Когда я подошла, неразлучная троица резко умолкла.
— А я-то думаю, чего у меня уши горят. Ладно, не смущайтесь, можете и дальше обсуждать. До сих пор мое присутствие вам не мешало.
— Дяденьки волшебники! Дяденьки волшебники! — прервал мое поддразнивание выскочивший из какой-то подворотни чумазый мальчонка. Ребенок вцепился в полы куртки Весеня не хуже давешнего аптекаря. — У моей сеструхи младенчик помирает!
Парни разом посерьезнели.
— Веди, — скомандовал Весень.
Я лишь успела ужаснуться: неужели он еще и младенцев лечит? Может, лучше послать за лекарем? Тут же недалеко совсем!
Неразлучная троица тем временем устремилась за маленьким проводником. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ними. Ни секунды покоя с этими волшебниками!
Улица, на которую вывел нас мальчонка, выглядела тускло и уныло по сравнению с остальным городом. Северяне любят яркие цвета, они белят стены, а ставни расписывают всевозможными узорами: синими, красными и желтыми. Здесь же дома имели какой-то серовато-коричневый оттенок, краска с окон облупилась и свисала лохмотьями. Даже сугробы по сторонам дороги казались не совсем чистыми, на многих валялись какие-то тряпки и щепки.
Постреленок бежал впереди и при этом успевал оборачиваться, чтобы проследить, не отстаем ли мы, а также сообщить все необходимые, по его мнению, подробности.
— У сеструхи дочка мелкая. Не ест, не спит. А горячая вся, как печка. Лекарь приходил, да только толку с него… Вас велел позвать. Иди, говорит, в дом на Калиновой. Я — туда. Говорят — нету. В городе где-то ходит. Уж я расспрашивал-расспрашивал. Насилу нашел. А тут еще крики. Здорово вы ему руку взад приделали! Не отвалится, нет?
— Не взад, а на место, — серьезно буркнул Весень. — Не отвалится. Надеюсь…
Я же задумалась. Уж не тот ли противный мужик, который переругивался с аптекарем через калитку, посоветовал обратиться к Весеню? Так ли уж он терпеть не может волшебников, как все считают? Над этим стоило поразмыслить.
Домик, куда привел нас бойкий малец, выглядел ветхим, под стать округе. Но на тот момент дивиться подозрительной ветхости строений времени не было.
— Ты иди, мы здесь подождем, — сказал Лель целителю. — Все равно вчетвером не поместимся.
— Ага, — поддержал Ратко, — только девчонку с собой возьми, нам так спокойнее будет.
— Себе оставь, — беззлобно огрызнулся Весень, но, когда я шмыгнула вслед за ним в дом, возражать не стал.
На пороге нас встретил молодой мужчина с осунувшимся от тревоги лицом.
— Так проходите, — пресек он все наши попытки снять в сенях обувь. — Лекарь наказал вас звать, и как можно быстрее.
В голосе хозяина слышались сомнения, и, честно говоря, я их разделяла.
— Зачем? — Видимо, молодой волшебник тоже.
— Сказал, что наша дочка слабенькая и сама с такой хворью не справится. — С лавки поднялась женщина с ребенком на руках, глаза были заплаканные, в синей обводке от бессонной ночи.
Мог ли лекарь доверить неопытному подростку неизлечимо больного ребенка? Я с беспокойством покосилась на бледного целителя: он и без того с трудом справлялся со своими эмоциями, а это может стать и вовсе не подъемной ношей.
Но пока я придумывала, как вмешаться и разрешить ситуацию, Весень, закусив губу, взял из рук матери младенца, развернул пеленки и чуткими длинными пальцами ощупал тельце. Даже мне было понятно, что у девочки сильный жар.
— Я возьму ее с собой, — внезапно сказал волшебник.
Женщина всплеснула руками и что-то запричитала сквозь слезы, мужчина крепче сжал пальцы на ее плечах и уже собрался что-то возразить…
— Завтра утром придете и заберете, — сухо отрезал Весень.
Я отметила, что он не уточнил — живую ли, здоровую ли. Ох, мальчик-мальчик, не много ли на себя берешь?
— Ну же, решайтесь! — поторопил родителей больной малютки Весень. — Зачем за мной посылали?
Женщина выхватила у целителя дочку и прижала к себе, как драгоценность, но муж властно разжал ее руки и передал ребенка обратно.
Надо было видеть лица парней, когда мы вышли из дома со свертком, в котором был младенец. Я бы пошутила, что Весень взял работу на дом, но не была уверена, что здесь, на Севере, поймут мою шутку.
— Это что? — поднял соломенные брови Лель.
— Кажется, кто-то стал кормящим отцом, — рассмеялся Ратко. И тут юмор не поняла уже я. Наверно, по моему лицу это было заметно, потому что богатырь с гордостью похлопал целителя по костлявому плечу и объяснил: — Он со своими пациентами делится жизненной силой, потому такой бледный и тощий.
— Вот теперь точно в трактир! — не терпящим возражений тоном заявил Лель. — Тебе надо восстановить силы, а нам выпить и успокоиться. Перелом на Ольховой улице подождет до завтра — никуда не убежит.
Глава 9КРАСНЫЕ БУСЫ
— Это бедный район? — решила задать я вопрос, хотя никаких признаков бедности у жителей не заметила, но уж больно неухоженной выглядела часть города, где мы незапланированно посетили уже два двора.
Троица переглянулась.
— В городе, конечно, есть бедняки, — ответил за всех Ратко, — но на целую слободку их не наберется.
— Тогда почему эта улица выглядит так, будто здесь была чума?
Весень три раза плюнул через плечо и гневно посмотрел на меня, чтобы больше не каркала.
Ратко пожал плечами.
— Ну давай спросим, — кивнул он на мужичка, пытавшегося вернуть в петли покосившийся ставень. Богатырь подошел к трудяге, подхватил ставень одной рукой снизу, второй сбоку и с первой попытки поставил на место.
— Спасибо, подсобил, добрый человек!
— Да не за что, — расплылся в дружелюбной улыбке Ратко. — Ты лучше скажи, что такое с вашей улицей стало? Что за беда?
— Да леший его знает! — Горожанин, совсем как Весень минуту назад, три раза сплюнул через плечо и сделал какой-то охранный знак. — Сыпется все, будто сглазил кто-то. Я этот ставень уже третий раз поправляю. Краска на крыльце облезать стала, а красили летом. Плетень вот вдруг покосился. Оно, конечно, может, краску мне на базаре негодную продали и на плетень снегу навалило. Да только если бы у одного меня такое происходило, а то вся улица, почитай, разваливается. Ей-богу, старостиха с соседнего проулка порчу навела.
— А почему она?
— Да ходит тут, бродит, языком мелет. А баба-то злая, и глаз у нее недобрый.
Я пожала плечами. Если бы от каждой злой бабы начинали разваливаться дома, скоро бы ни города, ни деревеньки на земле не осталось. Доброта в число и моих-то достоинств никогда не входила.
— А вы кто такие будете? — вдруг очнулся говорливый мужик и с подозрением посмотрел на Весеня, который укачивал на руках ребенка.
— В гости ходили, — туманно ответила я. А то тоже в колдуны запишет, и не отопрешься, ведь со мной их трое.
— Что за баба-то? — громко спросил Лель, не желая развивать щекотливую тему. — Где живет? Как выглядит?
Я едва удержалась, чтобы не зашикать на него — втянет нас в беду!
— А вам на што? — насупился мужик.
Я мысленно присоединилась к нему в этом вопросе. Зачем нам знать, где живет и как выглядит какая-то злая баба?
— Ты что, старый, не видишь? Это детки с Калиновой улицы. Сдать им змеищу, да и дело с концом! — На крыльцо высунулась хозяйка двора и стала с грохотом выставлять за порог пустые ведра.
Мужик оглядел нас из-под мохнатых бровей.
— Я на охоту на ведьм не подписывалась, — прошептала я так, чтобы слышала только неразлучная троица.
— А у нас ведьмы и не водятся, — попытался успокоить меня Ратко.
Ага, я и поверила. То-то тут все о ней так ласково отзываются, дай только шанс — веток в костер под пятки мигом подкинут.
— Да что ты тянешь! Вон за тем углом живет она, господа волшебники. Дом с коваными воротами, — подтвердила мою догадку женщина с крыльца. — Варварой зовут. Ей уж полвека минуло, а в последнее время ходит павой в бусах и расписном платке!
Интересно, что бы она сказала о некой баронессе Зоненштадтской, которой минуло семьдесят и которая при этом не подумала отказаться от жемчуга и бриллиантов? Я посмотрела на женщину, мягко говоря, неодобрительно.
Неразлучная троица, не сговариваясь, развернулась в указанном направлении.
— Вы серьезно? — едва поспевала я. — Прямо вот совсем серьезно?
Почему-то было смешно и в то же время досадно. Парни поверили одной злоязычной бабе, которая клеветала на другую такую же, и теперь мы дружной толпой идем в неизвестном направлении.
Поневоле задумаешься о сглазе и колдовстве, когда на две ближайшие улицы и переулок всего один дом в приличном состоянии. Жилище старосты стояло как новенькое, будто только что срубленное, обтесанное и покрашенное. Забор дощечка к дощечке, тогда как соседний напоминал зубы во рту старика.
— Что мы здесь делаем? — продолжала канючить я. — Да еще младенца с собой притащили.
Хотя как раз ребенок за пазухой у Весеня вовсе не возражал против долгой прогулки, наоборот, мирно спал, только иногда слегка покряхтывая, когда волшебник перехватывал его поудобнее.
— Здесь пахнет волшебством, ты же сама внимание обратила, — сказал Ратко, без тени смущения колотя по основательным воротам старосты.
Пока он колотил, за нашими спинами что-то протяжно заскрипело. Мы обернулись вовремя, чтобы увидеть, как за два дома от нас поперек проулка рухнуло дерево, под которым мы прошли буквально пару минут назад.
Ратко выругался и удвоил свой натиск.
— Эй, хозяева! Открывайте, поговорить надо!
Я же, не веря своим глазам, продолжала смотреть на улицу. Либо мы все сходим с ума, либо упавшее дерево действительно становится все трухлявее, заборы по обеим сторонам проулка накреняются все больше, усеивая сугробы мелкими чешуйками облетающей краски.
— С кем говорить-то? Вы кто такие будете? — раздался требовательный голос с высокого крыльца.
Мы отступили на шаг и задрали головы, чтобы получше рассмотреть, кто говорит. На крыльце стояла крепкая баба в накинутом на плечи полушубке и синем платке. На шее у старостихи, как и говорила ее завистница, красовались ярко-красные крупные бусы — словно вишни, нанизанные на нитку. Тетка была дородная, сбитая и никак не старше сорока лет.