меня рассердить…
…– А я и не собираюсь тебя сердить, – сказал Доктор.
Толик медленно разжал пальцы, с трудом осознавая, что он только что чуть не задушил Доктора. Толик нависал над тем, лежащим на пыльных камнях площади. А вокруг, пытаясь оторвать Толика от жертвы, сгрудились любители, Дэн и Марина. Над всеми невозмутимо возвышался Волкоп. Казалось, он не усматривал в происходящем признаков состава преступления.
Все это происходило под ярким веселым солнцем, и ничто не напоминало о безумной битве в мрачном подземелье.
Кроме Останкинской башни, что стояла теперь возле кремлевской стены. И несмотря на по-прежнему гигантские размеры, не напоминала больше титанический крысиный хвост.
– Что со мной? – тряся головой, пробормотал Толик, пытаясь избавиться от навязчивой пелены в глазах.
– Диагноз поставить трудно, – потирая шею ответил Доктор. – Во всяком случае, ты не в шутку бредил. Я полагаю – типичный волшебный бред… Последствия встречи с Ужасом.
– Бедненький! – смахнув навернувшуюся слезу, сказала Медсестра.
Она нежно гладила Толика по взлохмаченной голове, прижимаясь к нему немаленькой и горячей грудью.
– Вам помочь? – неласково поинтересовалась у Медсестры Марина.
Медсестра непонимающе похлопала огромными ресницами и отодвинулась. Ее место немедленно заняла Марина. Однако гладить Толика не стала, только лишь обняла его. Однако от этого Толику сразу стало легче.
– Неужели… Все кончилось? – срывающимся голосом спросил Толик.
Знакомый неприятный смех был ему ответом. Доминатор стоял, как-то ссутулившись, неподалеку от компании и, казалось, страдал от солнечного света. Он и не думал спасаться бегством. Словно исход подземного сражения действительно подвел для него какую-то черту…
– «Все» – это что? – с сарказмом спросил он. – Ты вернул камень на место, поздравляю. Но какой стороной ты его вставил?
Толик удивленно открыл рот. О таком варианте он не думал.
– Эт