— Нет, все прекрасно.
«Ну, если честно, не очень». Крыши крыты свинцом, шифером и черепицей. Эти материалы, намокнув, становятся жутко скользкими. Впрочем, бывало и хуже.
— Вполне. Идемте.
Они на ощупь пробрались к выходу с чердака, открыли дверь и спустились на третий этаж. Маркейд оставила свечу на верхней ступеньке. Добравшись до освещенного места, Ненний вздохнул.
— Послушайте, — сказал Лайам, — оставаться здесь надолго я не могу. Я обещал Маркейд, что переночую, но на самом деле уйду часа через три.
«Только куда?»
Ненний судорожно сглотнул.
— Если вам нужно остаться… — заговорил он с усилием, но Лайам решительно мотнул головой.
— Нет. Из-за меня вы оба подвергаетесь риску. Мне нужно уйти. Однако я попросил бы вас сделать для меня кое-что, если, конечно, получится.
Ненний кивнул, даже и не пытаясь скрыть, что такой исход ситуации его очень устраивает.
— Ну, разумеется. Вы хотите, чтобы я связался с Публием Катилиной?
— Да, именно. С принцем казны, — сказал Лайам, несколько удивленный такой проницательностью. Приходилось признать, что он недооценил мужа Маркейд. «Вот только нервы у него для рыцаря слабоваты».
— Передайте ему все, что я вам рассказал, и узнайте, не согласится ли он на личную встречу.
«С другой стороны, поневоле занервничаешь, когда к тебе в дом ввалится скрывающийся от стражи убийца!»
Ненний облизнул губы.
— Но… где вас искать? Как сообщить вам о результатах переговоров?
Дельный вопрос. Лайам подумал и попросил рыцаря, если все сложится хорошо, оставить на поверхности люка условную метку.
— Уорден там вынюхивать нечего, а я найду способ туда заглянуть.
Дракончик заглянет. Но этого Лайам говорить не стал, а Ненний не стал ни о чем спрашивать — он только кивнул и вновь облизнул губы.
Они всё стояли над свечкой, и воцарившееся молчание начинало делаться тягостным. Лайам никак не мог избавиться от чувства вины перед этим весьма опечаленным сорокалетним мужчиной. В конце концов, как бы ревностно сэр Анк ни служил королю, в его обязанности наверняка не входят укрывательство беглых преступников и неповиновение пацифику Торквея. Впрочем, сам Лайам королю вообще не служит. «Однако, как ни крути, в этой проблеме все завязано на тебе. Ты привез в столицу злосчастный флакончик, ты взялся его отнести в Королевский распадок, и, значит, именно ты, хотя бы косвенно, но все-таки виноват в гибели Берта Северна и мэтра Кейд а!..»
Ненний, нервно кашлянув, сказал, что посмотрит, с чем завозилась жена, и пошел по лестнице вниз. Лайам с чувством невольного облегчения сел на ступеньку и на секунду расслабился. Потом его кольнула тревога. «Надо уходить. Уорден вернется. Как скоро?» На этот вопрос ответа не находилось. Скоро. Достаточно скоро. Ноги Лайама ныли. Он снял сапоги и с удовольствием пошевелил затекшими пальцами. «Как она меня вычислила? Никто ведь не знал, что я отправлюсь сюда!» Ну, не так уж, чтобы никто. Старая Бекка и ее отпрыск, например, знали. Он их расспрашивал о Маркейд, но они ведь ни с того ни с сего не могли заподозрить, что «доброго лорда» гоняют по городу миротворцы. Как Лайам ни ломал голову, он так и не сумел вспомнить ничего, чем бы он мог себя там выдать. С гостиницей та же история — один только Кейд знал, где остановился посланник Веспасиана. «А Кейд уж точно не мог ничего ей сказать!»
Лайам нахмурился, шутка не получилась, и в это время ступеньки внизу заскрипели. Появилась Маркейд. С каждого плеча у нее свисало по одеялу, в руках она держала тарелку, прикрытую салфеткой, и кружку.
— Ваш ужин, мой господин, — насмешливо сказала Маркейд, изображая служанку. — Где вам угодно откушать?
Лайам устало улыбнулся, влез в сапоги, взял свечу и указал на чердак.
— Там, красотка, — ответил он, вяло поддерживая игру. — И смотри не запачкай мои простынки!
Чердак был нежилым — голые стропила и пыль; крутые скаты крыши позволяли стоять выпрямившись лишь под центральной балкой.
— Постели мне в западной части покоев! — Маркейд сбросила одеяла на пол и уселась на них, поставив тарелку и кружку перед собой. Лайам сел тоже, снял с тарелки салфетку и принялся есть. Только сейчас ему стало понятно, насколько он все-таки проголодался. Хлеб и холодное мясо вдруг показались самой изысканной на свете едой, да и сам процесс приема пищи словно бы успокаивал. Жевать, правда, приходилось долго: мясо было жестким и жилистым, впрочем, Маркейд никогда не отличалась особенной домовитостью.
Она, закусив губу, наблюдала за ним и, когда он наконец, оставив немного мяса для Фануила, отодвинул тарелку, хихикнула:
— Ишь, нагулял аппетит!
— Нет ничего полезнее для фигуры, чем прятаться от властей! — назидательно откликнулся Лайам и пригубил содержимое кружки. Сидр чуть подкис, но он все равно его выпил.
Маркейд качнулась вперед и дотронулась до его колена.
— Лайам, — спросила она, внезапно посерьезнев, — что ты собираешься делать?
— Что делать?
С этим вопросом все пережитые злоключения словно разом свалились ему на плечи. Лайаму захотелось лечь, он так и сделал, растянувшись на спине и заложив руки под голову.
— Ну… твой муж обещал попытаться свести меня с принцем казны. Если ему это удастся, я отдам Катилине флакончик и постараюсь вернуться домой.
Она опустила глаза и уставилась на свои руки, рассеянно теребящие ткань одеяла.
— А это снадобье… как ты думаешь, оно способно исцелить короля?
Лайам вздохнул.
— Не знаю. Я не знаю, что там за зелье. Но, должно быть, оно весьма ценное, раз нынешний главный камергер Таралона считает возможным ради него убивать.
— Северн… — Маркейд покачала головой. — Помяни мое слово, он лишь ставленник Корвиала. И когда Никанор умрет, Корвиал воссядет на трон.
— Если Никанор умрет, — поправил Лайам и хмыкнул, вспомнив, как костерила своего сынка старая Бекка за одну лишь обмолвку, что положение королевы непрочно. — Он еще жив, Маркейд. А присягать другому монарху еще до того, как царствующий преставится, не очень разумно. Ты ведь читала те же летописи, что и я. Люди, подобные Северну, за свое вероломство обычно платят головой.
Маркейд поморщилась.
— Или становятся главными камергерами при новых владыках.
— Он убийца! — сказал Лайам более резко, чем сам от себя ожидал. — Он приказал умертвить своего брата и, скорее всего, намеревается убить короля!
Ему вдруг представился человек в желтом — и так явственно, что он даже сел.
— Случись что, он мне заплатит!
Маркейд восхищенно прищелкнула языком.
— Ну-ну!
Лайам нахмурился. Она засмеялась.
— Ах, Ренфорд, деревенский ты увалень! Неужто тебе неясно, во что ты влип! Не петушись, эти орешки не по твоим зубам. Тут двор, в котором все дышит предательством и каждый второй — негодяй. Тут всем заправляют сильные мира сего, а нам, мелкой сошке, не следует путаться у них под ногами. Нам остается только заискивать и по возможности что-нибудь для себя урывать.
«Честолюбие? Боги! Нет, старая Бекка, тут скорей пахнет крахом честолюбивых надежд!» Маркейд всегда была немного цинична, но эта черта в ней перебивалась самоуверенной лихостью. Теперь же к цинизму добавилась расхожая умудренность, а юношеская лихость ушла. «Плачевно, — подумал Лайам. — Очень плачевно».
— Знаешь ли, дорогая, — медленно сказал он, — беда твоя в том, что ты не умеешь заглядывать в будущее. Будь уверена, когда все закончится, тебя ждет великая слава. И с высоты своего величия ты сможешь везде и всюду рассказывать, как спасла жизнь королю. Это я тебе обещаю.
Грубый посул, но он, как ни странно, сработал.
— А этот флакон — он при тебе? Можно на него посмотреть?
— Он спрятан в надежном месте.
— Где же?
— Там, где ему ничего не грозит! — Маркейд вновь стала собой и весело рассмеялась.
— Бедненький недоверчивый Ренфорд! Ладно, храни свою тайну. Скажи мне только одно: далеко ли оно — это твое надежное место?
— Совсем рядом. Настолько, что я могу забрать его, когда захочу.
Маркейд одобрительно кивнула и встала.
— Хорошо. Смотри, прихвати его, когда пойдешь к Катилине. И постарайся сдержать свое обещание! Думаю, это вполне справедливая плата за ужин и за ночлег, особенно при нынешней дороговизне.
Лайам хотел было возразить, что не собирается проводить тут всю ночь, но потом передумал. Маркейд может обидеться, а это совсем ни к чему.
— Да, — кивнул он, — справедливая, хотя твой сидр подозрительно смахивает на уксус. Зачем ты его подкислила?
— Я прошептала над бочкой твое имя, и сидр скис сам собой! — отпарировала она. Они заговорщически подмигнули друг другу и обменялись улыбками, почти как в старые добрые времена. Потом усмешка Маркейд погрустнела. Она направилась к двери.
— Ложись-ка ты спать, Ренфорд. Постель оставляет желать лучшего, но уж какая есть. Утром увидимся.
«Не увидимся».
— Маркейд! — окликнул он. — Спасибо тебе за все.
Она небрежно махнула рукой и исчезла.
Лайам лег, потом встал, потом прошелся по чердаку. Его вновь стало мучить чувство вины, и оно все возрастало. Отмахнувшись от одного укора совести, он не получал облегчения, ибо освобожденное место тут же занимали другие. Он лжет Маркейд, он считает ее опростившейся и циничной, а она между тем всецело доверяет ему. Он втянул ее походя в такую историю, из которых без потерь выбираются очень немногие, он вынудил ее мужа поставить на карту свою карьеру, а может быть даже и жизнь. А Маркейд, чтобы его выручить, обманула пацифика, она спрятала беглеца в своем доме, накормила и уложила в постель. Особенно же поганым во всем было то, что в глубине души ему очень хотелось поскорее убраться из этого дома, подальше от новой Маркейд. Она раздражала его, ибо при всех своих прежних ужимках, сделалась совершенно другой.
«А ты? Разве ты не переменился? Посмотри на себя. Боги, если бы тебя не прижало, ты бы о ней и не вспомнил! Ты так и уехал бы из Торквея, не потрудившись ее разыскать. А ведь она была твоей лучшей подругой!» Это соображение, весьма нелестно характеризовавшее Лайама, было особенно неприятным. Он заворчал и вновь принялся расхаживать взад-вперед по тесному чердаку. Что толку переживать? Сейчас надо думать о будущем…