ми: белье на балконах, игрушки и кресла-качалки. Но вот магазины были неизвестного мне назначения: витрины были заставлены либо сувенирами, цены на которые были непомерно высоки, либо какими-то странными предметами. Ни одного обычного магазина – хозяйственного, галантереи или бакалеи – я не увидела. Остальные жилые дома располагались на лесистых холмах по ту сторону ручья – там не было даже узкого тротуара, только дорога для автомобилей. Пешеход в таких местах выглядит странно и подозрительно.Жители города явно отличались от нью-йоркцев, но в первые часы пребывания я не смогла понять, чем именно.
У начала лесной дороги к храму действительно были знаки с изображением оленя и медведя. Тут же располагалось кафе «Медведь», посетителей в нем не было. Зато соседнее кафе под названием «Садовое» было переполнено – пустовал лишь один столик, будто специально для меня. Мой опыт показывал, что еда обычно вкуснее там, где больше посетителей, да и столик в тени дерева просто манил. Я заказала зеленый салат, лепешку с грибами и сыром, и кофе. Все оказалось очень вкусным, но цены были выше, чем в Манхэттене – вот тебе и провинция.
За столом справа сидела элегантная дама в широкополой шляпе и я невольно подслушала ее разговор с официанткой. Судя по всему, дама собиралась в буддистский храм, но, как и я, ужасно боялась медведей. В ответ на ее опасения, официантка сказала:
– Зачем же уходить из города? Сегодня – третья среда месяца.
Услышав ее слова, посетители слева шумно выразили радость и даже захлопали в ладоши, восклицая:
– Вот это удача! Вот это удача! Третья среда! Третья среда! Рычажки! Рычажки! Ключики! Ключики!
И элегантная дама вдруг успокоилась и тоже заулыбалась.
Я не собиралась ни о чем их спрашивать. Я даже не удосужилась открыть туристический буклет. Меня мало интересовали история города W и его достопримечательности. Я приехала сюда исключительно из-за зоны высокой концентрации чудес. Такие места благотворно влияют на включение важных для волшебников навыков. У меня была цель – научиться видеть объем вместо кучи плоскостей – и тогда я смогу значительно продвинуться в обучении. Видеть объем – значит все понимать самому. А плоская туристическая информация и неверная трактовка подслушанных разговоров могли сбить меня с толку и заглушить мою внутреннюю музыку.
Хоть я ни о чем и не спрашивала, официантка сама сообщила:
– Сегодня, как и каждую третью среду месяца, в городе блошиный рынок, – и улыбнулась так, будто осчастливила меня этим фактом.
Но я не разделяла ни ее радости, ни ликования других посетителей. Блошиный рынок? Распродажа ненужного хлама? Обычно я обхожу такие мероприятия за версту из-за толпы, слишком громкой музыки и дыма от шашлыков. Местные магазины раскладывают дешевые побрякушки, но бывает и персональный хлам. Я всегда недоумевала: что движет людьми, заставляя стоять целый день за доморощенным прилавком, пытаясь продать треснувшие кувшины, статуэтки с отбитыми носами, вышитую прабабушкой подушку, видавшую виды кухонную утварь, нелепые коробочки или пыльные искусственные цветы – и все это за гроши. При самом лучшем раскладе они могут заработать несколько баксов за целый день. То ли они используют временную лавочку для прикрытия тайной деятельности, то ли испытывают особый кайф, когда удается продать выцветшую бумажную розу за десять центов, уж не знаю. Я обычно выбрасываю старые или потрепанные вещи без сожаления, и тут же о них забываю. Впрочем, в каждом городе есть пункты по сбору ношеных вещей для неимущих или для переработки на вторсырье.
Заметив мое разочарование, словоохотливая официантка добавила:
– Город у нас непростой, оттого и туристов тут всегда много, – и она кивнула на четырех экстравагантно одетых стариков, заглянувших в этот момент в кафе. – И блошиный рынок у нас особый. Конечно, ключики и рычажки можно найти в магазинах на главной улице, но на рынке выбор богаче и больше шансов найти настоящие.
Интересно, что экстравагантные старики не случайно проходили мимо, а, по всей вероятности, обитали здесь в большом количестве. В широких одеждах невероятных цветов и оттенков, с длинными бородами, заплетенными в косички, босые или в сандалиях, в соломенных шляпах или зеленых венках, из-под которых свисали седые лохмы – они бродили по улицам, чему-то улыбаясь. Лица у них были свежие и румяные.
Не удержавшись, я сфотографировала одного из них, и то же самое сделали посетители кафе. Старик заметил это, поднял руку над головой, показал нам «рожки» и скрылся за углом. Посетители истолковали «рожки» как символ победы – V (victory), но официантка засмеялась и сказала, что старый хиппи сказал нам что-то вроде «мир вам».
После этого я и заглянула в буклет. И узнала, что город W – родина хиппи, которые хоть и состарились, но как были хиппи, так ими и остались. Ну, хиппи так хиппи. Буклет также сообщал, что в городе живут удивительные мастера, есть художественная академия. Здесь часто проходят выставки, фестивали и концерты под открытым небом, на которые съезжаются знаменитости со всего мира. Стены кафе, кстати, были украшены фотографиями вполне узнаваемых знаменитостей, обедающих в этом заведении. Подумать только – такой маленький город, всего шесть тысяч жителей, а столько всего: и храм у них, и водопад, и родина хиппи, и фестивали, и знаменитости, да еще и зона чудес, и это не считая варки мыла и медведей!
После обеда я походила немного по трем главным улицам, а потом села на скамейку со знаком «мир» и стала смотреть на город, который проходил мимо меня: взрослые, дети, старики, пешеходы и велосипедисты. Приезжие парковали машины, заходили в магазинчики и выходили с покупками, а я все смотрела на людей и, чем дольше смотрела, тем понятнее становилось их отличие от жителей Нью-Йорка, и тем четче складывалось впечатление, что W – это город старых ведьм.
Женщины хотят быть красивыми, а это почти всегда значит – выглядеть моложе. Когда женщины начинают седеть, то обычно красят волосы в естественный, а иногда и в более смелый, яркий цвет. Жительницы Нью-Йорка – не исключение: даже среди глубоких старушек редко увидишь седых. Если женщина решает оставить седину, то обычно делает короткую стрижку, завивает волосы или собирает их в узел, потому что висящие вдоль щек седые пряди делают ее похожей на старую ведьму. Во всяком случае, седые патлы – неизменный атрибут ведьм на книжных картинках и в фильмах-сказках. Так вот – жительниц города W это не волновало.
Я говорю сейчас только о женщинах, мужчины бросались в глаза несколько меньше: мужская привлекательность меньше страдает от морщин и седины. Большинство пожилых и совсем старых женщин в Нью-Йорке потеряли форму, сгорбились и расплылись. Деревянная походка выдает боль в коленях и пояснице – артрит и ревматизм дают о себе знать. Но при всем этом они нарядны и даже кокетливы (как старушка, встреченная мною в автобусе), у них обычно модные стрижки, красивые прически, а волосы – крашеные. Я привыкла, что старушки выглядят именно так, и почти всегда могу определить их возраст.
Что касается немолодых жительниц города W, то двигались они легко и плавно – как инструкторы аэробики или йоги, лица у них были свежие и румяные, глаза сияющие, взгляды острые и проницательные, а волосы длинные, густые и пышные, но при этом абсолютно седые! С непривычки я не могла определить возраст ни одной из них – передо мной проходили, вернее, проплывали то ли юные дамы с очень ранней сединой, то ли древние старухи, каким-то непостижимым образом сохранившие юный стан и свежесть кожи.
Естественный цвет волос – русый или каштановый – встречался здесь довольно редко и больше у приезжих. У совсем юных девушек волосы были выкрашены в розовый, зеленый, голубой или фиолетовый. По непонятной мне причине таким девушкам все почтительно кланялись и уступали дорогу – и мужчины, и седые дамы. Вот официант поспешно открыл двери кафе девушке с зелеными волосами. Вот группа седых ведьм учтиво поклонилась пробегающей мимо девушке с розовыми кудрями, а она, светло улыбнувшись, помахала им и помчалась вверх по холму. Я приняла этих девушек за юных хиппи и даже обрадовалась, когда одна из них, с фиолетовыми волосами, громко сказала другой, с голубыми, указывая на меня:
– Мне нравится такая одежда. Я раньше носила похожую.
– Большое спасибо, – ответила я. – Мне очень приятно.
Это и вправду было приятно, потому что на мне был мой единственный «разгильдяйский» наряд, купленный в Ист Вилледж исключительно потому, что он отражал мое внутреннее «я». И я носила его с удовольствием, несмотря на то, что мое внешнее «я» проигрывало – мне куда больше идут костюмы классического покроя.
Тем временем толпа прибывала… И хоть я совершенно не понимала, зачем мне идти на блошиный рынок, но все-таки последовала за людским потоком. При входе, где обычно помещают приветствия типа «Добро пожаловать» или «Хороших вам покупок», два юных хиппи прибивали плакат с изречением Овидия – «О чем не знают, того не желают».
Обычная барахолка… Люди выходили из машин, устанавливали раздвижные столы и выкладывали на них товары, а я слонялась между рядами, недоумевая, что здесь особенного.
Два пожилых джентльмена продавали картину с изображением голой женщины. Один сказал другому: «Я чувствую, что сегодня ее кто-то купит. И я ему заранее сочувствую. Намучается он с ней. Но с меня хватит».
Высокий спортивный парень раскладывал на траве товар: обшарпанную входную дверь, покосившуюся тумбочку со старыми книгами, ржавый велосипед и изрядно потертый коврик, подозрительно напоминающий ковер-самолет, две вышитые подушечки, старые кресла, натюрморт в золоченой раме, женские халаты и прочий хлам. Он перекладывал и переставлял вещи местами непрерывно, будто обустраивая жилую комнату. Похоже, ему просто нравился этот процесс.
Я рассматривала выложенные на прилавках штуки, думая, кому может понадобиться старая кукла за три бакса? Коробочка для пуговиц за полтора? Потрепанный вышитый кисет для табака? Впрочем, мне показался трогательным игрушечный медвежонок, почему-то синий в клеточку – он поглядывал на меня укоризненно блестящими коричневыми глазками – уж очень он был нелеп.